Когда прошло пять минут после назначенного времени, преподобный Уоррен обратился наконец к собравшимся:
— Помолимся?..
Сэр Эндрю стукнул тростью об пол и выпалил:
— Помолитесь как следует, преподобный, потому что ваши листовки и увещевания с кафедры, похоже, не особо помогли. Где же те толпы неимущих невежественных бедолаг, которым мои деньги должны пойти во благо?
Эта вспышка ошеломила Элайджу, но тут вперед вышел Джозайя Бэтч и сказал:
— При всем моем уважении, сэр Эндрю, рабочая смена заканчивается только в шесть, и многим по пятницам выплачивают жалованье.
— В таком случае, полагаю, возрождению, даруемому Словом Божьим, они предпочтут возлияния, даруемые «Чемпионом Англии», — проворчал сэр Эндрю.
— Прошу вас, сэр Эндрю… — поднял руку священник.
Остальные собравшиеся неловко переминались с ноги на ногу. Мистер Томас из приходского совета попытался взять слово:
— Если позволите, господа… — но сэр Эндрю оборвал его:
— Не позволим, сэр. Я чувствую себя одураченным.
Со стороны коридора, ведущего к кухне и хозяйственным постройкам, донесся звон. Дверь открылась, и Джесси, отважная экономка преподобного, вкатила в класс довольно шаткую сервировочную тележку. Сопровождаемая взглядами собравшихся, она провезла тележку, нагруженную чайником, чашками с блюдцами и молочником, в центр помещения. Когда перезвон ложечек и фарфора затих, Джесси посмотрела на людей, обернувшихся к ней.
— Прикажете подать чай, сэр? — с сомнением спросила она.
Сэр Эндрю фыркнул.
— Велю приготовить карету, — бросил он и направился к выходу, не обращая внимания на умоляющий взгляд жены.
В этот момент мисс Джудит, по-прежнему стоявшая у дверей, обернулась и воскликнула:
— Ученик! Ученик идет!
Собравшиеся в классе поспешили выстроиться приветственным полукругом под вывеской, а Джесси откатила в сторону чайную тележку. Мисс Эстер продолжала сидеть за широким дубовым столом в самом центре группы встречающих, а сэр Эндрю с недовольным ворчанием занял место в дальнем конце класса.
И тогда в дверях, промокшая до нитки и раскрасневшаяся от бега под проливным дождем, появилась Энни Перри.
Глава четырнадцатая
В фургоне по пути к Халлоу-Хиту я пыталась разбирать по буквам и читать вслух слова библейского Бытия — истории Сотворения мира. Библию подарила мне мисс Джудит в первый день обучения в школе и велела читать ее каждый день, начав с Бытия. Я отучилась в школе уже почти две недели, да еще две полные субботы и, по словам мисс Джудит, чудесно читала.
Прошло семь лет с небольшим с тех пор, как я побывала на ярмарке в Халлоу-Хит. И семь лет с того дня, как я в последний раз видела маму, малышей и Томми. И вот теперь я возвращалась туда в фургоне с красиво расписанными бортами: с одной стороны — «Джем Мейсон, Билстонский Задира», а с другой — «Энни Перри, Дочь Громилы». Яркие буквы в окружении звездочек сопровождала подпись: «Знаменитый боксерский балаган Пэдди Такера, известный по всей империи».
К тому времени, как мы пустились в путь — я, Джем и Пэдди, правивший парой хороших крепких кобов, — я уже могла самостоятельно прочитать надписи. Джем купил фургон, Пэдди заказал роспись у художника из Бирмингема, а потом мы погрузили внутрь разобранный помост с канатами и отправились на последнюю конную ярмарку этого лета.
Пэдди сказал Биллу, что вместе мы с Джемом легко заработаем двадцать фунтов, учитывая интерес публики к Задире и нечастое появление на ринге женщин.
— К тому же дочка у тебя красавица, Билл, — добавил Такер. — Редкая красавица, и мужчины будут готовы сорить деньгами, лишь бы увидеть ее раздетой до рубашки и панталон.
При этих словах Билл схватил Пэдди за глотку, и тот едва успел выдавить, что костюм у меня в любом случае будет приличным и что сам Такер позаботится о соблюдении порядка. В конце концов Билл согласился. «Чемпион» стоял закрытый, потому что выпивка у нас закончилась, а расплатиться по долгам с пивоварами было нечем. К концу августа хлеб и сыр нам покупал Кэп.
Мисс Эстер сказала, что Библия — Слово Божье и что в ней заключены вся мудрость и все знания мира, поэтому, прочитав эту книгу, я получу все необходимое, никогда не буду испытывать нужды и не погрязну во тьме.
Первый день в школе оказался потрясением: я одна против сливок общества, и с меня на пол ручьями стекает вода. Больше в тот раз из порта никто не пришел, потому что была пятница, день зарплаты. Собравшиеся шишки рассматривали меня, словно грязное кухонное полотенце. Улыбались только сестры Уоррен.
— Энни! Ох… Благослови тебя Господь, дорогая! — воскликнула мисс Эстер и повела меня к столу, где лежала тетрадь, в которую вписали мое имя, место жительства и имя отца.
Высокий мужчина в красивом сюртуке, по виду — грубиян и скандалист, проворчал:
— Эта девушка — уже не ребенок, преподобный Уоррен. В таком возрасте она и сама может иметь детей.
— Это дочь Билла Перри, кулачного бойца, — пояснил преподобный Уоррен. — Она живет в трясине порока и невежества в его пивной, настоящем логове ужасающего греха, сэр Эндрю. Девчушке всего шестнадцать, но она очень умна. Сама выучила алфавит!
Сэр Эндрю подошел поближе и принялся рассматривать меня, словно лошадь на ярмарке, а потом буркнул:
— Похожа на цыганку. Вы позволите этой твари бывать в обществе ваших дочерей?
Он сурово уставился на меня, и я ответила таким взглядом, будто проклинаю его. Я смотрела богатею прямо в глаза, пока он в испуге не отвел взгляд, и я поняла, что победила. У меня кулаки чесались врезать сэру Эндрю, и я ничуть не боялась его, хотя другие в этой комнате, похоже, боялись.
Уилсон-Маккензи направился к двери.
— Возможно, ваши дочери научат ее почтительности в присутствии благородных людей. Девчонка нахальна и дерзко себя ведет. Впрочем, чего еще от нее ждать? Говорят, ее отец — самый настоящий дикарь! — Он громко фыркнул, покачал головой и бросил своей жене: — Идем, Агнес.
Стоило им выйти, как все успокоились. Мисс Джудит взяла меня за руку:
— Милая Энни, пожалуйста, не отказывайся от учебы из-за сэра Эндрю.
Мисс Эстер взяла меня за другую руку и добавила:
— Это человек самого фанатичного и мстительного нрава, но мы докажем, что он ошибается.
Про себя я подумала, что в мстительности ему до меня далеко, и решила: надо рассказать Билли, какая о нем ходит молва, и не забывать сэра Эндрю в своих вечерних проклятиях.
В ту пятницу я оказалась единственной ученицей, но уже в субботу нас стало двенадцать, хотя я была старше остальных на четыре года и намного выше ростом. В то утро, когда мы все явились в школу, мисс Эстер и мисс Джудит, светясь от счастья, суетились вокруг, и первым делом ученикам пришлось пойти и умыться в сарае за домом, где находились умывальники и туалеты. А еще там крутилась коренастая шотландка, которая сочла нас грязнулями и принялась тереть лица малышей мокрой тряпкой, пока дети не расплакались.
После этого мы, склонив головы, помолились вместе с преподобным, а после расселись по красивым скамьям из ошкуренного дуба. Каждый получил грифельную дощечку и мел, и мы начали учить буквы, начиная с «а».
Я буквы уже знала, поэтому писала те слова, которые нравились мне больше всего. Я написала «Джем», потом — «люблю» и «Громила». Последнее слово казалось мне особенно красивым с его раскатисто рычащим «р» и режущим «и». Еще я написала «Библия», и «Бог», и «мисс Джудит», и «мисс Эстер».
Тут я задумалась над тем, почему слова означают именно то, что они означают. Почему несколько крошечных букв в один ряд называют предмет, и все понимают, о каком предмете речь? Почему «к-о-ш-к-а» означает кошку? Почему «с-л-о-в-о» означает слово? Слово. Слово. Слово. От напряженных размышлений у меня разболелась голова.
А потом мелкий паразит рядом со мной поднял руку и заявил:
— Мисс Джудит, эта цыганская девчонка не учит алфавит. Она пишет.
Мисс Эстер подошла и отвела меня в другую комнату, поменьше, где стоял стол.
— Энни, ты намного опережаешь других детей, — сказала она. — Мы будем учить тебя отдельно, потому что ты читаешь намного лучше остальных.
И дальше наступило неописуемое счастье. Следующие две недели каждый вечер и целый день по субботам я сидела за этим большим дубовым столом вместе с мисс Эстер, и мы разбирали Библию. Я читала Бытие, а учительница поправляла меня, если получалось неверно, и мне приходилось прописывать и проговаривать каждое слово, выстраивая их одно за другим, словно удары в комбинации, чтобы продраться через предложение. И как же я радовалась, когда Бог наконец создал зеленую землю из хаоса и повелел: «Да будет свет»!
Еще мы с мисс Эстер разговаривали. Я рассказала ей о маме, о Большом Томе и о том, как оказалась в Типтоне с Биллом Перри. Я рассказала ей, как научилась драться, и она слушала, от волнения прикрыв ладонью свои красивые губы, а потом воскликнула:
— О, Энни!..
Правда, я умолчала о том, что ходила на ярмарки. О Джеме Мейсоне я рассказывать тоже не стала, вспомнив, как на третьей главе Бытия, когда Адам застеснялся своей наготы и спрятался, мисс Эстер покраснела и принялась объяснять, что до того, как Адам и Ева съели яблоко, праведность служила им одеянием, но, стоило Еве откусить кусочек, они осознали свою наготу и сделали себе одежду из шкур.
И уж тем более я не призналась, что теплой ночью в высокой траве за «Чемпионом» видела Джема Мейсона определенно не в одеянии из праведности.
Я понимала, что мы с учительницей происходим из разных миров. Она никогда не жила в кибитке со всеми тамошними запахами и ссорами между братьями и сестрами и не слышала, как ее папа ерзает на маме холодной декабрьской ночью. Мисс Эстер рассказала мне о своей матери, которая умерла, когда им с сестрой было одиннадцать. Если честно, я вообще не могла представить, чтобы ее отец, сухощавый сутулый человек с тонкими губами и костлявыми руками, был способен «поерзать» хоть на ком-то. Похоже, вся красота досталась сестрам от матери. Преподобный иногда смотрел, как мы с