Яльмар кивнул, но ничего не ответил, и Энтенс де Мантеда повернулся и пошёл обратно к лодке. Вскоре та отчалила, и фонарь у неё на корме затерялся средь других фонарей, а было их столько, что казалось, будто это звёздное небо отражается в мутной воде.
– Яльмар…
Норвег обернулся.
Зерги вышла из жёлтой парусиновой палатки, шатаясь, как чумная, с чёрными кругами под глазами. Кожа её шелушилась, руки подрагивали, короткие волосы торчали во все стороны. В отблесках костра она выглядела сущей ведьмой, не хватало только помела и горшка с волшебным зельем. Свитер Яльмара доходил ей до колен, сверху она набросила одеяло. После того как девушка поела мяса и выпила вина, она сразу заснула, как провалилась, и проспала до сей поры. Яльмар приказал не тревожить её.
– Один! – всполошился он так, что дозорный на палубе обернулся. – Ты чего встала? Ну-ка ложись обратно! Или нет, постой, иди сюда, к костру. Есть хочешь?
– Нет. Не хочу я есть… Ох. Погоди, не торопи меня: у меня голова кружится. Я сейчас… на минутку…
Она скрылась в темноте за палатками и вскоре вернулась, ступая гораздо увереннее. Подошла, присела у костра и протянула руки к огню. Одеяло сползло с её плеч.
– Сколько до рассвета? – спросила она.
– Только что пробило три, – ответил Яльмар, опускаясь рядом на расстеленный плащ. – Если не врут, то часа через полтора-два уже будет светать. А что?
– Я должна успеть, – проговорила Зерги, глядя в пламя. – Должна. Слушай меня внимательно, Яльмар, и постарайся запомнить. Я снова влипла. Полгода тому назад меня нашёл… один человек. Ему был нужен арбалетчик. Я бы не взялась за это дело – если помнишь, я завязала, но ему был нужен травник. Лис. Жуга.
– Кто? Жуга? – встрепенулся Яльмар. – Он разве жив?!
– Жив, – кивнула Зерги. – В том-то и дело.
– Быть не может!
– Чтоб мне лопнуть.
Варяг вскочил.
– Ах, зашиби меня Мьёльнир! – воскликнул он. – Вот новость так новость! Не ожидал. Ведь уж семь лет, как он пропал, как в воду канул! А знаешь, я ведь искал его тогда, расспрашивал у всех, кто его знал. Никто ничего не мог сказать! Ходили слухи, будто его убили.
– Ходили, чего уж, – согласилась Зерги. – Только это враньё. Наоборот, это меня хотели нанять, чтоб я его убила.
– Один! И ты согласилась?!
– Конечно, да. А что мне оставалось делать? Они бы наняли другого, а так… В общем, мы отыскали его. Хотя и не там, где я думала. Его попытались убить, но он выжил.
– И что теперь?
– Его преследуют. По всей стране. Паписты с инквизитором и какой-то тип, не то из гёзов, не то из сочувствующих. Не знаю, кто такой, айе, но гадина страшная.
– Так Жуга жив?
– Жив, жив. Не далее как вчера ночью я с ним… виделась. – Она поправила одеяло. – У него опять секреты. Он ввязался в непонятную историю. Он ничего мне не сказал, ты же знаешь, какой он скрытный. Но кое-что узнать мне удалось. В общем, так: он идёт в Лейден.
– Куда?! – вскричал Яльмар. – В Лейден?
Зерги поморщилась и схватилась за виски.
– Не ори так. В Лейден, в Лейден, я же ясно сказала. Dam, как голова болит…
– Что он там забыл?
– Понятия не имею, – призналась Зерги. – Здесь кроется какая-то тайна.
Яльмар задумался и начал рыться в бороде.
– Тот бродяга, в Брюгге, тоже что-то лепетал про Лейден, – проговорил он. – Он сказал, будто туда поехал этот прохиндей, который увёз мою дочь.
Сказать, что девушка была потрясена, значит ничего не сказать.
– У тебя есть дочь? – спросила она.
– Да, есть, – сердито подтвердил варяг. – А что такого? Один и Фрея! Будто у меня не может быть дочери! Я не видел её пять лет – моя жена умерла позапрошлой зимой, и Октавию сманил с собой какой-то кукольник. Мне говорили, будто он собирался ехать как раз туда, в сторону Лейдена, в компании бродячих музыкантов. Не встречала таких?
– Нет. Даже не слышала.
– А Жуга?
– А что – Жуга?
– Жуга ничего про них не слышал? Он мог вызнать, где она.
– Не знаю, он мне ничего не говорил. Да и откуда ему знать, что ты кого-то ищёшь? Знаешь, по-моему, он в последнее время не хочет колдовать. Он больше не носит меча, опять ходит с посохом и выдаёт себя за бернардинца…
– За монаха? На кой?
– Да разве поймёшь… У него всегда есть фига в кармане. А ты не пробовал догнать их по суше?
– Я думал об этом, – признался варяг. – Но на всех дорогах засаду не устроишь, а каналы и реки охраняются. Я надеялся перехватить их тут – это единственное место, где они наверняка должны появиться, если поедут на восток. Иначе и впрямь придётся сходить на берег и топать в этот чёртов Лейден. Сперва я сомневался, но теперь… Ох, чует моё сердце, неспроста эта каша заварилась! Что-то затевается… Э, постой! – встрепенулся он. – Я же совсем забыл! А ты как здесь очутилась? А? Я стоял на палубе, а ты свалилась с неба, я сам видел! Клянусь Одноглазым, сперва я думал, будто ты упала с мачты, но ко мне на корабль так просто не проберёшься. Ну-ка рассказывай! Что стряслось? Это тоже Лис устроил?
– Нет. Я сама.
– Опять колдовство?
– Яльмар, это долгая история, – усталым голосом сказала девушка. – Скоро рассвет. Ладно, всё равно придётся сказать. Ты прав, я скована заклятьем. Каждый день я превращаюсь в птицу. В ястреба. Не таращи глаза, всё так, как я сказала.
– Почему?
– Так получилось, я не виновата. То есть что я говорю… Как раз я виновата, но не в этом дело. В общем, против этого ничего нельзя поделать. Но у меня есть друг. Скажем так, собрат по несчастью. Он тоже заколдован.
– Зашиби меня Мьёльнир! Он тоже превращается в ястреба?
– Нет. В волка.
– В волка?!
– Да не важно! – рассердилась Зерги. – Не перебивай! Я чувствую его, айе, а он меня. И он остался с травником. Я могу привести тебя к ним, но только ночью. Ночью, понимаешь? Днём я птица. Поэтому сейчас я уйду в палатку: не хочу, чтобы кто-то это видел. Зайди туда утром, когда рассветёт, я дам себя поймать. Но я могу сорваться, улететь: когда я ястреб, я такая дура, такая… в общем, обычная птица. Привяжи меня или запри в каюте. Только не забудь потом отвязать, а то петля мне ногу разрежет, когда я обратно стану человеком. Всё. Остальное я скажу потом.
Она умолкла. В тусклом небе лениво паслись облака. Ветер спал, лишь время от времени встрёпываясь и подхлёстывая их, как нерадивый пастух. По песку бегали трясогузки. Помаргивали звёзды, отражаясь в тихом зеркале воды, плескала рыба. Недавно вода поднялась, то и дело мимо проплывали коряги и бесхозные брёвна. Флот пировал. С кораблей доносились протяжные окрики вахтенных, отдалённая ругань и пьяное пение. Все были на палубах, серебряные полумесяцы тускло светились на зеландских шляпах. «Да здравствуют гёзы! – хрипло проорал кто-то, предварительно пальнув из аркебузы. – Лучше служить султану, чем папе!» – и хор одобрительных воплей подхватил этот крик.
– Вот, значит, как… – проговорил варяг. – Давно это с тобой?
– Неделю. Или около того. – Зерги скособочилась и переменила позу: руку за спину, одно колено в сторону, одно колено вверх. – Но я уже вымоталась до предела. Если это будет продолжаться… В общем, лучше удержи меня на пару дней, айе? Я весь день носилась как бешеная, бросалась на любой корабль, только видела норманнскую постройку, а до того… By Got, мне нужно отдохнуть.
Яльмар посмотрел на восток.
– У нас есть ещё время? – спросил он.
– Завтра будет новая ночь, успеем поболтать. Сидеть здесь толку нету. Думаю, свою дочку ты отыщешь. А нет, так мы поможем: ястреб и волк найдут кого угодно. Я слышала, что говорил тебе тот тип на шлюпке, он ведь дело говорил. Поутру снимайся с якоря и иди за эскадрой. Не с ними, но за ними, айе. Они двинутся туда же, будут каперствовать, ударять испанцам в тыл, высаживать пехоту. Иди за ними.
– Ты с ума сошла! У этих треклятых испанцев пушки, аркебузы, а я десять лет не был возле тамошних берегов, мне понадобится толковый лоцман.
– Ну так найми! Думаю, в Лейден нам так и так идти придётся.
– Это невозможно.
– Всё возможно. А сейчас позволь мне уйти. Умираю как спать хочу.
Минуту или две Яльмар осмысливал сказанное ею. Затем покачал головой.
– Я тебя сто лет не видел, – неловко сказал он. – Как ты жила?
– Всякое бывало. Прости, но я пойду.
Произнеся эти слова, Зерги встала и молча удалилась, а Яльмар остался сидеть у костра. Помаленьку начало светать. Воздух посвежел. Варяг поёжился, подобрал плащ, отряхнул его от песка и набросил на плечи. Посмотрел на небо. Скоро должен был задуть утренний бриз, с которым лучше всего выходить в море, а пока вода в гавани была ровной, как стекло. Царила ломкая предутренняя тишина, только слышно было, как на ближайших кораблях пьяные голоса выводят: «Staet op den trommele van dirre dom deyne! Staet op den trommele van dirre doum doum!»
– Что ж, – сказал Яльмар, – битва так битва. Не в первый раз.
– Вперёд, клячи! Что встали? Arre! Arre!
Колёса у фургона были такие огромные и сбитые из цельных досок, словно кто-то задумал с помощью них разрезать всю землю напополам. Ялка только раз или два видела такие. И хоть они нещадно скрипели при каждом обороте, из-за них фургон почти не застревал, и не так сильно ощущались выбоины, и меньше трясло, что в её теперешнем положении не могло не радовать. Михелькин сидел напротив и смотрел то на неё, то на дорогу, остающуюся позади. Было холодно, шёл слабый дождь.
Третьи сутки они ехали на север. Фургоном управляла маркитантка – весёлая растрёпанная вдовушка, одна из тех особ из поговорки, которым война – мать родна. Год за годом, непрерывно, лет примерно тридцать она следовала за солдатами, куда бы те ни направлялись: из Вестфалии – в Тюрингию, из Тюрингии – в Эльзас, из Эльзаса – во Францию, из Франции – в Испанию, из Испании – в Нидерланды. Вряд ли она рассчитывала разбогатеть, скорее это дело стало для неё привычкой, которая, как известно, вторая натура (а для многих и первая). Ялка подсела к ней за столик на второй день, когда та уже собиралась уезжать. Они разговорились. Мамаша ехала прямёхонько туда, где осаждали город, её передвижная лавка была доверху набита ветчиной, колбасами, мукой, горохом, крупами, соленьями, бочонками с вином и водкой, копчёными каплунятами, старым салом, десятью сортами сыра и фисташками, то есть всем, что нужно для поднятия духа и восстановления сил усталому солдату. Сама не зная, что её подталкивает к этому решению, девица твёрдо вознамерилась поехать с нею, а после нескольких минут уговоров стало ясно, что и она мамаше глянулась.