– Да уж, – проворчал адмирал Буазо, – вода сюда доберётся нескоро. Если ломать дамбы, то ломать их здесь, чёрт возьми, а не там. Но как скоро поднимется вода? И сколько дамб придётся разрушить, прежде чем мы подберёмся к Лейдену на пушечный выстрел? Для этого надо пробраться в низины Рейнланда или хотя бы в Воорсхотерский канал. Ну-ка, дайте карту… Господи, да здесь же пропасть деревень!
Все сгрудились вокруг стола, в жёлтом круге от качающегося фонаря, следя за пальцем адмирала.
– Ландсхейденская дамба, – отмечал Буазо, – потом «Зелёная дорога»… Здесь будет озеро, но потом ещё одна дамба – Кирк-Вее, потом Зутервуде… И у самого Лейдена ещё две или три маленьких. Пять или шесть дамб, если не больше.
– Всё равно толково придумано, – одобрил Джон Бадд. – Начнём с одной, дальше видно будет.
– Легко сказать «сломать», – засомневался де Мантеда. – Но как это сделать? Если мы захватим шлюзы, надо их оборонять, иначе войска де Реквесенса и Вальдеса отобьют их в два счёта – сил у них достаточно. Один корабль, два… Сколько успеют пройти? Нужно несколько дней, чтобы вода поднялась на достаточную высоту. Мы не сумеем держать оборону так долго.
– Зато город сумеет.
– Можно попробовать взорвать, – предложил ван Кестерен. – Разрушенное просто так не починишь, даже если отбить. Это будет наводнение, какого не видели от Золотого обруча до Пингюмова кольца![120] Когда поля подтопит, не повоюешь. А рейтары и кнехты – не зеландские крестьяне: они не любят копаться в грязи, скорее они откажутся и потребуют денег. А без их помощи испанцы не справятся.
Адмирал потеребил бородку и хмыкнул.
– На подрыв плотин у нас не хватит пороху, – задумчиво сказал он, – а если даже хватит, чем потом воевать?
– Бросьте, сударь, бросьте, – сказал Хейре Сваммердам. – Плотины размывает каждый год, сами слыхали – иной раз дырочки достаточно, чтобы дамба рухнула. Пробейте пару брешей, дальше вода сама сделает своё дело.
– Но город в таком случае наполовину уйдёт под воду. Не всё ли равно тогда, какая участь ждёт его жителей?
– Нет, не всё равно! – закричал ван Кестерен, вскочил и ударил себя кулаком в грудь. – По мне, лучше вода, чем папские костры! А кто думает иначе – предатель!
Все заговорили разом, перекрикивая друг друга.
– Правильно!
– Нет, не правильно! Какого чёрта мы решаем за других?
– Опомнитесь! Сейчас время сбора урожая. Всё погибнет!
– Они и так голодают. Взорвать шлюзы – и точка! Лучше служить туркам, чем папе!
– Верно! Лучше утонуть, чем лечь под испанца!
– Это могут решить только сами лейденцы.
– Они уже давно решили. Это в Англии вы трясётесь при каждом наводнении, а любой голландец сразу скажет: «Лучше потопить землю, чем потерять землю!»
– God damned! Мы не можем их о том спросить!
– Так ведь мы и ждать не можем! Пусть укроются на башнях, на чердаках. У проклятых испанцев только лагерь в чистом поле, они утонут как щенята, если не уйдут. Если бог с нами, то кто против нас? Мы снимем эту осаду! Да здравствует гёз!
– Да здравствует принц Оранский!
– Смерть палачам!
– Смерть! Смерть!
Все шумели, обнимались и скалили зубы.
– Мы не можем их спросить, – подытожил де Мантеда, когда страсти улеглись, – а стало быть, не сможем и предупредить.
Воцарилась тишина.
– Может, нам удастся послать в город гонца? – предложил кто-то.
– Вряд ли, – с сомнением возразил де Мантеда. – Как пробраться сквозь кольцо врагов? В осаждённый город так просто не попасть. Устье Рейна запечатано, даже самая маленькая лодка не проскочит мимо испанских кулеврин. Но даже если гонец проникнет в город, как мы узнаем, что это ему удалось? Сколько лье отсюда до города?
– Сорок или около того, – ответил адмирал.
– Французских или голландских?
– Голландских.
– Тогда плохо дело. Нам остаётся только уповать на милость божию.
– Если бог с нами, то кто против нас? – сказал кто-то, но уже не так уверенно, как раньше. Все понимали, что это слабая надежда. Город в любом случае был обречён.
– У меня есть человек, который может их предупредить, – вдруг сказал Яльмар.
– Что за человек? – зантересовался Буазо. – Он испанец? Невидимка? Или плавает, как рыба? Или, может, он так здорово дерётся, что его нельзя убить?
– Я не могу сказать, как он это сделает, – уклончиво сказал варяг, – но сделать это он может. Если, конечно, захочет.
– И мы узнаем, удалось ему или нет?
– Узнаем. Дайте мне два дня. Или лучше – две ночи.
– Что-то тут не так, – засомневался Винсент ван Кестерен. – Что ты задумал, норманн? О каком ты человеке говоришь? Никто не способен пробраться в Лейден в одиночку – это очень опасно.
– Больше я ничего не скажу, – мрачно отвечал на это Яльмар.
– Хорошо, варяг, – решился адмирал. – Я дам тебе два дня. Не больше. Постарайся его убедить. Очень тебя прошу.
– Постараюсь, – сказал норвег.
Золтан отыскал их на берегу канала. Впрочем, «отыскал» – не то слово, скорее наткнулся, ибо никоим образом не думал их тут застать, просто шёл набрать воды. Было темно, моросил лёгкий дождик. Песок, ракушки, тина, брёвна старого причала, вода – всё сливалось в темноте, и только бернардинская ряса выделялась светлым пятном.
Подоткнув подол и закатав штаны, травник стоял по колено в воде и умывался. На берегу сидел огромный белый волк, втягивал ноздрями воздух и облизывался. При появлении Золтана он повернул голову, но с места не сошёл, наоборот, лёг на песок и мрачно, снизу вверх, стал его рассматривать. Золтана эта обманчиво расслабленная поза не обманула: из лежачего положения собаке легче броситься в атаку. На том берегу трепетали костры. Слышно было, как дозорный прокричал: Las siete hondado y Ilueve![121]
– Здравствуй, Жуга, – поздоровался Хагг.
Травник обернулся. Похоже, этот визит не стал для него неожиданностью, во всяком случае он не выказал ни удивления, ни радости.
– А, – только и сказал он, – здравствуй, Золтан. Не зови меня «Жуга» – меня здесь знают под именем брата Якоба.
– А меня – как Людгера Мисбаха.
– Выходит, мы опять потеряли свои имена.
– Выходит, потеряли. Ты ждал меня?
– Нет. Я не знал, что ты здесь.
– Откуда это? – Золтан указал на его живот, где кожу стягивал недавний шов. – На тебя напали?
Жуга поморщился, облачился в рясу и набросил сверху плащ.
– Нелепость, – посетовал он. – Глупая история. Не обращай внимания.
– Зачем ты здесь?
– Я костоправ. Я оперировал. Низменность, вода… После боя с обеих сторон полно загноившихся ран.
– С обеих сторон? Так ты что же, лечишь тех и этих? Но это невозможно! Как ты поспеваешь всюду?
– Через Сны. Как Олле. Помнишь Олле?
– Помню. Значит, ты и есть брат Якоб Трансильванский, – задумчиво сказал Хагг. – Я слышал, будто некий монах приходит по ночам и лечит раненых, но даже не думал, что это ты. Зачем это тебе? Ещё недавно ты сказал, что от волшбы теряешь память. Или не теряешь? Чего молчишь?
Жуга пожал плечами.
– Наверное, теряю, – сказал он. – Мне уже не понять.
– Пёс твой?
– Это Рутгер.
– Я не спрашиваю, как его зовут.
– Ты не понял. Это Рутгер Ольсон. Зерги превратила его в волка.
– Что за… – Хагг вгляделся зверю в глаза, и вдруг до него дошло. – Аллах милосердный! – не сдержался он. – А ты не врёшь? Это и вправду он?
– Хагг, – устало ответил травник, – я теряю память, но кое-что я помню. Это он. Днём он становится человеком.
– Ну и нрав у девки! Никогда не думал, что она такая сильная колдунья.
– Она не нарочно. Я потом расскажу. Послушай, – Жуга поёжился, – у тебя есть чего-нибудь поесть? А то меня шатает. Мне срочно нужно выпить чего-нибудь горячего и что-то сжевать. Если можешь, принеси сюда, я подожду.
Золтан вздохнул, прошёл мимо травника и зачерпнул ведром воды.
– Пойдём к нам, – предложил он. – Обогреешься. У нас есть суп, ветчина, вино.
– Пиво, ветчина… – Травник покачал головой: – В городе едят одну картошку, да и та вот-вот кончится. Вы одни?
– Одни.
– А как же стража?
– Больше некого охранять. Мы в стороне, за кустами: я, Иоганн и полоумный Смитте. Больше к нам никто не ходит. Солдаты пьют, монахи спят в палатке на другом конце лагеря. Пойдём. Я не видел тебя с тех пор, как мы расстались в монастыре. Где ты пропадал весь месяц?
Идя вместе, они производили странный контраст. Палач – худой, высокий, в чёрном платье, и монах в белых одеждах. Позади, на расстоянии двух шагов, за ними следовал белый волк. Моросило. Все сидели по палаткам или грелись около костров, лишь в одном месте толпился народ: там наёмники-швейцарцы утоптали круг земли и состязались в швингене[122] под ободряющие выкрики соратников. В свете костров мелькали мокрые тела, закатанные штаны и перемазанные глиной голые коленки. Редкие солдаты, попадавшиеся навстречу, если не были пьяны, склоняли головы перед монашеским одеянием, но, завидев волка, спотыкались и ускоряли шаг. Издалека слышались звуки музыки и балаганные вопли. Осада шла не первый месяц, трава повсюду была вытоптана, тут и там валялись сгнившие тряпки, кости, бутылочные стёкла и куски мешковины. Ото всех кустов воняло мочой и блевотиной. Картина была самая мерзкая.
Наконец они вышли к костру.
– Много чего произошло, – неохотно ответил травник, проводив взглядом весёлую парочку – рослого кнехта с перевязанной головой и гулящую девицу; оба были пьяны, и их пыл не мог охладить даже дождь. – Долго рассказывать. Я не мог прийти раньше – мне мешали. Во-первых, меня разыскал Андерсон…
– Ага, я же говорил!
– Да, ты был прав, этот гад попортил мне крови. Почему ты мне не сказал, что он маг? Знаешь, что он сделал? Для начала он разыскал девочку, которую я когда-то лечил, разыскал и ужалил пчелой.