– Брат Себастьян потребовал, чтоб мы с ним ехали, вот мы и едем.
– Ну и что с того, что монах потребовал, чтоб мы с ним ехали, что с того? Он-то думает, что вы на самом деле герр Мисбах, но вы же не Мисбах! Значит, наше дело теперь сторона. Мы сто раз могли удрать, да и сейчас ещё не поздно. Бросить эти сундуки с железками, распрячь осла – и ходу, как в старые времена. Ни одна ищейка не догонит. А? А то, пока мы здесь зады морозим, там моя корчма, поди, совсем уж развалилась.
– Говори потише, Дважды-в-день. – Хагг покосился на солдат, но у них как раз поспела каша и они всецело были заняты едой. – Говори потише. Ведь об этом знает только Мануэль, для остальных мы по-прежнему палач с помощником.
– Да, чёртов мальчишка пока молчит, – признал Иоганн. – Даже не пойму, чем вы его так подкупили! Сам стал не свой, как подменили: в глаза не смотрит, только вверх, говорит загадками, бормочет что-то. Знаете, как он вас называет, когда со мной говорит? «Рыцарь-сарацин»! Во как! Ни больше ни меньше! И вздыхает так почтительно-почтительно. А как орал, что всех зарежет! Ох, не приведи господь, как ляпнет что-нибудь этакое своему бенедиктинскому попу или его служке – и пропали наши головы. С чего всё это, а?
– Зачем ты спрашиваешь? Может, ты меча не видел?
– Отчего же? Видел. Меч, потом как будто стала чашка, а потом опять меч. Ну так и что ж? С вами я ещё и не такое видывал. Мало ли у вас в запасе колдовских штучек!
– Чего ж тогда ты на колени падал? А?
– А чтобы подыграть вам, вот и падал. Опять же, снизу нападать сподручнее: известно дело – снизу-то любой противник мягче. Я ж не виноват, что он заахал: «Ах, Градаль, Градаль!» Тут бы мне и дать ему под дых, да вы меня остановили.
– Ты, Иоганн, невежда и болван, – усмехнулся Золтан. – Не знаешь рыцарских легенд, вот и гадаешь. А этот парень бредит ими.
– Ну и что, что бредит? Насколько мы можем ему доверять?
– Безраздельно можем. Пока парень уверен, что у него в руках Святой Грааль, мы можем из него верёвки вить, он только благодарен будет.
– Градаль, Градаль… – пробурчал Иоганн. – Что это за Градаль такой, о котором вы талдычите всё время? Меня, сказать по-честному, все эти сказки мало трогают, моё дело – кружки да тарелки. Это когда-то, лет пятнадцать тому назад, я мог такой чепухой себе голову забивать, когда по горам из озорства скакал, как козёл, а о кубышке не думал. Ну так по молодости всяк не дурак рискнуть.
Золтан Хагг откинулся на снятое седло и задумчиво посмотрел на огонь.
– Нет, Дважды-в-день, это не штучки, – сказал он. – А если и штучки, то не мои. И парень ближе к истине, чем ты считаешь. Это гномский меч, старинный, очень необычный, у него своя история. Ты помнишь травника?
– Травника? Спаси Христос, а как же! А чего?
– Так вот, это когда-то был его меч. Потом, когда монахи разыскали Лиса и всадили ему пулю в грудь, парнишка взял меч как трофей. А Хриз – меч не простой, признаёт не каждого.
– Ага! Так-так-так. – Иоганн заинтересованно подался к собеседнику. – Я от вас уже слышал что-то такое. Дайте угадаю. Вы хотите, значится, сказать мне, будто этого парнишку, этого задохлика-испанца меч признал за своего?
– За своего или не за своего, не знаю, – откровенно признался Хагг. – А вот то, что он его слушается, в том нет сомнений. Правда, есть одна загвоздка. Если меч меняет форму и становится другим, на это у него есть свой резон. И травник худо-бедно с этим мог справляться. Мы же оба видели, как меч стал чашею – вряд ли парень мог того желать. Мечтал, быть может, как школяр о деве, но желать… Навряд ли. Парнишка возмечтал добыть Грааль, святую чашу, самую таинственную христианскую реликвию? Меч предоставил ему такую возможность! А это значит, меч ведёт свою игру. Угадывает тайные желания, чтоб подтолкнуть нас в нужную сторону.
– В какую?
– Хм, в какую… – задумался Золтан. – Знать бы, в какую! Я даже не уверен, что клинок на нашей стороне.
– Послушайте, господин Зол… то есть тьфу, что я говорю… господин Мисбах! – Иоганнес вновь перевернул жаркое. – Что он вообще затеял, этот Лис, а? Помнится, вы с ним каких-то детей поминали. Может, всё-таки расскажете по старой дружбе, а?
– Да рассказать-то можно, – медленно, нехотя ответил Хагг, – только смысл… Поймёшь ли? Я и сам почти ничего не понимаю. Вот скажи мне, Иоганн: у тебя есть мечта?
– Как не быть! Знамо дело, есть: чтобы корчма не разорилась, чтобы денег больше было, да здоровья бог дал, да чтобы дети на ноги встали…
– Нет, это-то само собой. А в целом по жизни о чём ты мечтаешь?
Иоганнес фыркнул:
– Да когда мечтать-то? Только и думаешь, где подешевле купить да подороже продать, чтобы не разориться.
– Да. – Хагг повернулся на другой бок и вздохнул. – Как измельчали людские желания! Никто уже не мечтает о мировом господстве, никто не хочет стать тираном или освободителем, никто не мечтает о полёте или о том, чтобы дойти до края мира, или океан переплыть, или Господень гроб отвоевать…
– Ну это вы хватили! Это пусть короли да императоры об этакой дурной мечте мечтают – у них на это время есть и деньги, а мы люди простые, университетов не кончали, нам про это думать грех.
– А если бы не грех, тогда о чём бы ты мечтал?
– Да не знаю я! – поморщился Иоганн. – Нашли тоже о чём спросить. Когда был молод, ветер в голове гулял, только и думал, что всю жизнь так буду – небо, звёзды, горная тропа да караван с шальным товаром, вот и жизнь. Вечером – вино и песни у костра, ночью – девка и любовь, под утро – снова караван и дальняя дорога. Пусто в животе – плевать, моль в кошельке – плевать тем паче: как пришло, так и ушло, завтра снова заработаю, моя удача – девка тёртая, приходит дважды в день. А только все, кто так же думал, теперь на виселице или с пулей в голове в земле гниют. Так что всё это чепуха, всё это лет до двадцати, а там, коль повзрослеть сумел, так поумнеешь и начнёшь об жизни думать, а не об мечтах дурацких. Дом, семья, детишки, деньги – вот настоящие мечты! А вы всё про какие-то окияны, градали…
Золтан ехидно прищурился.
– Что ж ты в таком разе за мною увязался, а? Сидел бы дома, разбавлял вино да набивал мошну. А так – от чего ушёл, к тому пришёл. Так получается?
– Ну что ж, – признал Иоганн, – оно, быть может, тут вы правы. Захотелось вспомнить молодость, на звёзды поглядеть и всё такое. Можете считать, что так и есть. Да только понял я, что и мечты тогда были пустые, и дней тех не вернуть. А посидеть у костерка, винца попить, мясца поджарить, а при случае кому-нибудь по репе настучать – всё приключение! Вот только не пойму, к чему вы клоните, куда ведёте?
– А я вот долго думал насчёт того, чего бы я хотел. – Хагг задумчиво поднял глаза в темнеющее небо. – Я ведь не рассказывал тебе, а между тем моя судьба тоже не сахар. Вышло так, что я мальчишкой знался с гномами. И спёр у них игрушку, золотой биток. Пустяк, но двараги – обидчивый народ. Они не стали мстить, отпустили меня, но что-то сделали с временем. И я выскочил наружу лет на двести позже, чем вошёл.
– Да ну! – изумился Иоганн. – Быть того не может! Неужто не врёте?
– Хотел бы я соврать! Так вот. Я только после понял, как всё изменилось. Был один мир – стал другой. Когда я попал под землю, Италия была лоскутным одеялом, все дрались и грызлись меж собой, один город против другого воевал, на императора чихать хотели, а сегодня все говорят о едином Италийском государстве. То же и Испания. Леон, Кастилия, Арагон – всё в прошлом. Уже и Португалию хотят к себе присоединить. А я скитался, я перебирался из королевства в королевство, из страны в страну, был у турок, в Трансильвании, потом в Нидерландах. И везде одно и то же – кто раздроблен, тех и бьют. И часто думалось мне: вот бы всем собраться вместе да вломить испанским сволочам! И чтобы не было ни Фландрии, ни Зеландии, ни Ганнегау, ни Намюра, ни Брабанта, ни Гелдерланда, ни всех прочих, а была б одна Голландия – не пальцы, а кулак, чтоб дал – и сразу насмерть! Чтоб, наконец, здесь можно было жить и заниматься делом и спокойно встретить старость, не опасаясь, что придёт какой-нибудь толстопузый священник, утопит твою дочь как ведьму, сына заберёт в солдаты, а тебя сожжёт как гёза и бунтовщика только за то, что у тебя есть лишние флорины. Когда началась война, мне показалось, так оно и будет.
– А вышло как?
– А никак. Боятся люди. Не хотят. Сколько лет уже воюют, а всё то же.
– Да, – признал Иоганн. – Мечта что надо! Только это вы хватили. Вы б ещё Балканы вздумали объединить, скажем, Черногорию с Албанией. Или уж сразу – с Грецией. Пфуй! Это что же получается по-вашему, что всё перемешается? И амбуазское вино, и льежское, и бургундское? И гаудский сыр, и лимбургский, и маасдамский – всё едино будет? Это что же, вместо «гауды» все будут говорить: «голландский сыр», а вместо брюжского пива – «голландское пиво»? И кружева все – брюжские, льежские, брабантские, все будут называться «голландским кружевом», без всякой разницы? «Голландский сыр!» «Голландская селёдка!» Вот умора! Смех на палочке! Да никогда того не будет, хоть вы тресни, хоть я лопни!
– А вдруг?
– Да никогда такому не бывать!
– Но посмотри: уже сейчас народы забывают, кто они, откуда. Старые племена так и вовсе исчезли, в городах все пришлые, а называют себя не по роду, а по месту. И это только первый шаг. Вот проложат нормальные дороги, станет всем удобно путешествовать, торговля расцветёт, ещё сильнее всё сольётся.
– Да разве в Нидерландах будут когда нормальные дороги! – фыркнул Иоганн. – А и проложат, всё равно что-нибудь ещё случится. Будут по цехам друг друга различать, по занятиям, по лигам, по домам торговым, как-нибудь ещё. Вас послушать, так и вовсе мир должон в одно объединиться, крещёного от мавра и жида не отличишь, а этому уж вовсе не бывать! Это ж какая силища потребна! Это только если палкой человека загонять. А палкой в рай насильно не загонишь, только в ад.
Золтан махнул рукой.