лось.
Его не очень привлекали сказки или приключения: он больше любил историю, особенно «Жизнеописания английских королев» Агнес Стрикленд. Эту книгу я читала Громиле дважды. Он радостно хлопал в ладоши, когда я рассказывала ему, как решимость и вера помогли королеве Елизавете победить испанскую Армаду в 1588 году.
Мне нравились книги Диккенса, потому что он хорошо описывал бедных, безвинно становящихся жертвами жестокой судьбы. Особенно меня впечатлила печальная история сиротки Оливера Твиста и тех трудностей, которые ему пришлось пережить в работном доме. У меня сердце разрывалось при мысли о том, что моя мама с детьми могла оказаться в таком месте. Сходство с историей нашей семьи было и в том, что Томми, как и Оливер, встал на преступный путь, бежав из этой обители отчаяния. Впрочем, я понимала, что мою историю ждет другой конец: у Лавриджей не было богатой родни, которая могла разыскать меня и все исправить.
Биллу понравилось американское стихотворение, которое я ему прочитала, — «Крушение „Геспера“»[19]. В нем рассказывалось о гордом капитане корабля, погубившем собственную дочь, привязав ее к мачте во время бури. Стихотворение напечатали в одном из журналов, которые прислала мне почитать миссис Фрайер, и мне оно показалось мрачным и трагическим, лишенным той прелести, что была в английских стихах Вордсворта, Китса и Бёрнса, которые мы читали с мисс Эстер. Я подумала, что, наверное, американцы и разговаривают не так красиво, как англичане.
В апреле магистраты отобрали у Билла лицензию на торговлю пивом и потребовали выплачивать штраф за организацию незаконных боев и подстрекательство к азартным играм по твердой ставке пять шиллингов в месяц, иначе его объявят банкротом и отправят в тюрьму. Отдавать пять шиллингов каждый месяц значило жить впроголодь.
Однажды в «Чемпион» явился прекрасно одетый джентльмен и представился адвокатом. Его звали Мэттью Гудвин. Он подошел к Биллу, сидевшему возле камина, и показал ему большой лист бумаги, который, по его словам, являлся договором на покупку пивной и поля на заднем дворе. Я прочитала документ Биллу. Там говорилось, что клиент уплатит за недвижимость тридцать фунтов.
Билл слушал и кивал, а мистер Гудвин пояснил:
— Хорошо известно, мистер Перри, что у вас возникли некоторые сложности, и мой клиент готов дать очень хорошую цену за это здание и клочок земли за ним. Поскольку у вас больше нет лицензии на работу пивной, было бы разумно принять сумму, которая позволит вам расплатиться по существующим обязательствам, избежав долговой тюрьмы.
— И что это за клиент, которому нужна наша земля? — поинтересовалась я.
— Это деловой человек, который желает построить на участке новую фабрику и дома. Здесь отличное место для подобного предприятия: близко и к каналу, и к железной дороге.
Я посмотрела на Билла. В его затуманенных глазах на секунду блеснул огонек, а потом он медленно поднялся и со всего размаха ударил мистера Гудвина левой рукой в челюсть, отчего адвокат растянулся на полу. Джентльмен явно не ожидал такой реакции на предложение, хотя я могла сразу его предупредить и, пожалуй, должна была так поступить.
На следующий день в сопровождении констебля прибыл магистрат и вручил Биллу еще одну повестку: за нападение на мистера Гудвина. Передавая бумагу, он держался от Громилы на почтительном расстоянии, опасаясь повторить судьбу адвоката.
— Кулаки когда-нибудь доведут тебя до тюрьмы, Билли, — сказал констебль. — Это ведь был адвокат сэра Эндрю.
Громила поднял руки и сказал:
— Только они и дают мне силу не позволять имущим отбирать у неимущих, и я всегда готов дать кулакам возможность говорить от моего имени, констебль. Этот парень оскорбил меня и хотел забрать у меня пивную. А этого я не позволю ни ему, ни кому другому, будь то сэр, лорд или джентльмен.
Так мы получили еще пять фунтов штрафа, и уплатить его следовало немедленно, а у нас не было ни времени, ни кредита. Я решила, что на этот раз мы пойдем ко дну и Билл отправится в тюрьму, а я — в работный дом, как когда-то Томми.
И вот, сидя в тот вечер у камина и мучительно размышляя о том, как расплатиться со всеми набежавшими долгами, мы услышали снаружи грохот повозки, за которым последовал тихий стук в дверь. На пороге стоял Пэдди Такер.
С ним были Джем и заново покрашенный фургон, запряженный парой хороших лошадей. Пэдди сказал:
— У меня есть средство от всех ваших забот и тревог, Билл. Закрывай пивную, вешай замок на дверь, и пусть те, кому нужны твои деньги, подождут. Мы отправляемся в путь.
Глава двадцать седьмая
Энни все это напоминало времена до смерти Большого Тома, когда они целой семьей странствовали по тропам и дорогам в раскрашенной кибитке, которую тянул Камешек. Меланхолия Билла постепенно рассеялась, пока они ездили от ярмарки к ярмарке впятером: Пэдди правил фургоном, Джем и Энни сидели рядом, а Джейни и Билл устроились сзади. Джейни штопала наряд Энни, а Билл радовался теплому майскому солнцу, согревавшему его старое лицо, и вдыхал чистый сельский воздух.
Майские и летние ярмарки проходили по всей стране, и у Пэдди был список тех, на которых они могли выступать. Сначала они отправились на запад, в Центральный Уэльс, потом через Монмутшир и Глостершир к Бристолю и дальше в Сомерсет, а оттуда вдоль Северна повернули обратно к Вустерширу. Каждый день они неспешно ехали в свое удовольствие, а по ночам разбивали лагерь и готовили еду на костре, как настоящие цыгане.
Пэдди несколько месяцев проработал в Бирмингеме, собирая ставки для букмекеров и приторговывая крадеными изделиями мастеров серебряного квартала, чтобы накопить несколько фунтов на пару хороших лошадей и покраску фургона, на котором теперь красовались знаки, какими на ярмарках стали обозначать боксерские балаганы. Потом ирландец послал весточку Джему и наконец сам приехал в Типтон. Он не планировал брать с собой Билла и Джейни, но на старого бойца, как и на самого Пэдди, наседали магистраты и кредиторы, и Такер пригласил Билла поехать вместе и оставить кредиторов с носом на пару месяцев.
Пэдди знал, что шоу способно принести деньги. В Англии не было больше ни одной женщины-бойца, и казалось, что слава Энни и вести о великолепии зрелища летели впереди фургона.
Джейни по вечерам тренировала обоих бойцов, а Билл на ярмарках неплохо справлялся с теми, кто желал вернуть уплаченный шиллинг. Немногие решались повторить требование, когда им говорили, что деньги придется забирать у Билла. Он сидел за столом рядом с балаганом и отвечал за выручку. Одного взгляда Громилы хватало, чтобы женщины вскрикивали в ужасе, а мужчин, даже самых сильных, охватывала дрожь. Ему по-прежнему требовалось пиво, но каждая ярмарка приносила почти по три фунта, и никто не жалел кружки-другой для старика. Перри взял с собой портрет королевы и гордо вывешивал его возле балагана, иногда требуя от случайных прохожих приветствовать ее величество и петь гимн.
В начале каждого представления Энни в алом наряде Дочери Громилы и Джем, голый по пояс, разыгрывали показательный бой друг с другом, привлекая восхищенные взгляды каждой проходившей мимо селянки или благородной дамы. Зрелище привлекало толпы, и вскоре Пэдди предлагал всем желающим, мужчинам и женщинам, попробовать свои силы всего за шесть пенсов. Ни у Энни, ни у Джема трудностей не возникало: за все лето ирландцу так ни разу и не пришлось выплачивать обещанный приз. В Киддерминстере крепкий парень с фермы продержался против Джема до последней секунды пятиминутного раунда, и Такер уже потянулся к колокольчику под рев приятелей претендента. Однако в тот самый миг, когда Пэдди решил, что дальше оттягивать звонок не получится, Джем мощным боковым ударом справа засветил парню в голову, и тот отправился в нокаут. Началась небольшая перебранка с приятелями бойца, но тут Билл поднялся и проревел, чтобы они шли своей дорогой, и те предпочли убраться, унося с собой павшего гиганта.
После той ярмарки они остановились у стен лечебницы, в которой умерла мать Энни. Все еще в боевом наряде, девушка опустилась на колени и помолилась о душе Кассии Лавридж, а Билл, всегда склонный к слезливости, стоял на коленях рядом, рыдал и горячо молился за умершую женщину, чью дочь когда-то купил.
У Тинтернского аббатства они остановились и весь день гуляли, исследуя утесы и тихую долину с древними руинами. Энни и Джем вывели Билла на высокий скалистый кряж, на котором полувеком раньше сидел в размышлениях Вордсворт. Энни прочла Биллу несколько строк из его стихотворения:
Давно уж не бывал я в тех краях,
И виды эти дивные лишь в мыслях
Я мог узреть, слепому уподобясъ.
Но часто в одинокой тишине
Иль в гуле городов воспоминанья
В тоскливый час мне сладость вдруг несли
И радостию сердце наполняли…
Билл слушал меня, а потом сказал:
— Не устаю удивляться тебе, Энни, и тому, сколько всего прекрасного умещается у тебя в голове.
Чуть позже Энни и Джем улизнули из лагеря, чтобы поплавать голыми в тихой реке, пока солнце клонилось к закату, а над головами клубились облака поденок. Потом влюбленные лежали в высокой траве в объятьях друг друга. Закат позолотил листья дубов, росших вдоль берега, и Джем, посмотрев на обнаженное блестящее тело подруги, процитировал:
— «И виды эти дивные…»
Энни рассмеялась и поцеловала его.
Пэдди обходил стороной города с шахтами и заводами, держась сельской местности с чистым воздухом. Яркое солнце жарило весь май и начало июня, пока друзья ездили с ярмарки на ярмарку. Иногда они встречали на дороге других артистов и путешествовали вместе с труппами итальянских акробатов или фургонами цыганских прорицателей.
На второй неделе июня они вернулись к Вулвергемптону. Кошельки наполнились, хоть и недостаточно. Денег не хватало, чтобы расплатиться по долгам и штрафам, которые все еще висели над Пэдди и Биллом, зато их хватило на несколько бочонков пива и праздник в «Чемпионе» по поводу помолвки Джема и Энни. Влюбленные рассказали Биллу о намерении пожениться, когда вернулись в Типтон, и тот дал свое благословение, хотя горячо просил не покидать его и не разбивать ему сердце. Энни заверила, что они всегда будут рядом, а Джем пообещал, что будет заботиться о дочери Билла и хранить ей верность.