Меня на бой никто не вызывал, пока уже далеко за полдень не появилась большая компания работниц с молочной фермы, все утро просидевших в пивной палатке. Самой крупной из них оказалась симпатичная девица лет двадцати пяти, высокая и дородная, с раскрасневшимся лицом. Похоже, сливок и масла у нее всегда было в достатке. Она громко кричала, что хочет потратить свой шиллинг, подстрекаемая товарками, которые визжали и хохотали, словно ведьмы на шабаше.
Раз уж намечался первый бой между женщинами, Пэдди снова принялся громко зазывать людей, и собралась огромная толпа ярмарочного люда. Здоровенная девица вскарабкалась на помост под подбадривающие крики подружек. Пэдди спросил, как ее зовут.
— Я Белла, с молочной фермы.
Такер заревел во всю глотку:
— Леди и джентльмены, сейчас две дамы окажут честь высокому мужскому искусству! Это редкое зрелище, друзья мои, великолепный пример благородного боя! Подходите!.. Подходите!..
Я стояла рядом с Джемом в дальней части ринга и могла как следует разглядеть, как соперница скачет перед толпой, размахивая здоровенными толстыми ручищами. Откуда-то возникла пара букмекеров, которые расположились позади зрителей со своими подручными, тетрадями и кожаными кошельками, принимая ставки. Мы с Джемом посмотрели на них, и он спросил:
— Я поставлю пару монет на тебя, Энни? Первая кровь и нокаут?
— Если поставишь, точно не проиграешь, Джем, — ответила я.
— Будь с ней осторожна, Энни, — предупредил он. — Она сильна, хоть и неповоротлива, как ломовая лошадь. С ней придется потрудиться. Будь очень осторожна, милая Энни. Я остановлю бой, если она победит или сделает тебе больно. Не беспокойся.
— Тебе не придется вмешиваться, — возразила я и поцеловала его.
Белла стянула верхнюю одежду и осталась в белой нижней юбке и мешковатой старой блузе, под которой при каждом движении колыхались огромные груди, и парни из толпы стали кричать ей, чтобы она их показала. Она была пьяна и едва не шаталась, громко отругиваясь и отшучиваясь от толпы, собравшейся у помоста.
Пэдди вызвал нас в центр, и я встала в стойку как положено, а молочница, покачиваясь, с ухмылочкой глядела на меня. Пэдди снял с пояса пухлый красный кошелек, помахал им перед зрителями, подошел к столбам и повесил его как настоящую ставку, громко объявив:
— В этом кошельке — десять фунтов, которые получит победительница. Условие — выстоять пятиминутный раунд, отправить соперника в нокдаун с отсчетом или в нокаут…
Толпа снова радостно закричала, Пэдди отступил назад и шепнул мне на ухо:
— Кошелек набит галькой, девочка. Тебе придется по-быстрому ее размазать.
Когда зазвенел колокольчик, Белла огляделась, словно не понимая, где находится. Увидев толпу, она ухмыльнулась и снова посмотрела на меня. Глаза у нее потемнели и налились кровью. Я поняла, что она сейчас пойдет в атаку, поэтому отпрыгнула на шаг назад, когда она всей массой ринулась вперед, целя здоровенными ручищами мне в глаза. Мне не хотелось причинять ей боль, поэтому я сместилась в сторону и слегка зацепила ее коротким ударом по затылку, когда она врезалась в меня. Белла пошатнулась, но сумела остановиться и устоять на ногах, а пока руки у нее были опущены, я подскочила и дважды врезала ей короткими ударами по сопатке. Она вскрикнула, вскинула руки к носу, утирая пошедшую кровь, и прошипела:
— Ах ты, тварь мелкая!
— Сдавайся, — предложила я. — Или будет больно.
Она махнула правой ручищей у меня над головой. Я пригнулась и ударила ее снизу в подбородок правой, а потом дополнила еще двумя короткими ударами по горлу, когда соперница отшатнулась. Но Джем был прав: так просто с ней было не разделаться.
Теперь кричала уже вся толпа. Одни орали: «Прикончи ее, Энни!», другие: «Расшиби ей голову, Белла! Повали и затопчи!»
— Послушай, я не хочу делать тебе больно, — снова сказала я. — Сдавайся и уходи с ринга.
Молочница покачала головой, а потом отставила левую ногу и оттолкнулась, чтобы снова наброситься на меня, рыча по-лисьи. Пэдди, державший в руках часы, крикнул из угла:
— Минута прошла!
Добраться до меня ей так и не удалось. Я снова увернулась и на этот раз как следует приложила Беллу по затылку, и она полетела головой вперед. Ее лицо врезалось в помост, и она осталась неподвижно лежать на досках, которые впитывали кровь, лившуюся у нее из носа.
Толпа снова взорвалась криками, когда подскочил Пэдди и начал счет. Девки с фермы ругали меня на чем свет стоит и плевали в мою сторону, а парни побежали к букмекерам и их здоровякам подручным, вооруженным палками.
Джем подошел ко мне с полотенцем и сказал:
— Хорошо справилась, Энни. Правда ведь, это просто?
— Надеюсь, остальные претендентки окажутся такими же пьяными и бестолковыми.
Моя противница пролежала до счета «десять», и Пэдди объявил нокаут. Джем спрыгнул с помоста, чтобы забрать свой выигрыш у букмекеров, а мы усадили Беллу и шлепками по щекам привели ее в чувство. Увидев меня с бутылью воды, молочница разревелась.
Вот в таком «благородном» духе представление и продолжалось весь этот и следующий день. Всего на мою долю пришелся двадцать одни раунд. Увидев, какую толпу собрала Белла, Пэдди поднял цену за поединок со мной до двух шиллингов, но от желающих все равно не было отбоя.
Как и говорил Джем, большинство из них были просто слишком пьяны, чтобы осознать происходящее.
Многие спотыкались и падали сами, или я укладывала их на помост. Некоторые из женщин быстро трезвели и успевали передумать после выхода на ринг, спеша выскочить за канаты, как только я вставала в стойку и звенел колокольчик.
Пять поединков пришлось остановить из-за попыток поставить мне подножку, укусить меня или пнуть ниже пояса, и тогда толпа принималась выкрикивать: «Позор! Позор!», и мужчины, с которыми пришли нарушительницы, пытались силой отобрать у Пэдди плату. Но никто из них не решился связываться с Джемом, поэтому шиллинги остались у нас, и за несколько дней наш с Джемом кошелек изрядно прибавил в толщине и весе.
Проблемы у меня вышли только с двумя соперницами.
Первой была дородная повариха из пивной палатки — чуть выше меня, с длинными руками и крепкими мускулами, хорошо развитыми благодаря постоянной работе с половниками и котлами. Она держалась спокойно, и ее не выводили из себя даже мои жалящие короткие удары. И на вид повариха была совершенно трезва. Она продержалась на ногах четыре с половиной минуты и успела нанести мне несколько хороших ударов в живот, сбив дыхание. Но в конце концов я оказалась слишком шустрой для нее и уложила соперницу ни помост размашистым боковым ударом, сотрясшим ей голову.
Другая была цыганка.
Перед поединком она не стала снимать ни цветастую юбку, ни расшитый бисером жилет, ни яркие шелковые лепты, которыми были повязаны волосы, ни золотые серьги и звенящие ожерелья с амулетами. Высокая и грациозная, с изящной шеей и тонкими запястьями, на которых позвякивали браслеты и украшения из бусин, на ярмарку она надела все самое лучшее и при ходьбе позванивала, словно шкафчик с фарфором. И она не стала ничего снимать, когда вышла ко мне на ринг.
Компания торговцев из ее семьи приняла дело всерьез и долго спорила с Пэдди об условиях, согласившись наконец поставить четыре фунта на свою родственницу против его десятки.
Пока цыганка не вышла на ринг, мужчины и мальчишки вокруг нее болтали по-своему, широко улыбаясь и качая черноволосыми головами.
Впрочем, Пэдди все-таки заставил ее снять кольца, а ладони она обернула алым шелком.
Еще пока мы готовились, меня охватило дурное предчувствие.
Соперница двигалась очень медленно и величественно, словно танцевала, и ее черные глаза не отрываясь смотрели в мои. Пока мы дожидались звонка колокольчика, цыганка поднесла руку к моему лицу, мягко коснулась щеки и произнесла медленно и напевно, словно заклинание:
— Я знаю тебя, Энни Лавридж. Я знаю, что матушка привела тебя сюда и продала за пони и кибитку. И я знаю, где сейчас твоя мама…
В этот момент зазвенел колокольчик, и она ударила меня прямо в лицо другой рукой, прежде чем я успела сделать шаг назад и принять стойку. Это было совершенно неожиданно, и я отшатнулась.
Противница отступила и начала ходить по кругу, словно кошка, преследующая подраненного воробья.
— Следи за ней, Энни! Следи за ней!
Она ударила снова. Я почувствовала, как голова дернулась назад и кровь заструилась из носа. На глазах выступили слезы. В ушах гудело от ее удара и от слов, сказанных о моей матери.
Теперь цыганка медленно ходила вокруг меня, плавно двигая кулаками и бормоча себе под нос какое-то заклинание. Я встряхнулась и подняла руки, защищаясь, голубые искорки в голове погасли, и я снова оглядела соперницу. Она улыбалась, кивала и что-то напевала, чуть пригнувшись и скользя вокруг меня легкой парусной лодкой в сопровождении мягкого перезвона ожерелий и амулетов. Толпа затихла, кроме других цыган, которые что-то нашептывали ей.
Джейни рассказывала мне, что цыгане так и дерутся: медленно двигаются по кругу и могут подолгу ничего не предпринимать. Они называют это «ворожбой» и стараются зачаровать противника, как факиры зачаровывают змей в Индии. Они хотят, чтобы противник смотрел им только в глаза, не отрываясь, и не замечал их действий.
Мне надо было обойти соперницу сбоку и провести комбинацию. Я перестала смотреть в ее большие черные глаза и принялась внимательно следить за плечами и ногами. Цыганка стала чуть пританцовывать, перепрыгивая с одной ноги на другую, и теперь ее бормотание больше напоминало шипение, кулаки двигались, голова начала раскачиваться под звон амулетов.
Потом она выпрямилась и чуть приоткрылась. Я заметила, как она переносит вес на левую ногу, и обрушила на противницу серию ударов по низу: раз-два-раз!
Она даже не прикрывалась. Атака пришлась ей в низ живота, едва не приподняв над помостом, и она отшатнулась, а я добавила еще три удара. Мне удалось двинуть ей в плечо, когда она пыталась повернуться, и я поняла, что попала в цель, поскольку мышца цыганки обмякла, словно подтаявшее масло. Ее левая рука повисла плетью, и моя соперница, выругавшись, отступила, прикрываясь правой.