Мы привели Джема, Пэдди и лошадей, и Мэнни поставил на огонь котелок. К нам подошла его жена Лилия с дочкой на руках — самым очаровательным крошечным созданием, которое я видела в своей жизни. Малышку звали Лавиния.
Дальше последовала долгая история моей жизни и злоключений. Все Ли знали, что меня продали, а мама умерла в лечебнице. Знали они и о том, что мальчиков выслали, но я не стала рассказывать, что Томми уехал в Америку, соврав, будто он отправился в Уэльс с табором, который встретил по пути, и теперь торгует лошадьми на севере.
Пэдди очень переживал за свой мешочек с деньгами и постоянно прижимал его к себе. Но я знала, что цыгане позаботятся о нас и не причинят вреда. Пэдди развел собственный костерок в стороне от кибиток и до самого рассвета сушил у огня банкноты и пересчитывал монеты.
— Мы никому больше не позволим причинить тебе вред, Энни Лавридж, — заявил Мэнни.
Он поставил на огонь похлебку. Я была голодна как волк, и мы все с жадностью уплетали кролика с репой и черным хлебом. Мэнни, Лидия и старуха направлялись в Глостершир, чтобы торговать на ярмарках корзинами. Старуха говорила только по-цыгански и без конца таращилась на Джема, гладя его волосы и приговаривая:
— Шу кар… шукар… Ме гамау дут…
— О чем это она, Энни? — спросил Джем.
— Кажется, она говорит, что ты красивый… — ответила я. — И ты ей нравишься.
Было странно вновь слышать цыганскую речь — словно далекое птичье пение. Старуха обмыла мне раны и залепила их целебными травами и листьями, которые собрала на обочине и в лесу, как это делала мама, а еще нашла мне юбку, рубашку и шаль. Мэнни уступил нам свою большую кибитку, и мы с Джемом улеглись на кровать в задней части, а Пэдди устроился на полу. Уснули мы быстрее, чем гаснет задутая свеча.
Я очнулась от стука в стенку кибитки и голоса Мэнни:
— Не высовывайтесь. Приближаются всадники.
Мы слышали, как подъехали лошади и мужской голос произнес:
— Мы ловим троих беглецов, разыскиваемых за убийство. Видели кого-нибудь в этих местах?
— Здесь только мы, сквайр, — ответил Мэнни. — Как раз собираемся в путь. Больше никого не было.
Я услышала, как человек спрыгнул с лошади и тихо сказал:
— Вот и славно, что вы уезжаете. Нам здесь цыгане не нужны. Мы разыскиваем женщину по имени Энни Перри, занимавшуюся кулачными боями. Она ведь из ваших, верно?
— Никогда о ней не слышал, сквайр, — заявил Мэнни. — Мы только вчера приехали из Честера.
Его собеседник промолчал и отошел от кибитки. Один из всадников попросил:
— Принеси нам ведро воды для лошадей, парень. Мы скакали всю ночь.
— Сейчас, — ответил Мэнни, и я услышала, как он наполняет ведро из бочки для дождевой воды, стоявшей за нашей кибиткой.
Старуха начала бормотать цыганские проклятия в сторону незваных гостей, и всадник велел:
— Скажи ей, пусть заткнется!
Вернулся первый преследователь и заметил:
— Эй, парень, а на той паре лошадей недавно долго скакали!..
Я затаила дыхание, а Джем прижал меня к себе.
— Как сюда приехали, я первым делом погонял лошадок вдоль реки, — ответил Мэнни. — Они несколько дней тянули кибитку и теперь еле скачут. Нужно их продать. Уверен, если захотите их взять, они будут побыстрее ваших старых кляч. Дадите хорошую цену — и я добавлю еще пару корзин в придачу. Могу почистить пони, если будете брать.
— А ты своего не упустишь, верно? — рассмеялся один из констеблей.
— Нам не нужны твои лошади, цыган, — бросил первый всадник. — И вы нам в этом приходе не нужны. Поэтому выметайтесь до полудня, или мы вас арестуем за бродяжничество.
Я услышала, как удаляется топот копыт, а старуха кричит вслед всадникам страшные проклятия. Пэдди все это время продолжал спать, крепко прижимая к себе мешочек с деньгами.
Два дня мы странствовали с Ли. Они колесили по всей округе, пока мы не приехали в Бирмингем к железнодорожной станции с изрыгающими пар и лязгающими локомотивами.
Друзья высадили нас возле канала, и Пэдди предложил затаиться в районе, который был ему хорошо известен. Я хотела дать Мэнни денег за помощь, но он отказался, поэтому мы оставили ему обеих лошадей, чему он очень обрадовался. Все Ли по очереди обняли нас на прощание, причем старуха поцеловала Джема и чуть сжала ладонью его пах. Мэнни пообещал молчать о нашей встрече, и я ему верила. Мне было очень приятно, что нам помог один из моих соплеменников.
Повсюду висели объявления о нашем розыске, а в газетах писали, что Билл был застрелен констеблем после того, как убил сэра Эндрю. Нас с Джемом разыскивали за убийство Молли Стич и сообщничество с грабителем Томасом Лавриджем по прозвищу Черный Плащ. Еще нас обвиняли в том, что мы украли у лорда Ледбери двести двадцать пять фунтов банкнотами.
Я читала газетные репортажи Пэдди и Джему при свете свечи в комнатушке без окон на берегу канала в Бирмингеме, где мы прожили две недели, пока Пэдди с Кэпом готовили наш отъезд в Ливерпуль и последующее путешествие в Америку.
В статье под названием «Злодеяния в Ледбери-Корт» говорилось, что я известный кулачный боец, а Джем, также известный под прозвищем Билтонский Задира, является моим женихом. Там говорилось, что мы убили Молли Стич в отместку за поражение в предыдущем бою, однако не было ни слова о том, как она оказалась в Ледбери-Корт и почему была наряжена Горгоной. Еще в статье сообщалось, что мы незаконно разбили лагерь на земле, принадлежащей лорду Ледбери, известному спортсмену и организатору светских увеселений.
В газете писали, что с нами, скорее всего, путешествует мистер Патрик Такер, ирландский торговец краденым. Для маскировки Пэдди остриг волосы и сбрил бороду и мог свободно приносить нам еду и питье. Нужду приходилось справлять в ведро, которое потом выливали в канал.
Пэдди заплатил своим приятелям, чтобы те доставили записки в Типтон, и мы узнали, что после смерти Билла Джейни удалось сбежать и спрятаться. Она вернулась в порт и жила в гвоздарной мастерской. Мне пришлось долго спорить с Пэдди, сколько денег ей переслать. В конце концов мы отправили сорок фунтов — достаточно, чтобы Джейни могла купить дом и еще немного осталось. «Чемпион Англии» конфисковали в пользу кредиторов Билла, а землю продали добывающей компании сэра Эндрю для строительства нового коксового цеха.
Старого Билла не стало, и меня терзали смешанные чувства. Какое-то время я плакала, но при этом понимала, что все идет своим чередом, как и шло с того самого дня, когда в Халлоу-Хит Громила остановился перед Томми, державшим меня на руках. Я принесла счастье в жизнь старого бойца: рядом со мной, Джейни и Джемом он получил куда больше радости и смеха, чем если бы остался один. Он прожил насыщенную жизнь, а теперь она подошла к концу, и те, кто знал Громилу, не забудут его, а кто не знал, так и не узнают.
Я все это понимала, но там, в крошечной комнате в Бирмингеме, где мы вместе с Джемом провели несколько недель, меня охватила глубочайшая и непреодолимая меланхолия. Никогда прежде, даже после известия о судьбе мамы, братьев и сестер, я не чувствовала такой свинцовой тяжести. Китс писал, что меланхолия приходит «внезапно, будто туча дождевая, что напоит поникшие цветы, холмы в покров апрельский одевая»[24]. Вот и мой зеленый холм вдруг оказался укрыт плотным, удушающим покровом.
Я лежала на соломенном матрасе в крошечной вонючей комнатке и не шевелилась, просто не могла пошевелиться. Я не чувствовала ни грусти, ни злости, ни жгучей боли потери. Самое страшное, что я не чувствовала вообще ничего, словно умерла. И только вонь и шум с улицы напоминали мне, что я на самом деле еще жива. Мне казалось непосильным трудом даже заговорить, когда Джем приносил мне чай, хлеб или свечи. Он постоянно болтал со мной, держал за руку, утирал пот со лба. Мое состояние доводило его до слез, и он умоляюще спрашивал:
— Скажи, что мне сделать, Энни? Я готов на все, лишь бы ты снова начала разговаривать.
Но даже слезы на его прекрасном лице были не в силах вывести меня из ступора, и, по правде сказать, Джем ничего не мог тут поделать. Пэдди, зайдя проведать меня, сказал:
— Бедная девочка просто сломалась, Джем. События последних месяцев стали для нее слишком тяжким грузом. Томми, ее мама, братья, крошки сестры, страх перед работным домом, бои, угроза смерти от руки Молли Стич, побег, прятки, а теперь вдобавок не стало Билла и мы в бегах. Это ее подкосило.
Я слышала его будто издалека, словно он говорил шепотом в другом конце длинного переулка, и у меня перед глазами слова Такера обретали образы, точно фигуры в ярмарочном балагане, молча движущиеся на полутемной сцене.
— Не говори так, Пэдди, — сказал Джем. — Найди ей доктора. Приведи его.
Глава тридцать восьмая
Кэп нашел в Ливерпуле старшего помощника с парохода, который согласился посадить Джема и Энни на борт, когда судно в следующий раз встанет под загрузку перед рейсом до Филадельфии. Этот человек взял десять гиней сверх обычной платы и передал Кэпу билеты и проездные документы. Он заказал каюту на имя мистера и миссис Уильямс из Бирмингема. Все доки пестрели объявлениями о розыске беглецов, и Кэпу пришлось довериться старому приятелю. Этот славный парень из Стаффордшира вместе с Кэпом таскал баржи черт знает сколько лет тому назад, и Кэп решил, что ему можно верить.
В Вустере коронер графства вынес вердикт о неправомерном лишении жизни сэра Эндрю Уилсона-Маккензи неким Уильямом Перри и о правомерном лишении жизни Уильяма Перри, известного кулачного бойца, констеблем Стирсом. Гибель Молли Стич от удара по голове была признана неправомерным лишением жизни со стороны Энни Перри (также известной как Энни Лавридж) и Джема Мейсона.
Были выслушаны показания сержанта Эванса и констеблей Стирса, Гринли и Маклина. Лорда Ледбери не вызывали, однако ему вынесли порицание и оштрафовали на пять гиней за организацию незаконного боксерского поединка. Сержант Эванс рассказал суду, как он с другими полицейскими гнался за беглецам