, – после такого можно будет сразу вешаться. Да и неизвестно ещё, какая там власть, в её родных местах. А может, найти кого-нибудь из местных, не слишком страшного, не очень злого и остаться с ним? Да разве такого найдёшь…
Так, размышляя, девушка присмотрела подходящий кустик, совершила свои нужды и подошла к воде умыться. Ополоснула руки, лицо, провела рукой по бритой макушке и долго глядела на своё отражение – маленькая бесполая голова на тонкой шее. Захотелось показать себе язык. Она показала его, вздохнула, улыбнулась и неожиданно расплакалась.
Кому она нужна такая, да ещё с ребёнком?
Может, всё-таки принять предложение Михелькина? Ещё не поздно – он ведь наверняка ждёт, что она передумает.
Какой-то звук привлёк её внимание. Где-то за кустами пару раз свистнули, затем тихо-тихо засопела свирель. Оттуда же, не в лад и невпопад, раздавались тихие, сосредоточенные удары, будто кто-то стучал молоточком. Ялка поймала себя на том, что стук и раньше доносился, только она не обращала на него внимания. В очередной раз любопытство победило усталость, безразличие и страх, она встала, вытерла слёзы и осторожно направилась туда.
Чем дальше она уходила, тем больший участок берега открывался её взору, и наконец настал миг, когда она увидела его целиком.
На берегу были трое.
Первым оказался Карел. Толстый маленький гном-полукровка разлёгся на песке, раскинув руки крестом и набросив на себя изодранный клетчатый плед, смотрел в синеющее небо и щурился от солнечного света. Рядом с ним лежала (а верней сказать, стояла) его несуразная шляпа, та самая, высокая, как печная труба, с пером за лентой.
Вторым был Зухель или кто-то очень на него похожий. Во всяком случае, нечто маленькое и мохнатое сидело на выбеленной солнцем коряге и тачало башмак. Ялка не сразу поняла, что башмак самый обыкновенный – по сравнению с существом он казался гигантским. А дальше…
Дальше сердце у Ялки ухнуло и покатилось под горку.
Потому что третьим был Жуга.
Он сидел там в одних полосатых штанах, босой, вполоборота к Ялке. Девушка видела только спину и затылок, но ошибиться было невозможно – эту угловатую фигуру, эти всклокоченные рыжие волосы она узнала бы из тысячи. В первый миг Ялка не поверила глазам, да и как тут было поверить! Призрак, мираж, плод горячечного воображения – чем ещё он мог быть? Она помахала рукой перед глазами, отгоняя видение, но травник как сидел на траве, так и продолжал сидеть, смотрел на солнце, пробовал флейту… и вдруг обернулся, встретившись с девушкой взглядом, так, словно это был не взгляд, а лезвие клинка.
– Ты… – прошептала она.
Колени девушки подломились.
В следующий миг травник уже вскочил, в четыре прыжка преодолел разделяющее их расстояние, подхватил её в падении за плечи и осторожно уложил на песок. Дурнота накатила и прошла. Все звуки утихли. Мир остановился, замер. Никого в нём не осталось, кроме травника. Его лицо было рядом. Совсем рядом.
– Ты, – повторила девушка и сжала его руку в своей. Прикосновение было пугающе реальным.
– Я, Кукушка, – улыбнулся травник. Отсюда, снизу, Ялка видела, как солнце светит сквозь его волосы, делая его самого похожим на рыжее солнце с синими глазами.
– Но как… Я не понимаю. Ведь ты умер!
– Колесо, Кукушка. Я прошёл один круг и начал новый. Если я тут, значит, ты обо мне думала. Ты создала меня обратно. И весь наш мир тоже.
– Как… Господи… – Ялка взялась за голову. – Я ничего не понимаю! Ничего!
– Ну раз так, наверно, ничего не надо понимать, – пожал плечами травник.
– Но зачем тогда… зачем…
Ялка смотрела на него. Слёзы текли у неё беспрерывно. Только сейчас она поняла, что короткая стрижка и тонзура исчезли: травник был таким, каким она его помнила, каким его знала – кудлатый, даже не собравший волосы в обычный хвост. И шрам на виске был таким же и в то же время другим, не как раньше. Таким она Жугу ещё не видела. От него будто исходил некий свет, он даже держался прямее, словно с плеч его упала невидимая тяжесть, пригибавшая к земле и заставлявшая грустить и хмуриться. И он улыбался.
– Успокойся. – Жуга провёл рукой по её бритой голове, и Ялка вздрогнула. – Всё хорошо. Так было надо. Ты справилась.
– Ты… – Ялка сглотнула. – Скажи, ты… тот же? Тот же самый?
Взгляд травника на мгновение сделался тусклым, он задумался. Прошёлся пятернёй по волосам.
– Ну конечно, нет, – проговорил он. – Я многое не помню, особенно то, что было в последние месяцы. Но, знаешь, почему-то мне кажется, что и не надо это вспоминать. Не смотри на меня так. Я лис, Кукушка. Полиморф. Всё равно это когда-нибудь должно было случиться, ибо дух мой много старше, чем сознание и плоть. Что плоть? Всего лишь вопрос выбора. А стать человеком – это тоже выбор. И ты помогла мне его сделать, когда я не мог.
– Кто ты?
– Я? – Травник рассмеялся и приложил её руку к своей груди. – Я такой, как ты, как все другие. Смотри: во мне нет больше магии. Она переменила мир, а остатки рассеялись. Теперь долго, очень долго никто не сможет колдовать. Всё превратится в пустые ритуалы. А я теперь обычный человек. Я проживу свою жизнь и умру. – Тут он посмотрел ей в глаза и задал вопрос, который застал её врасплох: – Хочешь прожить её со мной?
У Ялки кружилась голова. Всё плыло у неё перед глазами. Она и верила в происходящее, и не верила. И, как тогда, возле дома у старой шахты, она открыла рот, чтобы оправдаться и спросить, но вместо этого выдохнула: «Хочу!» – и прижалась щекой к его груди, к тёплой коже в рыжих веснушках, туда, где белел оттиск солнечного креста. Две руки обхватили её голову, и некоторое время Ялка пребывала в блаженном оцепенении. Она была готова просидеть так вечность, а затем ещё одну, но некая мысль не давала ей покоя, свербела, как червячок.
– Скажи, Жуга, – отстраняясь, сказала она, – тогда, в том доме… ты мне долго объяснял, почему ты любишь и не любишь. Я не знала, но тогда я думала, что ты меня не любишь. Потом я узнала и подумала, что я нужна только для того, чтобы ты мог освободиться… А теперь, выходит, я опять… – Она вконец запуталась, умолкла и закончила извечным вопросом: – Почему?
– Ты нужна мне, Кукушка, – ответил травник. – А твой вопрос… Просто моя любовь – второе дерево. Я долго не мог его разглядеть. Вот и всё, – закончил он и повторил, будто подводил черту: – Вот и всё.
– Почему ты сразу не сказал, что жив? Почему ты сразу не пришёл?
– Честно? – В синих глазах травника прыгали лукавые искорки.
– Честно.
– Боялся тебя испугать.
– Ну и напугал бы, что такого?
– Не дури. В твоём положении это… гм… не есть полезно.
Даже сейчас в Жуге говорил прежде всего врач.
Тем временем за спиной у них настойчиво откашлялись, явно привлекая внимание.
– Ну началось… телячьи нежности, – проворчал знакомый голос. – Вы бы хоть обниматься перестали!
Ялка рассердилась:
– Карел!..
Тот на всякий случай отшагнул назад.
– Ох, ох, уж и сказать нелья! Лучше бы подумали, что на обед есть будем.
– Пойдём наверх, – предложила девушка. – У нас там целый котёл мясного рагу. Ой, – вдруг опомнилась она, – наверное, вам туда нельзя: там люди.
– Ну вот, – надулся маленький гном. – Я так и знал! Хоть бы спасибо сказали!
– За что тебе спасибо говорить?
– А кто, по-твоему, взрывал все эти дамбы! – Карел ткнул себя пальцем в грудь. – Мы со старым Севелоном! Или думаешь, это всё время были гёзы? Ха! Да что они понимают в дамбах! Ковырялись на Маасе, ковырялись на Исселе, прорыли две канавы… Ну и цедили по капле! Вода едва дошла до Ландсхейдена. Она у них ещё полгода поднималась бы. А мы…
– Карел, перестань! – рассмеялся травник. – Никто тебя не оговаривает, чтобы так оправдываться. И потом, ты сыт: вы и так сегодня съели за троих, и уж ты свой завтрак точно не отработал… Кстати, как там башмаки?
– Башмаки? – переспросила Ялка. – Какие башмаки? Ах, башмаки…
– Почти готово, – глухо, в усы, отозвалось существо с молотком. – Ещё пара гвоздиков – и можно забирать.
Ялка удостоверилась в своей догадке: хоть существо и было похоже на её давешнего знакомого Зухеля, это был всё-таки не он.
– Моя вина, – признался травник. – Ведь попы испугались в том числе и твоих башмаков – уж слишком они были хороши. Они подумали, что это дьявольская работа. Но теперь бояться нечего. Снимай свои обноски и держи вот эти. Это тебе.
«Эти» были даже лучше прежних. Ялка повертела новые ботинки в руках, полюбовалась мехом, толстыми подошвами, завязками, добротной кожей. Приложила один к другому. Совпало идеально. Она искренне поблагодарила маленькое создание и повернулась к Лису.
– Я слышала, будто лепрекон тачает башмаки только на одну ногу, – тихонько сказала она.
– Так и есть, – подтвердил Жуга.
– Как же ты его уговорил сделать разные?
– А я не уговаривал. Просто Зухель тачает на правую ногу, а он, – травник кивнул на мохнатое существо, – на левую. Они близнецы.
Внезапно с моря грохнул пушечный выстрел. Все обернулись.
К острову приближался корабль. Шёл он под вёслами, поэтому даже издалека можно было опознать норманнский кнорр старой постройки.
– Яд и пламя, – пробормотал Жуга. – Чтоб мне лопнуть: это Яльмар, это его посудина!
Будто подтверждая его слова, на носу корабля возникла широкоплечая фигура с длиннющим банником в руке. Банником он измерял глубину, хотя только что, по-видимому, заряжал орудие – торчащий из якорного клюза ствол кулеврины ещё дымился.
– Эхой! – прокричал великан. – Жуга, уж не ты ли это?
– Я, Яльмар, я! Какими судьбами?
Корабль подошёл ближе и стал разворачиваться.
– Какими судьбами? – поставив ногу на борт, переспросил норманн. – Ты спрашиваешь: «какими судьбами»? Ха! Клянусь Одином, это была долгая история, тут одним раскладом не отделаешься! Мы же начали всю эту заварушку, первыми взорвали дамбу, если ты не знаешь. Но проклятые испанцы перехватили нас! Пришлось тяжеленько. Но мы прорвались! Покрошили их уйму, сами потеряли шестерых, у меня пуля в бедре – кстати, надо бы вытащить, – но наша взяла!