и через лес в сильную бурю, но потерял след.
Магистрат, заседавший вместе с коронером, выдал ордер на арест Энни Перри, Джема Мейсона и Пэдди Такера и распорядился развесить плакаты о розыске по всему Вустерширу, Уорикширу и Стаффордширу. За информацию, которая приведет к поимке любого из троих преступников, назначили награду в двадцать гиней.
В Типтоне в солнечный летний день, когда на новом приходском кладбище хоронили Билла Перри, гвоздари, шахтеры и литейщики устроили импровизированные поминки возле закрытого паба. Были выставлены бочки с пивом, играли скрипки и гармоники, и улицу заполонили бывшие завсегдатаи «Чемпиона Англии». Из досок и тюков сена соорудили танцевальную площадку. Руководила торжеством Джейни Ми, которая организовала похороны и первой затянула хриплым голосом: «Спасибо, Билл Перри, что дарил нам веселье!» Выцветшую вывеску сняли и водрузили на козлы, украсив лилиями и бордовыми розами, а перед ней поставили принадлежавший Биллу портрет королевы и его любимую кружку.
Все распевали песенки, высмеивающие смерть сэра Эндрю Уилсона-Маккензи, а один местный менестрель под ликующие возгласы толпы исполнил новую балладу под названием «Грозный Громила Билл». Джейни предложила любому мужчине выйти с ней на бой на один раунд в память о Билле. Откликнулся только старый Джок Конвей, и парочка устроила перед восхищенными гуляками шуточный поединок, в конце которого Джок прикинулся, будто отправлен в нокаут, и плюхнулся на свою костлявую старую задницу. Пришли чартисты из Бирмингема и обратились к толпе с речью, в которой прославляли Билла Перри как героя, боровшегося за права простых людей против тех, кто наделен властью и привилегиями.
Танцы, песни, пьянка и драки продолжались, пока не пришли констебли, чтобы разогнать толпу, но их угостили пивом, и они остались до самого рассвета.
В церкви Святого Михаила на Холме на похоронах сэра Эндрю у беломраморной гробницы были лишь леди Уилсон-Маккензи, Джозайя и Джеремайя Бэтчи и мистер Поттедж из приходского совета. Службу вел преподобный Элайджа Уоррен. Через час после похорон ветер переменился, и копоть из порта начала хлопьями оседать на свежем мраморе, оставляя грязные серые пятна.
Глава тридцать девятая
Доктор дал мне лауданум, и я заснула. Мне снилось, что мы с Джемом летим на золотой кибитке через море и парим над Америкой, где горы и леса тянутся до горизонта и змеятся реки из чистого золота. Потом мы поселились в прекрасном белом мраморном доме с видом на огромное озеро, где плавали лебеди, а в небе кружили орлы. Еще там был Билл, одетый как Моисей и с золотой кружкой в руке. Большой Том, мама, Томми, Тэсс, Берри, Мерси и Черити парили над нами, словно ангелы, а мы с Джемом стояли на огромной зеленой лужайке, держась за руки и глядя на янтарный закат.
Потом я вдруг стала крошечной и принялась карабкаться по высоким травинкам, плавать в каплях воды на листьях и забираться на качающуюся головку цветка, кормя семенами коноплянок, сушивших меня взмахами своих крыльев.
Джем сказал, что я проспала двое суток. Он все время проверял мое дыхание и сердцебиение. А потом я очнулась и почувствовала, что тьма ушла. Она внезапно рассеялась, я снова смогла двигаться и даже улыбнулась, увидев лицо Джема.
— Я молился за тебя, — сказал он.
— Что ж, твои молитвы были услышаны, — ответила я.
— Где бы ты ни была, моя Энни, больше туда не уходи, — попросил он. — Я этого не переживу.
Кэп прислал весточку: он обещал встретить нас в Ливерпуле и посадить на пароход до Филадельфии. Дата отплытия уже была назначена.
Мы не сомневались, что снова пора в путь: даже если до нас не доберется палач, эта комната все равно нас прикончит. Пэдди понемногу брал банкноты, разменивал и тратил по всему городу. Он называл это «отмыванием денег»: смысл был в том, чтобы никто не мог проследить путь купюр. Когда мы отправили деньги Джейни и Пэдди закончил «отмывание», у нас осталось сто шестьдесят два фунта.
Я понимала, что мы должны изменить внешность, прежде чем покинем комнату. Поэтому Пэдди отправился в Бирмингем и купил для Джема модный костюм с приталенным клетчатым сюртуком, рубашку с жестким воротничком, галстук, жилет на пуговицах и добротный невысокий цилиндр. К этому прилагались отличные коричневые ботинки и кожаный чемоданчик. Пэдди всегда был щеголем и неплохо разбирался в мужской моде. В таком наряде Джем выглядел настоящим франтом, а еще Такер отвел его к цирюльнику, где ему сбрили бороду и усы и коротко постригли волосы. Пэдди подобрал моему жениху очки и красивую трость из черного дерева с серебряным набалдашником, и Джем стал походить на университетского профессора. В жилетном кармане у него лежали золотые часы, изготовленные мастером Сандерсом из Бирмингема.
Потом Джем и Пэдди отправились в магазин, где ирландец прикинулся слугой, а Джем — джентльменом, выбирающим приличный наряддля сестры. Они купили мне длинное темно-синее шелковое платье с широкой юбкой и накидку с большим воротником, чулки, сорочку и чудесную шляпку, которая подвязывалась под подбородком серой шелковой лентой. К наряду прилагались маленькая сумочка и цепочка с крестиком на шею. Я помылась как можно тщательнее, насколько позволяла грязная вода, которую натаскал Пэдди, и надела новое платье. Потом Джем протянул мне золотое обручальное кольцо. Он сказал, что такое должна носить любая порядочная замужняя дама.
В моем маленьком чемоданчике лежал дамский набор с серебряным гребешком, зеркальцем и расческой, а также крючок для пуговиц. На ногах у меня были высокие ботиночки на пуговицах, мягкие, словно бархатные. По словам Пэдди, одна только обувь обошлась в десять фунтов.
Оставшиеся деньги мы разделили. Такер получил пятьдесят фунтов и остался очень доволен. Он собирался отправиться в Лондон, открыть свое дело и найти подходящего бойца. Ирландец пообещал послать нам в Америку весточку о том, как у него идут дела, а потом обнял Джема и назвал его лучшим человеком в мире. Обернувшись ко мне, Пэдди сказал:
— Энни Перри, ты самая добрая женщина, какую я только встречал в своей жизни. Я преклоняюсь перед тобой, перед твоей смелостью и стойкостью. Стоит позавидовать этому мальчишке, который удостоился чести стать твоим мужем. Я не жалею о тех приключениях, что выпали на нашу долю, и тебе не советую. Мы расстанемся верными друзьями.
Мы дружно расплакались. Джем вообще лишился дара речи, а мне пришлось промокнуть глаза новым платочком.
Мы стояли на Нью-стриту входа на вокзал, и Пэдди, обернувшись на прощание, воскликнул:
— И не сомневайтесь, молодые люди, вы еще услышите о Пэдди Такере! — А потом поклонился и растворился в окружающей толпе.
Несколько минут мы прогуливались с чемоданчиками в руках, чувствуя себя настоящей знатью. Никто не обращал на нас внимания, кроме маленькой девочки-нищенки, которая подбежала ко мне и попросила:
— Пожалуйста, милая дама, всего пенни для моей матушки…
Я дала ей пять шиллингов.
На углу нам попался большой книжный магазин. Мы вошли, и я усадила Джема в кресло, а сама отправилась подбирать книги.
— Только не открывай рот, а то в тебе сразу признают деревенщину из Билстона, — шепотом предупредила я.
— В тебе тоже сразу признают цыганскую воровку, — улыбнулся в ответ он. — Типтонский говор не вытравить.
Однако я справилась. Когда подошел хозяин магазина, я заговорила в манере миссис Фрейзер, плавно, с придыханием произнося слова и не растягивая гласные.
— Мадам ищет какую-то конкретную книгу? — спросил хозяин.
— Меня интересуют приключенческие книги, сэр, — ответила я. — И поэзия. Я бы хотела приобрести, например, «Лирические баллады» мистера Вордсворта. И томик мистера Бёрнса.
— Значит, мадам предпочитает романтическую литературу, — заключил книготорговец.
— Вы правы, сэр, — кивнула я. — Меня привлекает лучший мир.
— Полностью с вами согласен, мадам, — произнес он. — К этому стремимся все мы, любители печатного слова. Позвольте, я найду вам нужные книги.
Я подмигнула Джему, а он улыбнулся в ответ и покачал головой.
Мне вспомнились слова миссис Фрейзер: все вокруг — лишь иллюзия.
Я посмотрела на часы Джема, который еще не научился ими пользоваться. До отправления поезда в Ливерпуль оставалось полчаса. Мы расплатились за книги и направились обратно к вокзалу. Завернув за угол Риджент-Плейс, мы увидели на ступенях унитарианской церкви группу женщин с транспарантами и флагами. Они скандировали: «Право голоса всем! Право голоса всем!» Перед ними стоял большой плакат:
Впереди в широкой соломенной шляпке, протягивая прохожим дощечку с петицией и перо, стояла Эстер Уоррен. Она была так же красива, как и тогда, когда я в последний раз видела ее стоящей в безмолвии на дорожке у дома викария. Глаза моей учительницы просто искрились, когда она обращалась к людям, переходившим через площадь.
Мы с Джемом остановились перед ней, и мисс Эстер обратилась ко мне:
— Мадам, вы не поддержите нас?.. — Тут она узнала меня и вскрикнула: — Энни?! — В глазах у нее вспыхнула паника. — О, нам обязательно надо поговорить, Энни… Но не здесь. — Она обернулась к соратницам: — Я встретила очень дорогую подругу. Мне нужно отойти и немного с ней поговорить.