– А теперь будь хорошим мальчиком.
– Я хороший мальчик.
– Тогда обними дедушку, и идем спать.
Оба брата сделали, как она сказала, и крепко обняли Хеннинга. Луиза внимательно наблюдала за пасынками. В братьях было много от Хеннинга. Иногда она видела в них только его. Как сегодня вечером, например.
Уходя с Петером, мальчики послали ей и дедушке воздушные поцелуи.
Хеннинг откашлялся и произнес:
– Ну что ж, идемте. Есть несколько вопросов, которые мы должны обсудить.
– Господи, да мы еле помещаемся на этих кроватях!
Тильда в отчаянии всплеснула руками, и Рикарду оставалось только с ней согласиться. Он выпил слишком много вина, и от резких движений Тильды у него рябило в глазах.
Вошел Вильям в пижаме с изображением «Щенячьего патруля» и зубной щеткой во рту.
– Вы шобираетесь шпать ждещ? – Его глаза удивленно раскрылись.
Рикард держался за спинку стула, чтобы не упасть на глазах у племянника.
– Ага. Сегодня мы с тетей Тильдой спим в твоей комнате.
– К сожалению, – добавила «тетя Тильда» и откинула одеяло в тон пижаме Вильяма.
Рикард состроил племяннику гримасу, отчего тот так расхохотался, что изо рта брызнула зубная паста.
– Так что заканчивай чистить зубы и приходи пожелать нам спокойной ночи. Хорошо, старик?
Рикард взъерошил Вильяму волосы. Мальчик захихикал и убежал.
– Только не говори, что хочешь такого же, – Тильда легла под одеяло с изображением все того же «Щенячьего патруля». – Потому что ничего подобного я не планирую.
– Не волнуйся, – успокоил ее Рикард, расстегивая рубашку. – Я плохо представляю тебя в роли матери.
– Отлично. Значит, хотя бы в этом мы едины… – Тильда снова села, прикрывая одеялом грудь. – О чем, интересно, они там говорят? Хеннинг как будто был настроен серьезно.
– Насколько серьезным это может быть? – Рикард вылез из брюк, умудрившись сохранить равновесие, и повесил их на миниатюрный стул. – Чешский поэт разошелся тиражом более тысячи экземпляров и потерял доверие…
Тильда хихикнула, но быстро посерьезнела.
– А если это связано с деньгами? Что, если это помешает твоей матери помочь нам? Почему ты не поговорил с ней сегодня вечером?
– Я собирался это сделать, но ты не заметила, что за последние двадцать четыре часа кое-что произошло?
– О чем это ты собираешься поговорить с мамой? – Петер стоял в дверях, рядом с ним Вильям и Макс. – Ребята, идите ложитесь в нашу с Луизой кровать. Мне нужно поговорить с дядей Рикардом.
– Хорошо. Спокойной ночи!
Вильям помахал рукой, и они с Максом исчезли в направлении родительской спальни.
Как только мальчики удалились, взгляд Петера потемнел.
– Не бери больше у матери ни эре. Ты должен быть благодарен мне, Рикард, за то, что я не рассказал отцу, сколько ты выманил у нее за последние годы. И я знаю о твоей лжи и пустых обещаниях.
Петер сделал еще шаг вглубь комнаты, и Рикард невольно попятился. Он чуть не упал и проклял себя за последний бокал, явно оказавшийся лишним. Никогда раньше Рикард не видел брата таким злым. В любой ситуации Петер был само спокойствие и выдержка. Обычно его лицо не выражало никаких эмоций.
– Я не лгал… – начал Рикард и запнулся, когда брат встал перед ним почти вплотную, обдавая своим дыханием, и приставил к груди Рикарда указательный палец. – Какого черта…
– Последний раз повторяю: хватит брать у матери деньги. Я имею доступ к их счетам и увижу, если ты опять что-нибудь получишь. Все, Рикард, кран закрыт. Почему бы тебе не пойти работать?
Петер посмотрел на младшего брата, развернулся на каблуках и вышел из комнаты. Рикард раздраженно стянул носки. Тильда смотрела на него полными ужаса глазами. Нижняя губа ее дрожала.
– Рикард…
– Ни слова, или я взорвусь.
Рикард прошел мимо кровати, где лежала жена, к другой, с изображением Человека-Паука на одеяле, залез под одеяло и натянул его на голову. В соседней комнате Петер читал детям сказку.
– Ты так рано…
Эрика удивленно посмотрела на вошедшего на кухню Патрика. Она убирала стол после ужина. Дети в пижамах смотрели телевизор.
– Сегодня мы уже ничего не сделаем, вот я и решил вернуться домой до того, как дети лягут спать.
В голове гудело, но чуть поутихло, как только Патрик остановил взгляд на Эрике.
– Мы только поели, могли тебя подождать, – сказала она. – Будешь ужинать?
– Я поел в отделении, всё в порядке.
– Хочешь их уложить?
– Конечно.
Патрик направился в гостиную. Его появление было встречено бурными аплодисментами, которые стихли, как только он объявил, что пора ложиться спать.
Когда спустя двадцать минут Патрик вернулся на первый этаж, Эрика зажгла свечи и накрыла чай.
– Сядь. Ты выглядишь усталым.
Он опустился на диван.
– Легче никогда не было.
Эрика наклонилась и погладила его по плечу.
– Это и делает тебя хорошим полицейским, Патрик. Ты не можешь оставаться равнодушным к смерти человека.
– Да, наверное, – устало согласился он. – Но мне от этого не легче.
– Есть результаты?
– Трудно сказать… В общем, сейчас мы знаем не больше, чем сегодня утром. Журналисты не дают покоя. На завтра назначена пресс-конференция, но мне нечего им дать.
– Разве не Мельберг обычно этим занимается?
– Это-то и есть самое странное. Мельберг весь день просидел в своем кабинете, а потом ушел домой, и мы ничего не заметили. Паула выглядит совершенно опустошенной. Похоже, что-то случилось, но я не хочу форсировать события. У меня и без того забот хватает.
Эрика погладила мужа по щеке и взяла за руку.
– Выпей травяного чая, – сказала она. – Это ромашка, чтобы лучше спать.
– Спасибо, дорогая.
Патрик сделал глоток и повернулся к ней. В свете стеариновых свечей светлые волосы Эрики сияли.
– Как прошел день?
Эрика вдруг забеспокоилась:
– Я решила съездить в Стокгольм на пару дней.
– В Стокгольм?
– Кристина присмотрит за детьми, я с ней уже договорилась. Так что не думай об этом. Я хочу больше разузнать о Лоле и… расспросить кое-кого насчет клуба «Бланш».
– Эрика…
– Знаю, что ты не любишь, когда я играю в следователя, но чем это может повредить? Твое расследование – это твое расследование, я в него никоим образом не вмешиваюсь. И согласись, что то, о чем рассказала Вивиан, может иметь значение и для тебя тоже.
– История женщины-транссексуала, ты имеешь в виду?
– Да.
– Но, Эрика…
– Я буду осторожна и в высшей степени дипломатична. А также тактична и сдержанна. Я буду именно такой, какой, по твоему мнению, не могу быть.
Эрика широко улыбнулась мужу.
– Не подлизывайся, – строго заметил он.
– Ты еще не знаешь, как я умею подлизываться… – Эрика обняла Патрика, но потом вдруг отдернула руки. – Если ты не устал, конечно.
Патрик привлек ее к себе:
– Я никогда не устаю настолько.
– Лжец.
Патрик поцеловал ее. Сегодня вечером он более чем обычно нуждался в ее обществе.
Петер сам не мог понять, почему именно в тот вечер впервые после смерти Сесилии достал сборник сказок, которые она всегда читала мальчикам. «Ветер в ивах»[12] – старая, потрепанная книжка. Она принадлежала Сесилии, когда та была ребенком.
Пока была жива Сесилия, детьми занималась в основном она. Петер работал допоздна и редко когда возвращался домой до того, как мальчики ложились в кровати. Даже на выходных Сесилия одна гуляла с детьми в парке, водила их в Технический музей или на Юнибакен.
Все изменилось с ее смертью, включая жизненные приоритеты Петера. Сверхурочные, сверхприбыль, погоня за успехом – все сразу потеряло смысл. Остались только мальчики.
Рассказать им, что случилось с мамой, было самым трудным, что когда-либо приходилось делать Петеру в жизни. Двухлетний Вильям был слишком мал, но пятилетний Макс все понял. И ревел, как раненое животное, – первобытный крик горя.
Посоветовавшись с психологами, Петер привел сыновей в больницу проститься с Сесилией. Она лежала на койке, вся опутанная какими-то трубками, без малейшей надежды на пробуждение. Но персонал подготовил ее к приходу мальчиков. Они убрали столько трубок, сколько смогли, вытерли кровь и расчесали Сесилии волосы. Она выглядела умиротворенной.
Первые месяцы Петер не верил, что сможет пережить это, не говоря о том, чтобы когда-нибудь снова почувствовать радость жизни. Все изменилось с появлением Луизы. Сначала она стала его лучшим другом. Потом – надежной поддержкой мальчикам. Любовь пришла позже. Луизу любили и мальчики, и Петер. Она не была им мамой и совсем не походила на Сесилию. Она была Луизой.
– Только не надо привыкать к этой комнате, – лукаво улыбнулся Петер. – Вы здесь ненадолго, скоро вернетесь к себе.
– Это понятно, – по-взрослому ответил Макс.
Петер пощекотал ему бок. Макс был серьезным едва ли не с рождения, тем более после смерти Сесилии.
– Будешь храпеть?
– Я не храплю, папа, – возразил Макс. – Я ведь ребенок.
– Да, папа, – подхватил Вильям. – Мы дети. Дети не храпят.
– Правда? А кто же свистит по ночам так, что чуть ли не крышу сносит?
– Это ты, папа.
– Я? Правда?
– Да, это ты.
И мальчики в один голос рассмеялись.
Петер захлопнул книжку и положил на пол рядом с кроватью. Потом поплотней укрыл сыновей дополнительным одеялом и погасил лампу.
– Я люблю вас.
– И мы любим тебя, папа.
Петер улыбался в темноте. Он не считал себя верующим, но в такие моменты явно ощущал присутствие Сесилии.
– Если б несколько лет тому назад кто-то сказал, что я буду благодарить судьбу за то, что она послала мне Бертиля, я назвала бы такого человека сумасшедшим.
Паула глотала слезы. Рита собрала всех на кухне и безэмоционально-монотонным голосом пересказала разговор с врачом. Нависшая тишина до сих пор отзывалась в стенах маленькой кухни. Бертиль как будто ссохся.