– Это могло послужить мотивом для его убийства, разве нет?
– Да, но как сюда вписывается убийство Петера Бауэра и мальчиков?
Это больше походило на размышления вслух, чем на вопрос, заданный Пауле. Но она уже думала об этом.
– Луиза как будто выполняет бо́льшую часть административной работы в «Бланш», и, согласно этим материалам, именно она платит людям за молчание. Подписки о неразглашении и тому подобное. Той ночью Луиза должна была спать в одной комнате с мужем и мальчиками и по чистой случайности уснула на диване в доме Хеннинга. Может, Петер и мальчики – случайные жертвы?
Патрик перевел взгляд с экрана на Паулу.
– Значит, у кого-то, кто связан с «Бланш», были причины заставить замолчать и Рольфа, и Луизу. То есть не только осведомителя прессы, но и того, кто охраняет компрометирующие тайны… Что ж, звучит не так уж невероятно. Но кому это могло быть нужно и как это связано с Рикардом? У нас есть доказательства, что это он застрелил брата и племянников. Что, если ему заплатили за это? Или же у него свои интересы в «Бланш»?
Тут телефон Паулы завибрировал. «Не может быть!» – подумала она, читая новое сообщение. А потом истерически рассмеялась, так что Патрик с тревогой посмотрел на нее.
– Они уже опубликовали это, представляешь? Я узнала на час раньше то, о чем теперь могут прочитать все. Вот за что я продала душу…
– Я не собираюсь ругать тебя, – мягко успокоил ее Патрик. – Думаю, ты меня понимаешь. Все мы совершаем ошибки, и нет смысла зацикливаться на этом. Что нам нужно сейчас сделать, так это выставить все эти факты, документы и письма на доску в конференц-зале. Совещание через пять минут. Всё в порядке.
Слезы облегчения жгли ей веки. Когда Патрик вышел из комнаты, Паула отправила маме сообщение:
Думаю о тебе все время. Что принести сегодня вечером?
Стокгольм, 1980 год
Лола беспокойно оглядывала себя в зеркале. Как будто все благополучно заживало. Она отказалась оставаться в больнице дольше самого необходимого.
Лола потянулась за тональным кремом и принялась втирать его в кожу, нанося дополнительные слои на синяки, которые все еще переливались всеми цветами радуги. Ждать дольше не было возможности, скоро платить за квартиру.
– Ты собираешься работать сегодня вечером? – Пютте незаметно подкралась сзади и обхватила руками ее талию.
Лола повернулась и обняла дочь.
– Папа должна работать. Иначе нам будет нечего есть.
– Но я не голодна, мне не нужно есть.
Пютте зарылась лицом между ее грудей, так что Лола почувствовала, как они двигаются в бюстгальтере. Она взяла девочку за голову и приблизила настолько, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Это был несчастный случай. Я сделала глупость – не посмотрела направо и налево, прежде чем перейти дорогу. Обещаю впредь поступать только так, как учила тебя.
– Обещаешь, правда?
Пютте всхлипнула. Лола обняла ее крепче и серьезно продолжила:
– Обещаю. И твоей маме на небесах тоже. Я больше не допущу, чтобы со мной или с тобой что-нибудь случилось.
Тут в дверь позвонили, и обе вздрогнули. Лола поморщилась, вставая. Она не хотела думать о том, как долго еще будет мучиться от боли. Прихрамывая, направилась к двери. Похоже, туфли на каблуках она еще долго не сможет себе позволить.
Когда Лола увидела, кто пришел, ей тут же захотелось снова закрыть дверь, но она с неохотой распахнула ее еще шире и отошла на шаг.
– Я слышала, что произошло, – начала сестра. – Хотя ты, конечно, ничего мне не сказал, – она укоризненно посмотрела на Лолу.
– Почему я должна была тебе рассказать?
– Больше так продолжаться не может, Ларс, разве ты не понимаешь? Это опасно.
Громкий, обвиняющий голос. Лоле захотелось закрыть уши обеими руками. Она ненавидела, когда ее так называли – Ларс. Это имя мертвеца, который давно закопан в землю.
За спиной сестры сосед Оке, открывая решетчатую дверь лифта, с любопытством заглядывал к ней в квартиру.
– Входи, – мрачно выдохнула Лола.
Как ни хотелось держаться от сестры на расстоянии, а обсуждать семейные проблемы при посторонних – последнее дело.
– Как будто все чисто, – заметила сестра, оглядываясь в прихожей.
Лолу всегда возмущала ее привычка судить о любом человеческом жилище как о своей собственности.
– А почему здесь должно быть грязно?
Сестра недовольно поджала идеально накрашенные губы.
– Это Юлия? – Она кивнула на девочку.
– Ее зовут Пютте, – Лола обняла дочь.
– И где она была, пока ты лежал в больнице?
– У друзей.
Все в Лоле кричало от возмущения. С какой стати она должна это терпеть? Кто приглашал сюда эту женщину, которая давно лишилась права быть частью жизни Лолы, как и другие члены той семьи? Родителей уже не было в живых, но Лола до сих пор чувствовала во рту горечь их осуждения.
– Но, Ларс, почему твоя дочь должна жить у друзей, когда есть я? Сколько ей сейчас? Пять?
Тот же осуждающий тон, что и у родителей, и Лола скривилась при упоминании этого имени.
– Папу зовут не Ларс, а Лола. А мне скоро исполнится шесть лет. – Пютте прижалась к отцу, обхватив руками ее ногу.
Лола взъерошила ей волосы. Милый, милый ребенок…
– Честно говоря, не могу понять, как наше общество допускает такое.
Сестра огляделась. Красный ковер на полу в гостиной, керамические девушки Лизы Ларссон[15] на подоконнике, парики в спальне.
В груди затрепетал страх. В словах сестры слышался намек на то, что у Лолы могут забрать Пютте, – удар в самое чувствительное место.
– У нас все хорошо, – Лола прижала к себе девочку и отступила на шаг.
– Это лишь вопрос времени, – холодно отозвалась сестра, внимательно изучая кухню. – Ладно, если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти. И все-таки я считаю, что это безобразие пора прекратить. – Она посмотрела на ярко-розовые ногти Лолы и скривила губы.
– Думаю, тебе пора, – сказала Лола.
– Конечно, я и сама вижу, что я здесь нежеланный гость… – Сестра подошла к двери и оглянулась на Пютте: – Твой отец упрям и глуп. Если тебе будет нужна моя помощь, можешь мне позвонить. Вот здесь я оставлю номер телефона.
Она достала визитку и положила в рюкзак Пютте.
– Уходи.
Когда входная дверь наконец захлопнулась, Лола опустилась на колени и крепко обняла дочь:
– Ничего не случится, пока мы есть друг у друга… Этого достаточно.
Пютте ответила столь же крепкими объятиями. Их двое против всего мира. Только двое.
В «Риторно» на Оденгатан полный зал, но Эрика отыскала место в углу, где могла расположиться с ноутбуком. Она любила кондитерские в мрачноватом классическом стиле, которые существуют вот уже более щестидесяти лет, а потому время здесь словно остановилось.
Эрика достала блокнот и проверила список дел на сегодня. Прошло много времени после убийства Лолы. Люди умерли или переехали. А те, кто остался, помнят далеко не всё. Эрика давно поняла, что для расследования нет ничего губительнее времени.
Для начала предстояло выяснить, как так получилось, что Лола стала жить одна с дочерью. Матери Пютте не было на снимке, и для восьмидесятых годов это выглядело еще более необычно, чем сегодня.
У Эрики был идентификационный номер Пютте. На сайте налоговой службы и ratsit.se родителями девочки значились Ларс Берггрен, что не было для Эрики новостью, и некая Моника Сольберг, умершая 30 августа 1974 года, в день, когда родилась Пютте.
Эрика продолжала поиски. Матерью Моники Сольберг, согласно тем же сайтам, значилась Биргитта Сольберг, и она была жива. Эрика отыскала ее адрес в Багармоссене – вот так удача!
Можно добраться на такси, но только не в час пик. Эрика взяла телефон и посмотрела на номер на экране. Позвонить? Но какой в этом смысл? В большинстве случаев фактор внезапности на стороне следователя.
Эрика вызвала такси. Дорога до Багармоссена заняла двадцать минут. Машина остановилась перед большой ветеринарной клиникой. Эрика отыскала нужный дом среди многоэтажек пятидесятых годов постройки. Пожилой мужчина выходил из подъезда, и Эрика успела проскочить в дверь, прежде чем та захлопнулась.
Имя Биргитты Сольберг было в списке жильцов справа от входа. Второй этаж. На двери – изображение Иисуса Христа в рамочке. Поднявшись по лестнице, Эрика остановилась перевести дух, нажала звонок и с облегчением вздохнула, услышав торопливые шаги.
Пожилая женщина опасливо посмотрела на нее через щель, оставленную страховочной цепочкой.
– Я ничего не покупаю, что бы вы там ни предлагали. А если вы из Свидетелей Иеговы, то могу заверить, что Христос уже поселился в моем сердце.
– Я ничего не продаю, – ответила Эрика, стараясь не улыбаться, после того как ее приняли за свидетельницу Иеговы. – Меня зовут Эрика Фальк. Я хотела бы поговорить с вами о вашей дочери.
– Об Ингеле? Чем это она вас так заинтересовала?
Дверь приоткрылась еще на пару сантиметров.
– Не об Ингеле. О Монике.
Биргитта долго молчала, после чего дверь закрылась. Эрика успела проклясть свою неосторожность, прежде чем дверь открылась опять, теперь уже без цепочки.
– Входите.
Эрика последовала за пожилой дамой в прихожую. И отовсюду на нее смотрел Иисус – с картин, украшений и в виде небольших керамических фигурок. Тут же были кресты и цитаты из Библии.
– Поговорим в гостиной. На кухне Виктор делает уроки.
– Виктор?
– Да, мой внук. – Глаза Биргитты засияли. – Он давно живет со мной.
Биргитта показала на диван с цветочным рисунком, перед которым стоял стеклянный ротанговый столик. Эрика села. Давно ей не приходилось бывать в такой чистой квартире. В сравнении с апартаментами Биргитты ее собственный дом выглядел наркопритоном.
– Как у вас уютно, – похвалила хозяйку Эрика и была вознаграждена улыбкой.
– Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Да, я люблю порядок… – Биргитта устроилась на другой половине дивана. – Итак, чем вас заинтересовала Моника? Ее нет в живых вот уже много лет.