лубилась пыль. Сусанна оглушительно чихнула и вытерла нос. Украдкой взглянула на Рутгера. Волк глядел на неё снизу, мрачно и с неодобрением. Лицо наёмника, обычно неподвижное, в животном облике вдруг обрело скупую и пугающую мимику – влажный блеск ноздрей, подёргивания чёрных губ, движение бровей. На шее у него болтался на верёвке нож из жёлтой бронзы с кольцом вместо рукояти и какой-то надписью на лезвии. Увы, читать Сусанна не умела.
Заскрипела лестница – это вернулся Жуга с мешком угля в одной руке и сухими дровами в другой. Без церемоний пересыпав уголь в ведёрко, он выгреб из камина старую золу, сложил полешки домиком, выбил искру и затеплил огонь. За дровами последовал уголь, он дал жар, и в комнате стало уютно.
От промокшей одежды заструился парок. Сусанна поёжилась. Жуга посмотрел на неё и понимающе кивнул.
– Пойди переоденься, – сказал он.
– Во что? У меня ничего нет.
– Там, за шторами, есть комната. В ней шкаф с платьями, комод с бельём. Посмотри сама. Наверное, всё будет тебе велико, но это лучше, чем ничего. Подбери, что подойдёт.
Сусанна покосилась на закрытую дверь и нерешительно поёрзала.
– А там никого нет?
– Никого там нет и никто не войдёт в этот дом, – устало заверил её травник, прошёлся пятернёй по волосам, стряхнул с пальцев воду и поморщился. – Иди, не бойся. Мне тоже надо переодеться. Яд и пламя, как давно я здесь не был… Так. Я смотрел: все свечи съели мыши, но ты открой шторы: света с улицы должно хватить.
Последние слова успокоили девочку, и она ушла. Вернулась она минут через пятнадцать, в платье из красной фламандки. Конечно, выбрала она самое красивое, что нашла, хотя платье было ей длинно и безнадёжно велико – края корсажа полностью сошлись, и всё равно оно висело на плечах у девочки, как на вешалке. В одной руке она несла груду промокшей одежды, второй поддерживала подол. С плеча свисали плед и одеяло. Жуга бросил на неё критический взгляд и одобрительно кивнул.
– Ну вот, – сказал он, – теперь ты не замёрзнешь. Одежду брось на пол. Да, прямо здесь. Раскладывай.
От камина тянуло ровным сильным жаром. Пламя гудело в трубе. Комната совсем согрелась, даже волчья шерсть просохла и распушилась. Рутгер дремал. Жуга раздобыл вина, уже откупорил одну бутылку и теперь помаленьку отхлёбывал прямо из горлышка. Когда Сусанна кончила возиться с тряпками, он кивнул ей на большую оловянную кружку, подвинутую к огню. Девочка помедлила, взяла её и села на коврик поближе к огню.
– Садись в кресло, – предложил Жуга, привставая.
– Нет, я здесь: здесь теплее.
– Ну как хочешь. – Он пожал плечами и опустился обратно.
Сусанна поднесла кружку к губам и сделала глоток. Терпкая сладость мягко скользнула в желудок. Похоже, в вине были сахар и пряности. По жилам сразу побежало тепло.
– Там кровать, – неловко сказала она, глядя в багровую глубину.
– Она одна, – устало ответил травник, глядя в камин. Он с благодарностью принял плед, хлебнул вина и провёл рукою по лицу. Потряс головой. – Можешь ложиться, я спать не буду, – сказал он. – Здесь давно никто не живёт, поэтому клопов тут нет. Нужный чулан внизу, но там темно, не дай бог упадёшь с лестницы. Если захочешь по делу, под кроватью есть посудина.
– Я не хочу. – Девочка покраснела и огляделась. – Мы теперь будем здесь жить?
– Мы? – Травник поднял бровь. – Не знаю. Я об этом не думал. Нам нужно место, чтобы передохнуть. Я надеялся, ты захочешь здесь остаться. Это хороший дом, а Цурбааген – не самый плохой город. Ты могла бы наняться к кому-нибудь служанкой или пойти в ученицы к стряпухе… Яд и пламя, я не знаю. Лето кончается, тебе надо как-то жить, что-то делать, если не хочешь умереть с голоду. У меня припасено немного денег, но их не хватит надолго.
– А что будешь делать ты?
Жуга поднял глаза вверх и тронул свисающую рыжую прядь.
– Для начала я завтра схожу на рынок, попрошу цирюльника подстричь мне волосы и выбрить тонзуру, а то и вправду слишком приметно. Потом куплю еды и принесу тебе что-нибудь переодеться – нельзя же, в самом деле, всё время ходить в одном платье, а Гертины тебе велики. Потом…
– Герта? – перебила его Сусанна. – Её звали Герта, да?
Травник нахмурился.
– Да.
– Расскажи мне про неё! – потребовала она.
– Зачем? Тебе это ни к чему. Иди лучше спать.
– Я не хочу спать, – запротестовала Сусанна. – Я лучше посижу с тобой. Расскажи! Это было давно? Ты любил её?
– Любил? Нет. Она просто была мне другом.
– А куда она подевалась? Она умерла?
– В какой-то мере – да, – неохотно признал травник.
– Расскажи!
Жуга зевнул до хруста в челюстях и несколько минут сидел молча, целиком уйдя в воспоминания. Затем заговорил. Белый волк смотрел на него пристально и печально, будто что-то понимал. Его глаза, голубые, как небо, с ошеломительно маленькой для собаки радужкой, казались чужеродными на мохнатой морде. Блики огня играли на бронзовом ноже.
Миновал час, а рассказ всё длился. Сусанна с замиранием сердца слушала о собаках и старьёвщике Рудольфе, о варягах и о путешествии на Запад, к острову пингвинов, о загадочной игре и об эльфийском мальчике, и как тот возмужал, а его дракон поднялся на крыло. Жуга пьянел всё больше, открыл вторую бутылку, в глазах его блестели огоньки воспоминаний. Волк давно уснул. В камин два или три раза подбрасывали угля. Наконец рассказ стал подходить к концу, Жуга говорил всё медленнее, часто замирал, подолгу вглядываясь в огонь, а под занавес истории, не добравшись до финала, незаметно для себя уснул прямо в кресле, поджав ноги и опустив на плечо вихрастую голову. Кресло было широченным и глубоким, как шахта, в нём вполне можно было устроиться на ночлег. Сусанна выждала минуту или две и встала. На цыпочках подобралась к травнику и склонилась над травником. Во сне лицо его расслабилось, черты обрели несвойственное им спокойствие. Сусанна долго вглядывалась в шрам на его виске, в тонкий абрис губ, сжатых даже во сне, в короткую щетину рыжей бороды, затем придвинулась и тихо тронула его губами в щёку. Жуга заёрзал, застонал, выговорил что-то непонятное, но не проснулся.
– Всё равно ты будешь мой! – прошептала Сусанна, замирая от собственной дерзости. По спине у неё побежали мурашки.
Она осторожно приняла из пальцев травника опустевшую бутылку, поправила на нём плед, а сама вернулась на пол. Стараясь не греметь ведёрком, она рукой подбросила в камин угля, чтобы дольше держалось тепло, отряхнула ладошки, завернулась в одеяло и вскоре уснула у травника в ногах.
Стук в дверь сперва показался Ялке вырванным из сна. В последнее время в её восприятии настолько перемешались день и ночь, сон и явь, жизнь и смерть, что составные части одного зачастую казались элементами другого, и наоборот. Да и в самом деле, кто мог прийти в середине ночи? Хозяин корчмы? Вряд ли. Зачем? Карел? Этот остался в подземелье с гномом, да и постучался бы в окно, не в дверь.
Стук повторился. Опасаясь разбудить спящего Михеля, она соскользнула с кровати и подошла к дверям.
– Кто там?
– Кукушка, это я! Открой.
Ялка вздрогнула: давно её не называли этим прозвищем. Она совершенно забыла про Фрица.
– Боже! – выдохнула она и торопливо оглянулась на Михеля: не проснулся ли? Потянула щеколду. – Ты один?
– Один, один! Открывай скорее!
Она откинула щеколду, и Фриц проник в комнату. Парнишка был всклокочен, одевался явно в темноте, хотя держал свечу в подсвечнике. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, не зная, что делать. Слова все потерялись, пропали, накатила неловкость. Ялка только сейчас сообразила, что стоит перед мальчишкой босиком, в одной рубашке, с животом, с обритой головой. Но тот подумал о другом.
– Ох ты, – проговорил он, глядя на девушку снизу вверх. – Они пытали тебя? Допрашивали, да? Тебе больно?
– Нет. – Ялка помотала головой. – Уже нет.
– Я знал, что они схватили тебя! – шмыгая носом, торопливо заговорил Фриц. – Мне сказал этот… однорог.
– Единорог, – поправила его девушка. – Мне помогли бежать. А ты где был все эти месяцы?
– Я? Бродяжил. Я бы непременно разыскал тебя, если бы я мог! Но я не знал как, а колдовать мне запретили. А потом я встретил дядьку с куклами. Ты видела его? Он добрый. Он взял меня в помощники. Потом мы поругались со стражниками, и нам пришлось бежать из города. А ещё к нам привязалась девчонка, совсем маленькая, её зовут Октавия. А кто это с тобой? Твой новый друг?
Девушка мельком посмотрела на кровать, где носом в потолок храпел Михель.
– Можно так сказать.
Фриц замолчал. Потеребил браслет.
– Куда теперь пойдёшь? – наконец спросил он.
– Не знаю. А ты?
– И я не знаю. Солдаты хотят, чтобы музыканты поехали с ними. А мы за музыкантами.
– А что, без них нельзя?
Фриц поскрёб в затылке и пожал плечами.
– Мы бы уехали без них, – ответил он, – да только этот толстый капитан захотел, чтобы и Карл-баас тоже ехал.
– Карл-баас? Кто это?
– Да кукольник же! Я у него помощник, собираю балаган. Так вот, что я говорю: если бежать, то лучше сейчас, пока все спят.
Ялка подошла к столу и грузно опустилась на трёхногий табурет, придерживая отяжелевший живот.
– Бежать… – устало выговорила она. – Опять бежать… Мы всё время куда-то бежим. Должны же мы когда-нибудь остановиться. Неужели в мире не найдётся страны или хотя бы города, где нас никто не тронет? Ты даже не знаешь, через что я прошла, Фриц, это было ужасно! Как ты можешь спокойно жить, если твоя мама и сестра попали к церковникам? Я, наверное, никогда теперь мимо монаха спокойно пройти не смогу, буду трястись от страха. Когда она только кончится, эта проклятая война! Да и как нам выйти? Дверь же заперта!
– Можно вылезти в окно, – неуверенно предложил Фридрих. – Или попробовать отпереть замок. Я умею! Немного.
– Больше нашумишь, – горько усмехнулась девушка. – Не врал бы уж… умелец. И куда мы пойдём, когда сбежим?