– Красного и подогретого. – По тому, как толстяк заказывал, становилось ясно, что и деньги у него водятся, и распоряжаться он привык. – И сообрази чего-нибудь на закусь.
– Не извольте беспокоиться. Э-э… лошадь расседлать?
– Не надо. Я здесь не надолго.
Господин заметно нервничал в ожидании заказа – ёрзал, барабанил пальцами, выглядывал в окно. Шнырь исподтишка косился на него. Крепкая заноза донимала дядьку, не иначе: за Иоахимом тоже гнались, но рядом с этим типом в сером он смотрелся просто воплощением спокойствия. Впрочем, тут дело было скорее в мере выпитого пива, нежели в храбрости. Наконец кабатчик Вольдемар принёс вино, пол-окорока, хлеб и сыр и удалился. Толстяк залпом осушил полкружки, опустил её и встретился взглядом с Иоахимом. Шнырь поднял свою кружку в знак приветствия, но тот не обратил на него внимания и занялся едой.
Шнырю, однако, хотелось поболтать.
– Спешите, господин хороший? – поинтересовался он.
Серый посмотрел с недоумением, будто с ним заговорила кошка или табуретка.
– Я тоже спешу, – осмелел Шнырь. – Тока вот погода, чёрт её дери. Я ночью шёл, так дождь мне все мозги прокапал. Давно такой весны не помню. Далеко путь держите?
Не удостоив его ответом, толстяк безразлично отвернулся, но через мгновение вдруг снова поднял голову и вперился в Шныря, как сыч под вечер. Парню аж не по себе сделалось, так изменился его взгляд – стал пытливым, насторожённым, очень внимательным: господа так не смотрят, а если смотрят, то на что-то очень важное, чем никак не может быть подвыпивший бродяга за соседним столиком. Шнырь не решился продолжить, и некоторое время они молча переглядывались. Тут хозяин весьма кстати принёс большую миску жареной козлятины со сладким перцем, чесноком и сыром и опять собрался удалиться, но серый жестом удержал его и о чём-то спросил. Кабатчик посмотрел на Иоахима и так же тихо ответил. Шнырь уткнулся в свою кружку так резко и демонстративно, что едва не выбил себе зуб. До него долетали лишь обрывки разговора: «Что за…», «Я не…» и «Давно сидит…». Шнырь слышал, как толстяк откашлялся, прочищая горло, пробормотал что-то вроде: «Всё равно придётся» – и умолк. А через минуту перед Иоахимом словно сама собой вдруг оказалась маленькая кружка с подогретым вином. Когда же он с недоумением поднял голову, то столкнулся взглядом с лысым корчмарём, который указал ему на господина в сером платье.
– Вас, – доверительно поведал он. – Интересуются.
Запах от вина шёл восхитительный – не чета той бурде, какую Шнырь за жалкие гроши сосал всё утро. Господин в сером кивнул и указал на лавку рядом. Шнырь вслепую, со второго раза, сгрёб со стола кружку и на ватных ногах направился к камину.
«Шпик! – решил он. – Или, не дай бог, кто-то из воров. Ох, отрицаю Господа, везёт же мне – опять я влип!»
Он подошёл и сел напротив. Кружки стукнулись. Беседа началась.
– Как тебя звать? – спросил всадник, терзая ножом козлячий бок.
– Симон, – не моргнув глазом, моментально соврал Шнырь.
– Симон… – Во взгляде толстяка проглянуло неодобрение. – А может, ты ещё и Пётр? Как тебя звать по-настоящему?
– Иоахим, – поколебавшись, признался тот.
– Так-то лучше. Странствуешь?
– Типа того, – Шнырь сделал неопределённый жест, – брожу.
– Здешние места хорошо знаешь?
– Здешние места? Чего ж не знать. Конечно, знаю.
– Где ты вырос?
– Я-то? Возле Лауэрзее.
– Тогда назови мне пару городишек рядом с Нимвегеном. Можешь?
Шнырь хотел послать его подальше с этакими расспросами, но неожиданно для себя ответил. То ли благоразумие взяло верх, то ли хмель, а может, нюх вора на скорую наживу. Так или иначе он решил послушаться внутреннего голоса.
– Запросто! – сказал он. – Вот: Этсен, Стефансверт, Руремонд… Ещё есть Ньюве-Ваалем, только он ниже по течению, почти у самого залива.
– Как лучше всего попасть отсюда в монастырь святой Клариссы?
– Это в тот, который на песках? А по тракту. Прямо на север, мимо плотины старого Ганса, потом через лес. Два-три дня пешим. На лошади меньше.
– Как зовутся жители Эйндховена?
– Известно как! – Шнырь расплылся в ухмылке. – «Засовщики».
– Сколько дней пути от Боосхомской пристани до Маастрихта?
– А нискока!
– Нисколько? – удивился толстый. – Это почему?
– Потому как нету никакой Боосхомской пристани. Может, где южней и есть, а в здешней округе ничего с таким названием нету, ни пристани, ни села.
– Что ж, – удовлетворённо хмыкнул господин в сером, – похоже, ты и впрямь здешний. Мне нужен помощник. Парень ты вроде неглупый, на месте не сидишь, работой не занят. Хлопот будет не много: тут костёр разведёшь, там за лошадью присмотришь, в городе подскажешь, где остановиться, а если драться придётся, будешь на моей стороне. Так как? Пойдёшь со мной?
– Эй, – забеспокоился Шнырь, – а скока дадите?
– Полфлорина в неделю. Кормёжка и ночлег за мой счёт.
– Замётано. – Шнырь не колебался ни секунды. – Тока скажите, куда ехать. Ежели в Лисс, тады увольте – я туда ни ногой.
– А чего так?
– Эта… воздух там дурной.
– Нет, так не годится: в Лисс меня тоже может занести. Ты, парень, не финти. В чём дело? Натворил чего? Тогда лучше сразу скажи, я поговорю с кем надо.
– Э, господин хороший, не сочтите за грубость, тока это вас не касается.
– Да? – На краткое мгновение лицо толстяка омрачила тень, но тут же рассеялась. Иоахим, уже порядком набравшийся, ничего не заметил. – Что ж, ладно. Тогда выпьем, чтобы скрепить наш уговор. Хозяин! Ещё две кружки!
Вино принесли мгновенно.
– Меня звать Ян Андерсон, – представился толстяк, полез в кошель и бросил в кружку Иоахима монету. – Я нанимаю тебя: вот. Пей.
Шнырь принял из его рук кружку, начал пить, и в этот миг Андерсон молвил слово. Какое, Иоахим не расслышал, но тут монетка стукнула его по зубам, и время будто замедлилось. Он выпал из реальности, как это бывает с пьяными, сознание его помутилось, кружка, которую он всё ещё сжимал в руке, стукнула о столешницу. Глаза Иоахима сделались пусты. Ян Андерсон пощёлкал пальцами у него перед носом и удовлетворённо хмыкнул.
– Имя? – уже совсем другим тоном потребовал он.
– Моё имя – Иоахим ван ден Лауэр, – безразлично произнёс тот. – Подельники зовут меня Шнырь.
– Кто-кто? Подельники? Ты что, мазурик?
– Да. Я вор.
– Где обитаешь?
– Живу где придётся.
В две минуты Иоахим выложил нанимателю всё, что произошло с ним, начиная с ограбления особняков и неуплаты в воровской общак и кончая разбирательством с охраной Цигеля и бегством. Кабатчик и усатый дядька с трубкой, широко раскрыв глаза, смотрели на происходящее. Ян Андерсон не обращал на них внимания – у него как раз возникла заминка. Если сперва речь Иоахима была ясна и связна, хоть и лишена при этом всяческого выражения, то в описании драки вдруг возникла пауза, Иоахим начал заикаться, потом и вовсе умолк, тупо глядя перед собой.
– Эй! – Андерсон снова пощёлкал пальцами у него перед носом. – Не спать, смотреть в глаза! Отвечать на вопросы!
– Что… Какие вопросы… Где я?
Все, включая Андерсона, вздрогнули – так резко это прозвучало. Голос у рыжего парня как-то странно изменился, выражение лица тоже. Шнырь сидел, моргал и морщился, тёр пальцами глаза. Он глядел вполне осмысленно, серьёзно и всё время озирался по сторонам, словно и впрямь очутился здесь впервые. Взгляды его были быстрые, короткие, оценивающие. Наконец он посмотрел на Андерсона. Скулы его затвердели.
– Яд и пламя, опять ты! – вдруг сказал он, глядя толстяку в глаза. Кулаки его сжались, ручка у глиняной кружки с треском отломилась. – Всё не можешь оставить меня в покое? Чего тебе надо?
Андерсон растерялся, но среагировал молниеносно.
– Ах ты, вот так встреча! – воскликнул он и хлопнул в ладоши. Глаза его заблестели восторженным удивлением. – Лис! Не ожидал. Так ты и с этим парнем был накоротке? Мне положительно везёт! И куда ты держишь путь?
Иоахим набычился. Прошёлся пятернёй по волосам.
– Тебе нас не найти, – сказал он. – Этот человек тебе не поможет: я не хочу с тобой разговаривать. Ни так, ни через сны.
– О, теперь мне разговоры не нужны, мне достаточно просто идти за тобой. Ах, удача, вот удача! Девчонка ещё при тебе? – Иоахим не ответил, лишь буравил собеседника колючим взглядом. – Значит, при тебе, – удостоверился Ян Андерсон. – Отлично! Превосходно! Продолжай идти. Мы встретимся, и очень скоро, обещаю.
– Если это случится, молись, чтобы я тебя не увидал! – выделяя каждое слово, отчеканил Иоахим Шнырь или тот, кто говорил его устами, в последний раз посмотрел на Андерсона чужим взглядом, затем в нём будто задули свечу – он вздрогнул, обмяк, глаза его закатились, руки повисли, тело рухнуло на стол.
Стало тихо. Шнырь лежал неподвижно – уткнулся щекой в лужу пролитого вина и храпел, как записной пьянчуга. Андерсон о чём-то размышлял, подперев одной рукой голову и вертя в другой деревянную вилку.
– Э-э… господин Андерсон? – вдруг услышал он и поднял голову.
Кабатчик и усач стояли перед ним едва ли не навытяжку.
– В чём дело? – нахмурился он, переводя взгляд с одного на другого. – Что вам угодно?
– Меня зовут Вольдемар, – сказал кабатчик, комкая передник. – Вольдемар Гоппе.
– Йозеф Шталлен, – без предисловий представился второй и разгладил усы. – Здесь меня зовут Иоос.
– И что?
– Мы видели, что вы сделали с этим парнем, – вкрадчиво сказал кабатчик. – Видели и поняли, что вы сведущи в волшбе. Мы давно вас ждали.
– Меня? Я всё равно не понимаю…
– Вы слыхали про некоего господина Штауфера из Вестфалии? Мы были его помощниками.
– Что за чушь! Его помощниками были Мельхиор Гопман и Ян Трайпмакер.
– Точно так, – сказал Шталлен. – Мюнстер!
– Мюнстег! – картаво повторил кабатчик Гоппе.
И оба вскинули сжатые кулаки.
Андерсон ничего не ответил, но было видно, что он потрясён. На лице его с калейдоскопической быстротой сменялись выражения изумления, задумчивости и тревоги, будто он вёл невидимый внутренний спор с самим собой. Правая рука его подрагивала, левая вертела вилку. Два приятеля терпеливо ждали. Шнырь храпел.