Я рассказала Джейни о хулиганах, о месячных и о том, что это знак свыше от Большого Тома, и она заявила:
— Я научу тебя драться, а потом мы пойдем и проучим их. В наши дни спокойно живется только той девчонке, про которую всем известно, что она готова мстить.
Потому Джейни начала тренировать меня на заднем дворе пивной, пока внутри Джек Молот, Билл и Кэп с кузнецами и работницами шахт хлестали эль, пели и бранились.
Мы проводили во дворе каждый вечер, а по воскресеньям занимались и днем, пока остальные отсыпались, набравшись эля за обедом. Джейни сказала, что когда-то ее учил Громила, а теперь она научит меня.
Сначала она показала мне, как стоять, выдвинув вперед плечо и спрятав подбородок, потом — как отталкиваться ногой, когда бьешь с размаху, как поворачиваться всем корпусом при одних ударах и работать плечом при других. Как наносить короткий прямой удар, рассекающий кожу, и как пригибаться и закрываться обеими руками.
— В кулачных боях главное движение, — поучала Джейни, подпрыгивая передо мной, и ее золотистые волосы трепетали вокруг лица, будто листья ивы перед грозой. — Спроси Билла, и он скажет: чтобы победить, важно не подставиться под чужой удар и одурачить противника, когда атакуешь сам…
Левое плечо молодой гвоздарки опустилось, показывая, что она собирается нанести удар, и в этот миг последовал короткий толчок правой, которого я совершенно не ожидала.
На тренировках Джейни лишь слегка дотрагивалась до меня открытыми ладонями, но мне приходилось увертываться, отступать, закрываться и хитрить, чтобы избежать ее касаний. Она научила меня следить за пространством по бокам противника, чтобы видеть, выпрямляется ли локоть. Если да, последует атака, а если локоть остается согнутым, то это уловка.
Кулачный бой — это умение наблюдать, считывать и предугадывать действия соперника. Это умение видеть просвет до того, как противник его закроет: размер просвета подскажет, как будет нанесен удар. Это умение слышать дыхание противника: вдох, когда он отходит; выдох, когда бьет.
Джейни заставляла меня колотить по мешку, набитому паклей и подвешенному на заднюю стену пивной, и скакать на скакалке, пока гвоздарка пыталась попасть по мне. Она учила меня двигаться, парировать, отбивать низкие и высокие удары, уходить от атаки, пригибаться в обе стороны и распрямляться с апперкотом; учила сокращать или держать дистанцию, пробивать защиту и отскакивать.
Но в первую очередь она учила меня считывать движение и видеть, куда оно направлено.
Примерно раз за вечер ей удавалось приложить меня как следует, и я привыкла держать удар. Пропущенная атака означала, что я неправильно считала движение. Например, не прикрыла бок, когда Джейни шагнула в сторону и размашистым ударом врезала мне по почке, — было чертовски больно.
Пока все пили, мы тренировались во дворе. Лето было жаркое, ночи короткие, а воздух загустел и посерел от копоти и заводских испарений; в глотке стоял привкус кокса и горелого масла. В то лето я вымахала и стала еще выше и сильнее. Во время тренировок я убирала волосы под кепку и надевала штаны и туфли на плоской подошве. Каждый вечер Джейни выматывала меня, заставляя прыгать через бельевую веревку, приседать и подпрыгивать, пока все тело не начинало болеть и разваливаться. В жару она окатывала меня ледяной водой из ведра, чтобы я приучилась к неожиданностям и не теряла концентрации, пока двигаюсь и считываю движения противника. Она показала мне, как наносить серии ударов, пропевая их по себя, словно мелодию: раз-два-три, два-два-раз, раз-два-раз, три-раз-три-раз…
Джейни напевала песенку «Приятель девушки с баржи» и отбивала ритм: раз-раз-раз-два-два-два, — а я в это время молотила кулаками по мешку.
Весь тот год я училась драться у Джейни Ми, и как-то вечером Билл с Кэпом вышли поглазеть, как мы занимаемся. С ними были трое чартистов из Уэльса, которые ездили по стране и читали лекции о забастовках и праве голоса для рабочих.
Был ноябрь, и мы занимались при свете лампы. Громила просто стоял в тени у задней стены и смотрел, держа в руках кружку пива. Рядом ухмылялись Кэп и чартисты.
— Гляжу, ты учишься, Энни, — сказал Громила. — Хочешь стать как старина Билл, да?
— Этот спорт не для женщин, Энни, — встрял Кэп. — Девочкам ни к чему драться. Пожалей ребенка, Джейни. Придумала тоже: учить ее кулачному бою…
Я показала несколько ударов, потом серию раз-два-два-два-раз и завершила ее апперкотом, но Билл только рассмеялся:
— Ты что удумала, малышка? Пока я твой отец, в жизни не позволю, чтобы ты дралась на ринге!
Джейни сидела на тюке с сеном у ворот заднего двора. Она крикнула Биллу:
— А она могла бы достать тебя, Громила! Энни быстрее и резче любого из здешних парней.
— Да она при всем желании меня не достанет, Джейни Ми, наглая ты ведьма. Но у нее и шанса не будет, потому что я не стану драться с женщиной и не подниму руку на дочь, и ты хорошо это знаешь. Хотя иногда тебя и стоило бы проучить за острый язык.
Чартисты расхохотались. Один из них, дородный мужчина с огромной черной бородой, вышел вперед и сказал:
— Нам нужны крепкие молодые женщины, мистер Перри. Молодые женщины, которые ради правого дела не побоятся показать панталоны.
Мужчины снова рассмеялись. Билл обхватил меня, притянул к себе и крепко обнял, как частенько делал, перебрав с элем. А потом сграбастал бородача за лацканы одной рукой и высоко поднял.
— Эта женщина не станет показывать панталоны мужчинам, мистер Пик! — рявкнул он. — Даже ради правого дела. — И швырнул чартиста на землю.
Зимой гвоздари забастовали, поскольку заказов стало мало, а за те, что еще остались, стали платить на два пенни меньше. Гвоздари голодали и просили хлеба по всему Типтону, а чартисты призывали к забастовкам. Радикалы хотели вывести на улицы заодно и шахтеров, и литейщиков, чтобы все прошли маршем к дому фабриканта и потребовали работы и справедливой оплаты. В те недели резко похолодало и каналы замерзли, а радикалы сновали повсюду, раздавая написанные от руки прокламации и листовки, или топтались возле заводской конторы в городе и призывали к забастовкам и маршам.
В тот вечер, когда все гвоздари и кузнецы собрались отправиться к дому хозяина завода, за мной зашла Джейни.
— Идем с нами, Энни, — предложила она. — Твои обидчики наверняка будут шарить по карманам в толпе. Мы найдем эту шпану и проучим.
Билл вместе с Кэпом остался в «Чемпионе», а мы с Джейни пошли к площади, где возле нового здания железнодорожной гостиницы собирались мужчины. Их были многие сотни. Некоторые держали в руках смоляные факелы, а гвоздари прихватили молотки и клещи, которыми размахивали, требуя повышения платы. Мистер Пик, чартист, стоял на ящике и толкал речь. В толпе попадались женщины-гвоздари и работницы шахт; все стояли рука об руку, распевая песни и стуча каблуками. Несколько шахтеров выстрелили холостыми зарядами из мушкетов, и над толпой взлетели снопы оранжевых искр. Облачка сладковатого дыма поплыли в сторону ворот конюшни, где стояли мы с Джейни.
И тут я увидела его. Билли Стикса. Он стал еще крупнее и сильнее, чем в ту субботу у канала. Стикс слонялся за спинами забастовщиков у выхода из переулка возле «Головы короля», и единственный большой масляный фонарь на площади заливал его ярким оранжевым светом. Здоровяк ежился от холода и бросал недобрые взгляды через плечи женщин. На нем была та же клетчатая кепка, что и в тот день, но теперь она словно съежилась по сравнению с головой. Вокруг шеи он повязал белую косынку.
Тут я вспомнила про Джейни, которая стояла рядом, и сказала:
— Вон он.
И она кивнула.
Толпа взревела, потрясая факелами, и с шумом хлынула по дороге на Вулвергемптон, распевая песни и размахивая в морозном воздухе молотками и клещами.
Глава седьмая
Билл Перри ни словом не обмолвился об облаках, которые начали затуманивать его зрение зимой сорок второго. Иногда ему казалось, что он всматривается сквозь облака пара, а если встряхнуть головой, он видел пляшущие перед глазами крошечные белые искры.
Но Перри об этом не говорил. Он продолжал разливать пиво, протирать барную стойку и слушать болтовню посетителей, набивающихся в паб почти каждый вечер. Во время забастовки он разрешал каждому взять четыре кружки в кредит, но никогда не записывал имена, и большинство посетителей выпивало намного больше за его счет. Рабочему человеку не обойтись без пива.
Обычно к семи вечера Билл уже ощущал тепло, спокойствие и умиротворение, какие дает только полное брюхо крепкого стаффордширского эля, и его не беспокоило, что сумма в ящике, где он держал выручку, постоянно уменьшается. Перри был готов поклясться, что зрение у него проясняется и даже становится острее после семи кружек теплого кисловатого пойла из бочек, привезенных с пивоварни. Но забастовка продолжалась, наступили морозы, и канал замерз, а зрение Билла с каждым днем становилось все более туманным и нечетким. Часто окружающие образы утрачивали цвет, даже в холодное и прозрачное утро, когда белый иней покрывал кирпичные стены и темные булыжные мостовые порта.
Вокруг хватало мужчин, да и женщин, которые были бы не прочь бросить вызов Биллу Перри, узнай они, что Громила слепнет и слабеет. И все же, как ни туманилось зрение, он не реже раза в неделю самолично выкидывал за порог тех, кто слишком громко чавкал или проявлял неуважение, сквернословил или с вожделением смотрел на его обожаемую Энни, кто заявлял, что не боится Громилы, чемпиона Англии. Всегда найдется мерзавец, которого нужно как следует проучить.
А еще были штрафы, вгрызавшиеся в стопку банкнот и монет в денежном ящике. Констебли и магистраты постоянно присылали Перри повестки за побои и нарушение общественного порядка, за подстрекательство к сварам в публичном месте, за продажу пива в неразрешенное время.
Тем временем хозяева заводов и шахт обратились в Билстонский работный дом, наняли его обитателей в качестве подмастерьев и заставили вкалывать полный день, пока забастовщики голодали и собирались возле железнодорожной гостиницы, чтобы послушать радикалов из Уэльса.