Я встала, чтобы наполнить кружку Билла, и оглянулась на Томми в свете камина. Он был невероятно похож на Большого Тома, хотя оставался мальчишкой: на подбородке еще только начала клочками пробиваться растительность. Я вспомнила о маме, о своих братьях и сестрах, умерших или высланных из страны, и почувствовала, что сердце вот-вот лопнет в груди, а душу переполняет злость.
Однажды вместе с мисс Эстер я читала Шекспира, дикую и кровавую пьесу, которая называлась «Тит Андроник». Там говорилось о римлянине, чью дочь изнасиловали и искалечили древние бритты, а в отместку он запек сыновей их королевы в пироге, которым ее же и угостил. Мисс Эстер сказала, что это нечестивая пьеса, но все равно прочитала ее со мной, трепеща от крови и насилия, которые там описывались. В одном месте Тит говорил: «Предел страдания к безумию приводит…»[15]
Вот так я себя и чувствовала. Мне казалось, что в моей жизни было уже достаточно потерь и больше я не выдержу.
И тогда мне снова явилось будущее. Я видела предстоящий бой с Молли Стич, которая обрушивалась на меня огнедышащим драконом, и мои руки под бинтами плавились и стекали, словно воск. Я видела рельсы, уходящие в темноту, и мы с Джемом бежали по шпалам, а сзади нас нагонял паровоз, пышущий паром и сияющий в темноте красным заревом, словно кузнечный горн. Видела Громилу, скованного слепотой подобно Самсону; он кружился и пытался отбиваться кулаками от приближающихся с неба демонов, стоя в лодке посреди затягивающего его в пучину водоворота.
— Где мое пиво, девочка? — услышала я голос Билла, и видения отступили.
Я принесла ему кружку и поставила на стол возле камина. Билл протянул руку, обнял меня за талию и сказал:
— Я люблю тебя, Энни.
Я в шутку щелкнула его по кривому носу, улыбнулась Джему и произнесла:
— И я тебя люблю, Билл, старая ты пьяная сволочь.
Мы рано пошли спать: в ночь Рождества «Чемпион» никогда не работал. Томми спал у меня комнате, а Пэдди устроился в чулане. Билл с Джейни поднялись в свою комнату, а Кэп отправился к себе на баржу. Мы с Джемом устроили постель на полу у камина в зале и, держась за руки, смотрели на тускнеющие утаи.
Глава двадцать первая
Наутро Дня подарков в чугунных жаровнях по углам поля за «Чемпионом» жарко горели угли, а Пэдди Такер натягивал полотно вдоль канатов, ограждающих засыпанный черной окалиной квадрат, который местные называли «Дубильный двор». Это было одно из немногих незастроенных мест в порту. У входа на поле возле паба Пэдди поставил стол и стул и брал по полпенни с каждого, кто проходил за канаты, чтобы посмотреть на бои. День был ясный и холодный, и зрители сбивались в кучки вокруг жаровен. В одном углу поля Билл с Кэпом поставили стол с бочонками и продавали собравшимся пиво в глиняных кружках, а в другом углу Джейни хлопотала над огромным дымящимся горшком фрикаделек с горошком, продавая еду по пени за порцию.
Толпа начала собираться с девяти часов. В центре поля разместился огороженный канатами ринг, а по углам его стояли стальные шесты, где букмекеры вывешивали принимаемые ставки. В половине десятого появился запряженный четверкой лошадей экипаж с лакеем и форейтором. Оттуда вышел лорд Ледбери в сопровождении двух дам в наглухо застегнутых зимних пальто и пары красавчиков-приятелей с тростями в руках и лающими спаниелями на поводках. Чуть позже на лошади подъехал сэр Эндрю, за которым на пони трусил высокий и крепкий слуга. Лорд Уиллис-Маккензи нарядился в ярко-красную куртку и подбитые мехом перчатки по случаю холодного утра. Он поприветствовал его светлость поклоном, и оба отошли поговорить к одной из жаровен.
Явились и братья Бэтчи, Джеремайя и Джозайя, в черных сюртуках и широкополых шляпах. Они заплатили по полпенни, прошли в дальний угол поля — Джозайя с Библией в руке, Джеремайя с деревянным крестом — и принялись толкать речи о греховности предстоящего события. Они вещали, что грешно зарабатывать деньги на ставках вместо ежедневного труда и что путь в ад устлан костями распутных женщин вроде тех, которые раздеваются для участия в кулачных боях. Прекрасный слабый пол, созданный Богом, чтобы служить мужчинам, совращен ко злу коварным змеем в саду Эдемском и теперь не гнушается предстать перед публикой за противоестественным занятием! Разве не сказано в Послании к Тимофею, что «жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем»[16]? И разве ужасающее зрелище боя между женщинами не противно Господу и не служит покушением на Его власть?
Многие литейщики были удивлены, увидев своих работодателей в таком месте. Впрочем, большинство проходивших мимо не обращало на проповеди Бэтчей никакого внимания или просто ухмылялось. Лишь небольшая кучка людей с торжественным видом слушала, как братья по очереди громогласно осуждают греховность происходящего, выдыхая облачка пара в морозный утренний воздух.
Букмекеры начали собираться возле ринга; у каждого при себе было по крепкому подручному и по толстой тетради, куда записывались ставки и где учитывались выигрыши и проигрыши. И тут же шахтеры и гвоздари, конюхи и бобби, чтобы были не на службе, потянулись проверить прогнозы и поставить свои пенни и шиллинги на нокаут, первую кровь, количество раундов и нокдаунов. Лорд Ледбери поставил двадцать фунтов на победу Джема Мейсона и десять на то, что Энни побьет Молли Стич.
Подъехал еще один экипаж, и из него вышел огромный мужчина, казавшийся еще выше из-за цилиндра на голове. Над верхней губой красовались аккуратные завитые усы, а борода была коротко подстрижена. Он снял цилиндр, обнажив блестящую лысую макушку, поклонился Пэдди Такеру и объявил:
— Я Инглби Джексон, ваша честь, также известный как Джентльмен, и приехал, как было обещано, чтобы получить приз.
Пэдди пожал могучую руку бойца и провел его вместе с двумя секундантами через толпу к одной из небольших палаток, отведенных для переодевания соперников.
Потом у входа на поле возникла суматоха: о своем прибытии объявила Молли Стич. Упершись кулаками в свои внушительные бедра, она проорала в толпу:
— Я легендарная мисс Стич из Бирмингема, и я приехала, чтобы живьем снять кожу с этой цыганской сучки! Ставьте ваши денежки на меня, парни, и я вас не подведу!
Молли, полная женщина лет сорока со стянутыми в пучок волосами, красным лицом и мясистыми руками с неестественно крупными ладонями, была одета в свободное платье из зеленого шелка с пышными рукавами и длинной, до земли, юбкой, отороченной грязным белым кружевом. Широкое плоское лицо она густо нарумянила и напудрила, а глаза и брови ярко подвела черной сурьмой. Казалось, ей место скорее на театральной сцене, чем на боксерском ринге.
Медленной и тяжелой походкой она двинулась через поле в сопровождении двух таких же дородных подруг, несших саквояжи и зонтики. Пэдди подбежал поприветствовать ее, и она едва не задушила маленького ирландца в объятиях. Он отвел Молли с компаньонками к столику, где разливали пиво, обеспечил их всех кружками, после чего пригласил к жаровне.
Прибывший рефери и распорядитель ринга, мистер Тиндейл из Вулвергемптона, был великолепен в своем лучшем воскресном черном костюме и цилиндре, и Пэдди поспешил познакомить его с лордом Ледбери и сэром Эндрю, а потом проводил к палаткам бойцов, ожидающих первого боя, назначенного ровно на десять часов. Вынув из кармана часы, Такер посмотрел на них и быстро нырнул в палатку Джема и Энни. Задира в одних штанах, накинув на плечи одеяло, перепрыгивал с ноги на ногу, легонько боксируя с тенью забинтованными кулаками. Энни сидела на низеньком стульчике и читала. Увидев Пэдди, влетевшего в палатку, она подняла голову.
— Мы готовы, — выдохнул ирландец. — Все на месте. Рефери — отличный парень, и я чуть приплатил ему, чтобы он был к вам благосклоннее, дети мои. Так вот. Джем… Этот Джексон — здоровый мужик, очень здоровый, и руки у него длинные. Первые несколько раундов держи дистанцию, понял? Пусть он побегает за тобой и устанет. Просто измотай его прямыми и не подставляйся под удар, пока он не начнет опускать руки. Тебе ясно?
Джем кивнул и продолжил спокойно разминаться. Пэдди повернулся к Энни:
— Твоя Молли Стич тоже здесь. Господи, ну и страшилище! Такой только в цирке выступать! Это огромная гора жира, Энни, ты легко с ней справишься…
Энни встала и сказала:
— Пойду взгляну на нее.
— Она у пивного стола, мимо не пройдешь, — ухмыльнулся Пэдди. — Только не выходи в своем боевом наряде. Оставь его для главного зрелища, хорошо?
— Костюм вон там, — сказала Энни и кивнула в угол палатки, где на деревянной вешалке висел ее боевой наряд: алый атласный жилет с белыми звездочками по бокам, идеально белые бриджи с алым поясом и алыми завязками на икрах, а под ними — пара новых белых полотняных туфель с длинными алыми шнурками.
Алый цвет напоминал кровь, и Пэдди назвал этот наряд костюмом настоящего бойца, когда привез его от портного, который сшил комплект на заказ.
— Видишь эти туфли? — улыбнулся ирландец. — Пришлось посылать в Нортгемптон, чтобы их сделали специально для тебя. Сегодня ты покажешь зрелище, о котором будут говорить долгие годы, Энни Перри.
Энни накинула плащ, поцеловала Джема в щеку и вышла из палатки.
Инглби Джексон уже был готов к выходу на ринг и стоял у пивной палатки, нарядившись для боя в накрахмаленную тонкую рубашку с воротничком и белый галстук. Рукава рубашки были заколоты золотыми запонками, талию поверх черных брюк стягивал черный пояс, а на ногах красовались кожаные туфли. Он все еще был в цилиндре, который приподнимал, приветствуя женщин у стола, где разливали пиво. Заметив Молли Стич, он исполнил замысловатый поклон, сняв шляпу и вытянув правую руку. Молли хихикнула в один голос с компаньонками, а Джексон распрямился и сказал:
— Почтенные дамы, позвольте представиться. Я Инглби Джексон, известный также как Джентльмен, и я полностью к вашим услугам.