Лева поддел носком кроссовка мокрую траву, от чего гамак слегка покачнулся.
– Я не понимаю, почему.
– Подождешь, пожалуйста, секунду? Я сейчас скажу.
Варя, тяжело дыша, смотрела на свои руки. Она расковыряла указательный палец до крови.
– Я ревную папу к маме.
Лева плавно перевел взгляд с земли на Варю.
– Звучит как-то жутко, да? Это уже давно так, потому что с самого детства в будни он допоздна на работе, а по выходным их часто не бывает дома. Конечно, я люблю маму, но с ней мне всегда нужно доказывать, что я не хуже. Вообще-то это невозможно, потому что она красивее, смешнее, умнее – ну ты и так это знаешь. Она все делает лучше, чем я. За что бы я ни взялась, я боюсь ее осуждения. Понимаешь, я даже макароны рядом с ней не могу варить – мне всегда кажется, что они разбухнут и превратятся в кашу и мама начнет меня критиковать и говорить, какая я бестолковая. – Варя глотнула воздуха. – На самом деле она так никогда не делает – не знаю, почему я всю жизнь живу с этим страхом.
Упираясь ногами в землю, Лева слегка раскачивал гамак. Ему хотелось обнять Варю и сказать, что это все ерунда, что она не видит себя со стороны, но он был еще не готов. Обида крепко держала его в кулаке.
– С папой все очень легко – мы с ним можем просто лежать и смотреть что-нибудь или слушать музыку, и тогда мне не нужно ни с кем соревноваться. Знаешь, как мы делаем? Я кладу голову ему на колени, и он заплетает мне много маленьких косичек. На следующий день я их расплетаю и хожу с кудрявой головой, но это бывает совсем редко – по-моему, ты меня такой видел раза два. Мне ужасно не хватает папы и хочется, чтобы наши с ним такие моменты случались чаще. А вместо этого они с мамой любят куда-нибудь ходить вдвоем – в кино, к друзьям или уезжать за город. Это же хорошо, у многих моих знакомых родители друг другу даже пары слов за день не говорят. Или вот бабушка с дедушкой, например, – у них же все наоборот. И я радуюсь за маму и папу, но без эгоизма тоже не получается.
– Я все равно не понимаю, как это связано с сегодняшним вечером.
– Тут наложилось одно на другое. Сначала нас спросили про эти дурацкие университеты. Ты так непоколебимо сказал про себя, а мне совсем нечего было ответить. И я ужасно растерялась, а папа меня как будто защитил. Я почему-то сразу стала против вас всех и только за папу. – Варя вытерла пальцами слезы. – А потом еще мама сказала про эти фильмы, и гости сразу начали смеяться. Ты видел? И до этого тоже – люди кричали друг на друга, столько злости в них было, а она просто принесла свой чайник, и все сразу же успокоились. Ну как это так?
Лева почувствовал, как кулак разжался.
– Варька! Да ну ты чего! Она же взрослая женщина, а ты еще девчонка. Она их, наверное, уже сотню раз так разнимала, поэтому знает, что и когда делать.
– Нет! В ней это всегда было, а во мне нет.
– С чего ты взяла?
– Не знаю.
– Не знаю! Когда я тебя первый раз увидел, ты еще далеко-далеко была, а я уже понимал, что лучше тебя никого нет. Даже в малипусечной точке ты была самая красивая и умная. А потом ты подъехала, и я вообще с ума сошел. Я ничего не хочу говорить плохого про твою маму – она правда замечательная, но вы же разные люди, и зачем тебе с ней соревноваться? Она умеет что-то свое, а ты умеешь чувствовать, как никто другой. Разве ты бы променяла это на какие-то хитрости?
– Ну нет конечно, – Варя шмыгала носом. – Все, прекрати, а то я так и буду рыдать.
Лева полез рукой в карман, думая, вдруг там случайно окажется салфетка. Ничего не обнаружив, он снял с себя футболку.
– Держи сморкайся, дурила.
– Я постираю дома и тебе отдам.
– Ну еще бы!
Варя положила голову Леве на плечо и почувствовала тепло его тела. Она вспомнила, как в прошлом году они долго не разговаривали из-за ее обиды, и подумала, что ни за что не хотела бы переживать двухнедельную разлуку снова.
– Спасибо, что простил меня.
Лева поцеловал Варю в лоб.
– Научу тебя варить макароны, так уж и быть.
Она засмеялась и ткнула его локтем в бок.
– Родители вроде собираются скоро в Испанию.
– А ты?
– Что?
– Не поедешь с ними?
– Нет, с чего? Мы же здесь с тобой.
– Ты уверена? Может, ты хочешь побыть с папой?
– Я хочу быть на даче.
– Хорошо, но ты еще подумай.
В глубине души Лева надеялся, что Варя никуда не уедет.
Он проводил ее до дома, вернулся к себе в комнату и решил не ложиться сразу. Уже светало. Лева любил ранние дачные утра. На улице дул легкий ветер, и форточка тихо билась о раму. В родительской комнате работал вентилятор. У соседей включился опрыскиватель для цветов, и на секунду показалось, будто пошел дождь. Все звуки на рассвете мягкие – словно погружают в теплый шар и защищают. Лева сидел на кровати и думал, что в это время не может произойти ничего плохого.
Незнакомое ощущение – вроде бы мы помирились, но все равно чувствую себя не до конца свободно. Надеюсь, за ночь пройдет. На самом деле я очень рад, что ты не стала ждать утра, а пришла сейчас. Думаю, мы становимся умнее: решать проблему сразу, а не обижаться и уходить в себя – это по-взрослому. Хотя мне кажется, большинство взрослых как раз поступают иначе. Что их с течением времени так ломает? И куда деваются ночные разговоры, когда у вас обоих соленые щеки, когда вычерпнешь все накопившееся внутри, а потом обнимешь и кажется, что любишь еще сильнее? Не хочу без этого.
Со слезами уходит столько сил. Забыл внизу фумитокс, а теперь не могу встать и сходить за ним. Накрою голову одеялом – может, хоть так спрячусь от писка. Комары достали.
Какое же облегчение. И вместе с тем кажется, что я не заслужила твоей доброты. Так странно – мы друг для друга самые близкие, а все равно сложно было сказать про ревность к маме. Я боялась, вдруг ты меня осудишь. Даже с любимыми людьми мы какие-то одинокие и потерянные.
Я думаю, этот день не пройдет просто так и ты еще какое-то время будешь прокручивать его в голове. А может, вспомнишь его через несколько лет, и тогда резко кольнет. Без этого ведь не получится – чтобы ничего не кололо. Не может же постоянно быть ровно.
Не стала сразу заходить в дом, а посидела немного на веранде. Уже поют птицы, и у природы такие красивые цвета – слегка приглушенные или даже пепельные, в дымке тумана. По-моему, утро, когда все вокруг спят, а ты – нет, предназначено для любви. Или для тоски, но это ведь тоже любовь.
Его как будто даже можно обнять и присвоить. Во сне время недвижимо и наполнено историями, которые нельзя схватить рукой, а здесь, в настоящем, я все чувствую, и оно останется со мной навсегда. После завтрака или на следующий день ничего не забудется – так и должно быть. Все это станет мной.
Ты был прав: я хочу всегда-всегда чувствовать. И счастье, и боль, и любовь, и злость, и нежность, и тоску. Лишь бы никогда не перестать.
Варин папа извинился перед Левой на следующий день: позвонил ему вечером и попросил выйти за калитку. Он не стал топтаться на месте и сразу сказал:
– Лев, прости, я вел себя по-идиотски.
– Да я все понимаю, не переживайте. – Лева не знал, куда деть взгляд, чтобы избежать неловкости, но потом вспомнил, как его учили в школе: если не хочешь смущать человека – смотри на переносицу.
– Нет, это правда было неприемлемо. И я не хочу, чтобы ты думал, будто я настроен против тебя. Наоборот, я вчера даже в чем-то тебе позавидовал. Знаешь, когда я был в твоем возрасте, у меня была похожая мечта – я хотел снимать кино. Но все вокруг говорили, что это несерьезно, и я не решился. – Он полез в карман рубашки за сигаретой. – Так вот, у моих родителей был друг-актер, и они как-то отвели меня к нему в гости показать, как плохо он живет. Он снимал в квартире у знакомых небольшую комнату, и там стояли только кровать, шкаф и стул, а между ними – стопки, стопки книг. И ты знаешь, на меня это не произвело удручающего впечатления – там не было бардака или ощущения потерянности, какого-то несчастья. Но как только мы вышли, родители начали меня компостировать: «Боже мой, какая беднота, какой мрак». И я просто испугался, что когда-нибудь они скажут такое и про меня. Мне показалось, я этого не вынесу. – Они прижались к забору, чтобы пропустить выехавшую с соседнего участка машину. – Такие были методы раньше – как будто они меня хотели отвадить от курения.
– С сигаретами они вас тоже куда-то водили?
– Да, – он усмехнулся. – Но, как видишь, не сработало.
Никогда раньше Лева не видел взрослого мужчину таким уязвимым.
– Мне тоже бывает страшно.
– Да… Но ты уже пишешь, а я даже не попробовал поступить. Лет до двадцати пяти я иногда думал: ничего, еще есть время начать заново. А потом уже всё – жена, Варя. И мечты как будто и не стало. Но вот что важно: не проходит и дня, чтобы я не пожалел об этом. Поэтому ни за что не слушай таких дураков, как я.
Он вытер пот со лба и потушил сигарету о стоявшее рядом дерево.
Лева забыл о переносице и посмотрел прямо в глаза.
– Я думаю, никогда не поздно делать то, что любишь. Сколько бы вам ни было лет, что вы теряете?
– Да, – папа Вари вздохнул. Взгляд его блуждал где-то далеко. – Да, дружок, может, ты и прав.
Он умолк, словно удивившись собственной откровенности, похлопал Леву по плечу и развернулся в сторону дома.
После выходных резко похолодало – словно заснули летом, а проснулись осенью. На улице было тринадцать градусов и шли непрекращающиеся дожди. За неделю электричество вырубилось уже второй раз. Повсюду гудели генераторы, предназначенные в первую очередь для спасения холодильников. Дороги развезло, и ноги даже в резиновых сапогах застревали в грязи. К каждому выходу на улицу в такую погоду готовились минут десять, оттягивали до последнего, а когда решались, выбегали на крыльцо, и казалось, будто сырость заполняла тело изнутри и оно было насквозь мокрым и ледяным.