— Господин Тухер лежит в Людвигсхафенской клинике неотложной помощи и уже пришел в сознание, вы можете ненадолго навестить его. Но есть одна проблема: он страдает ретроградной амнезией, а это значит, что он ничего не помнит.
— О боже, неужели он не помнит даже своего имени?
— Нет-нет, — сказал полицейский, — речь идет лишь об относительно коротком промежутке времени перед аварией. Он, например, уже не помнит, что передал ребенка вам…
— Может, это хитрость? — предположила я. — Или он стремится вытеснить из памяти то, что не хочет осознавать и не может вынести?
Мне пришлось вытерпеть долгий внимательный взгляд, а примечательные брови совсем поднялись вверх.
— Нам уже известно, что господин Тухер заказывал тест на отцовство и результаты анализа узнал 4 июня. Предположительно вечером, когда вернулся домой из банка. Уважаемая госпожа Рейнольд, Штеффен Тухер, несомненно, передал ребенка вам потому, что ребенок не от него. Вы утаили от нас этот важный факт. Поскольку вы близкая подруга его жены, господин Тухер наверняка хотел узнать у вас, кто может быть отцом ребенка?
Тут я покраснела, этот допрос стал для меня мучительным. Имеет ли смысл вообще что-то утаивать от полиции? К моральному облику учителя предъявляются, к сожалению, особенно высокие требования. Несмотря на это, я не хотела выдавать моего бывшего супруга, поскольку Гернот ведь и в самом деле не является отцом Виктора.
— Понятия не имею, — сказала я.
— О’кей, — согласился полицейский, — давайте оставим эту тему. Вы спросили, не может ли быть хитростью потеря памяти. Теоретически да, но, с другой стороны, этого не докажешь. Врачи утверждают, что такое явление после тяжелой черепно-мозговой травмы вообще не редкость. К счастью, во многих случаях память через некоторое время возвращается.
— И что вы намерены предпринять дальше? — полюбопытствовала я, хотя и не рассчитывала на ответ.
— Хотя господин Тухер теперь уже способен отвечать на вопросы, но кризис еще отнюдь не миновал, — уклончиво ответил комиссар.
— Насколько я понимаю, потом его переведут в следственный изолятор, — предприняла я еще одну попытку.
Он улыбнулся.
— Не ломайте себе голову вместо нас. Но, к сожалению, в самом деле есть признаки, что в доме Тухеров пролилась кровь. Не могли бы вы поточнее вспомнить, какое впечатление произвел на вас Штеффен Тухер, когда принес вам младенца?
— Я заметила несколько пятен на его рубашке, — сказала я. — И он признался, что побил жену. Ребенок кричал так, что смягчились бы камни, все это совершенно выбило меня из колеи. Штеффен был очень взволнован и в мгновение ока снова исчез. Как вы думаете, Биргит еще может быть жива?
— Почему вы спрашиваете? Ведь трупа мы до сих пор не обнаружили, — ответил он.
— А не могло быть, что авария Штеффена была попыткой самоубийства?
— Этого нельзя исключать.
— И что будет с малышом? — спросила я.
Он написал мне адрес и номер телефона сестры Биргит, и мы распрощались.
Недалеко от нашего дома мне встретился Патрик, он вез Виктора на прогулку. Я не могу себе представить, чтобы до такого снизошел мой папа тридцать девять лет назад, но в наши дни повсюду можно увидеть гордых отцов с колясками. Патрик и Виктор оба улыбались мне так радостно, что у меня зашлось сердце.
— За последние два года я постепенно превратился в подвид диванного картофеля. А с тех пор как у нас появилась коляска, я каждый день двигаюсь, — сказал Патрик. — И это очень благотворно действует как на меня, так и на нашего кукушонка.
— А где же коляска Леноры и ее кроватка? — спросила я.
— Все раздали, — сказал Патрик. — Смотри-ка, по случаю позднего лета магнолии зацвели еще раз!
В соседском саду стояло большое старое дерево, сквозь дремучую зеленую листву светились розовые, как фламинго, цветы. На какой-то миг я замерла как завороженная, потому что эта вторая весна заронила в меня надежду.
Мама узнала новость из газеты. Она встревожилась, хотела тут же поехать к нам и поддержать меня.
— В этом нет никакой необходимости, — нетерпеливо отрезала я. — Вся эта история меня совершенно не касается.
— Аня, что за глупости ты говоришь! Тебе на шею повесили ребенка, отец которого, может быть, убийца! Кто знает, какие чудовищные гены унаследовал бедный малютка Виктор!
— Штеффен, похоже, не может быть его отцом, — сказала я.
— «Быть или не быть, вот в чем вопрос», — продекламировала мама. — Но кто же тогда отец?
— Никто не знает, — ответила я, дав ей тем самым повод строить самые безумные предположения.
— По определению, друзья дома — это по большей части мужчины из ближайшего окружения, которых встречаешь часто и по первости без всякой задней мысли. Я не верю в любовь с первого взгляда. В основном это коллеги, детский врач, сосед, друг мужа и так далее.
— Откуда тебе все это известно? — съязвила я.
— Дитя мое, хочешь верь, хочешь нет, а у меня тоже есть какой-никакой жизненный опыт, — парировала она так же едко.
Но в одном пункте она, безусловно, права — любовник Биргит, то есть Гернот, был другом семейной пары, но ведь был еще и какой-то третий мужчина.
В Интернете я разыскала агентство по сдаче летних домиков, которое несколько лет назад бронировало для нас с Гернотом жилье в Драгиньяне, где мы провели потом наш отпуск. Доброжелательная сотрудница помогла мне в розысках и сообщила, что некая мадам Тухер прошлым летом арендовала жилье в Фиганьере. Французская подруга немки, дескать, подписала договор и заплатила вперед, должна была сохраниться даже квитанция, и если я подожду какое-то время, она эту квитанцию найдет. Через пять минут я узнала ее имя: мадам Уртьен, учительница из Драгиньяна. И после нескольких дружелюбных слов с моей стороны («Прованс — самое красивое место во всей Европе»), потом с ее стороны («Это редкий случай, чтобы немцы так хорошо говорили по-французски») она отыскала и номер телефона мадам Уртьен. Звали ее Франсуаза.
Я немедленно позвонила туда, и мы с первых же слов нашли общий язык. Франсуаза даже сказала, что наслышана обо мне от Биргит, которая всегда отзывалась обо мне очень тепло. После нескольких фраз у меня уже сложилось ощущение, что по многим пунктам я могу выложить ей правду. Естественно, Франсуаза ничего не знала об исчезновении Биргит и об ужасном подозрении, на которое я намекнула. Она познакомилась со своей немецкой коллегой еще в пору их учебы, позднее они предприняли совместное путешествие в Шотландию и с тех пор никогда не прерывали отношений. Первым делом Франсуаза захотела знать, как чувствует себя маленький Виктор.
— Он очень хорошенький и здоров как огурчик. Мой друг называет его Медвежонком, потому что у него темная шерстка. Я пришлю тебе фото по мейлу, — сказала я и постепенно стала раскрывать свои карты. Не было ли у Биргит пассии во Франции, говорила ли она вообще что-нибудь о своем браке и личной жизни?
Франсуаза поняла, что ее помощь может иметь решающее значение. Ей ничего не известно о французском любовнике, который к тому же смахивал бы на медведя. Правда, какой-то немец сопровождал Биргит по дороге туда, но, судя по всему, это был просто хороший знакомый, которому случайно было с ней по пути на юг. Франсуазу, по крайней мере, с этим попутчиком не познакомили.
— Это мой бывший муж, мы с ним в разводе, — сказала я, и она ответила лишь коротким «вот как!».
О’кей, Гернот, подумала я, судя по всему, ты и впрямь недолго пробыл в Драгиньяне и давно уже вышел в тираж. По крайней мере, ты врал мне не по всем пунктам.
— Почему мы, собственно, никогда не встречались? — спросила я. — Раньше мы несколько раз проводили отпуск в Провансе вместе с Биргит и Штеффеном.
— Очень просто, мы-то на летние каникулы, как правило, уезжаем в Бретань.
Тут Франсуаза немного замялась — судя по всему, она не знала, можно ли доверить мне одну очень личную тайну ее немецкой подруги.
— Биргит как раз предстояло принять одно очень тяжелое решение, — сказала она с некоторым колебанием. — Незадолго до поездки она сделала тест на беременность и хотела сделать аборт здесь, во Франции.
— Почему? В конце концов, ведь она замужем много лет.
— Она боялась, что отец ребенка вовсе не муж, — сказала Франсуаза. — Несмотря на это, я ей советовала его сохранить. Во-первых, сама я католичка, во-вторых, это был, вероятно, последний шанс Биргит, а в-третьих, дети — самое большое счастье в жизни. Как было бы безотрадно, если бы у меня не было моей Лилу!
— Неизвестный возлюбленный Биргит, скорее всего, был европейцем, брюнетом, это все, что можно сказать, судя по внешнему виду ребенка. Младенческим лицам можно приписать очень многое, Штеффен был даже убежден, что Виктор очень похож на него…
— Она несколько раз звонила отсюда своему Штеффену и была с ним особенно нежна, я даже подыгрывала ей. Но на самом деле она была в отчаянии. Ее супруг уж точно не был большим выигрышем в лотерею.
— Что же мешало ей давным-давно расстаться с ним?
— Биргит считала себя бесплодной. Из-за этого ее не оставляло чувство вины перед мужем. Сам же он, по ее словам, прочно верил в их взаимную любовь.
— Неужели она ничего не сказала тебе о возможном отце?
— Дай-ка подумать как следует. Да, один намек все же был. Мол, если все так, как она боится, то она ни при каких условиях не может поставить этого человека в известность об его отцовстве. Из чего можно сделать вывод, что он женат.
Пару секунд я раздумывала, не коллега ли это все-таки, но тут Франсуаза снова заговорила:
— С одной стороны, я горжусь, что маленький Виктор вообще есть, благодаря моему заступничеству. Но с другой, я себя спрашиваю, не было ли это для Биргит, может быть, ошибочное решение? Меня раздирают сомнения…
Мы обменялись электронными адресами и сердечно распрощались. Я пообещала держать Франсуазу в курсе дальнейшего развития событий.
Мануэль недавно сделал снимки Виктора, и я решила один из них тут же послать в Драгиньян. Но едва я села к компьютеру, как из Драгиньяна тоже пришел мейл с прикрепленной фотографией. То было летнее фото прошлого года: Биргит между прелестной Франсуазой и маленькой Лилу.