— Я тоже ничего понять не могу, — согласился с побратимом Дунай.
— Будь начеку! — предупредил Добрыня, привычно поправляя перевязь с мечом.
Со стороны селения подул легкий ветерок. Снежок недовольно захрапел, попятился, прядая ушами.
— Нечисто здесь! — сказал Добрыня, одной рукой выдёргивая клинок, другой пытаясь успокоить коня. Остро отточенная сталь тускло блеснула в сгущающихся сумерках. — Снежок кровь чует!
Дунай с тихим шелестом обнажил свой меч. Готовые к любой неожиданности, они въехали в посёлок.
— Никого! — Дунай выглядел озадаченным.
Доехав до площади, витязи оторопели: недалеко от столба Велесу, потемневшего от времени и крови треб, приносимых суровому богу, высилась груда истерзанных тел селян.
— Это кто ж их так? — не веря глазам, спросил Дунай.
— Не знаю, — ответил Добрыня, — на степняков не похоже. Те налетят скоком, народ посекут, пограбят, девок изнасилуют, но что бы так… словно скот на бойне…выпотрошены…
— Тут на требы похоже, только какому богу?
— Уж не Велесу точно, его столб сухой. Не перепало старому ни капли!
— Вот тебе и заночевали! — горестно воскликнул Дунай.
— Да, — вздохнул Добрыня, — другое место для ночлега придется искать. Только упокоить их надо, — он кивнул в сторону мертвецов. — Краду соорудить.
Дождавшись пока жаркий очищающий костер разгорится, вознося души умерших в ирий, герои выехали из села на поиски подходящего места для ночёвки. Ночь уже вступила в свои права, когда витязи остановились в небольшом овраге.
Огонь разводить не стали, решили, что без него спокойнее. Пожевав вяленого мяса и запив его из фляги, Добрыня задумчиво сказал:
— Странно всё это. Мне такого еще не доводилось видеть! Чтобы всех порезали… даже девок в полон не угнали. Ладно, утро вечера мудренее. Ложись первым, я в дозоре постою. Разбужу — сменишь меня.
Но Дунай его уже не слышал, он сладко посапывал, положив под голову седло.
Ночь прошла спокойно. Наскоро перекусив, богатыри оседлали коней, и тронулись в путь.
— Слушай, Добрыня, давай-ка поедем другой дорогой, — предложил вдруг Дунай. — Там к полудню будет еще одна весь. Мож там узнаем чего. А то мало ли что на Руси завелось?
— Точно! — согласился Добрыня. — Отсюда до Киева рукой подать. Разведаем.
Солнце, зависшее в зените, пекло неимоверно. Но побратимы ехали в полном боевом доспехе, несмотря на жару, готовые к любой неожиданности. Пот заливал глаза, капал с кончика носа. Наконец, вдали показалась спасительная весь, где можно перевести дух. Но по мере приближения к ней становилось ясно: здесь тоже больше никто не живет. Картина повторилась: груда искромсанных тел, вырезанные сердца, выпущенная кровь.
— Есть еще рядом жилье? — хмуро спросил побратима Добрыня.
— По пути еще пара сел попадется, маленьких. И еще городище. До него день пути. Завтра к вечеру будем.
— Хорошо, мертвых упокоим — и в путь!
Глава 9
Городище внезапно выскочило из тумана — путники попросту упёрлись в ошкуренные дубовые брёвна городской стены.
— О! — удивился Никита. — Это ж Медвежье Ушко! Поговаривают, что его основал сам великий богатырь Медвежье Ушко. Слышал о таком?
— Не — а! — отрицательно покачал головой Морозко. — А чё, у него действительно были медвежьи уши?
— Да нет. Обыкновенные. Хотя… Вон Белоян, верховный волхв, тот и вовсе с ведмячьей головой, и то ничего. Может и у этого тожа. Не знаю.
Морозко наклонился и подобрал старухин клубок. Стряхнул с него налипшие листья и спрятал в суму.
— Да, не обманула бабка, — радовался Никита, — без клубка нам до седова топать и топать! А сейчас до Киева рукой подать! Правда, по степи топать придется, ну ничего — лошадок прикупим, и вперед! Вот только не понимаю, почему ворота закрыты? Ить не поздно еще!
Постояв некоторое время в нерешительности, Никита постучал пудовым кулаком в массивную створку городских ворот. Ответа не было. Он постучал еще раз, уже сильнее. Створки затряслись, словно в них ударили тараном. За воротами послышалась какая-то возня и невнятное бурчание.
— Кого принесло на ночь глядя? — раздался ворчливый голос, и на уровне глаз путников открылось маленькое окошко. Появившаяся в окошке красная небритая физиономия охватила путников с ног до головы подозрительно-брезгливым взглядом.
— Чё надо? — спросила рожа, обдав пришельцев непередаваемым ароматом застарелого перегара сдобренного изрядным количеством чеснока.
— Позвольте смиренным путникам переночевать, — добродушно сказал Морозко.
— Ревень! — донёсся до путников чей-то крик. — Гони их в шею! И давай быстрей — твоя очередь кости бросать!
Страж еще раз внимательно оглядел поношенную и заляпанную грязью одежду скитальцев:
— Петь, плясать умеете?
— Нет, — покачали головой друзья.
— Тогда проваливайте! У нас не любят голодранцев, да к тому же не умеющих петь и плясать!
С этими словами страж захлопнул окошко.
— Ах ты, тварь! — разозлился Кожемяка и ударил в ворота с такой силой, что они затрещали.
Окошко распахнулось вновь. Физиономия стража уже не была такой самоуверенной. Он был напуган.
— Чего фулюганите! — неожиданно тонким голосом заверещал он.
— Открывай по-хорошему! — ревел Кожемяка. — Разнесу щас всё здесь к чертям собачьим!
— Так, что за шум! — послышался за воротами суровый голос.
— Дык, хотят всякие… — проблеял Ревень, отвернувшись от окошка.
— Ну-ка дыхни! — рявкнул голос. — Опять на посту брагу дуете? Всех в поруб посажу! Ну и кто здесь буянит?
В окошке показалась бородатое лицо бывалого воина, изуродованное многочисленными шрамами. Он внимательно осмотрел путников.
— Не степняки. А что поизносились, так с кем не бывает. Пропустить! — коротко приказал он.
Створка слегка приоткрылась, и друзья протиснулись в образовавшуюся щель под защиту массивных стен городища.
— Слушай, воевода, — обратился Никита к начальнику городской стражи, — чего ворота в такую рань закрыли? Раньше до темноты всегда открытыми держали!
— Неспокойно нынче, — помрачнев, ответил воин, — степняки лютуют. Все веси в округе вырезали. Да какие — то они странные эти печенеги, всех под чистую режут, в жертву какому-то своему новому богу. Вот ворота и на запоре. Так спокойнее. Давайте проходите, пока я не передумал!
Парни быстро проскользнули мимо стражи и выскочили на широкую городскую улицу.
— Ну, и куды теперь? — спросил Никиту Морозко.
— Как это куды? — удивился Кожемяка. — Ясен перец — в корчму! Там и постоялый двор. Покушаем, наконец, по человечески, отоспимся. С лошадниками сторгуемся, и в Киев.
— А где она, корчма? Спросить может у кого? — не успокаивался Морозко.
— Ну, друг, ты даешь! — рассмеялся Кожемяка. — Корчма, где и всегда: в любом городе, веси, селе, или просто так, она на перекрёстье дорог. Запомни накрепко — пригодиться! Пойдем, что ли?
Морозко с любопытством оглядывался по сторонам — это второе после Малых Горынь городище, в котором ему довелось побывать. Никита заметив это, лишь усмехнулся:
— Эх, Морозко, ты еще Киева не видел, да Новгорода! По сравнению с ними здесь тьфу — собачья конура! А Царьгород? Ладно, скоро сам все увидишь!
Тем временем на Медвежье Ушко опускались сумерки. Улицы городка опустели, это позволило друзьям быстро добраться до ближайшей корчмы. Отворив скрипучую дверь, путники зашли внутрь, осмотрелись. Корчма была пуста. Только за столиком у стены восседал одинокий рыцарь в старых посечённых латах, неспешно потягивающий хмельной напиток.
— Хм! — хмыкнул Никита. — Чудно! Корчма пустая!
Из кухни, словно колобок, выкатился маленький пухлый корчмарь. На его абсолютно лысой голове блестели капельки пота.
— Откуда ж народу взяться? — грустно пожаловался он. — Уж который день путников нет. То ли печенеги их бьют, то ли попрятались все. А местные по домам свою брагу пьют, им недосуг сюда ходить.
— Ну, значит, нам больше достанется! — потер в предвкушении руки Кожемяка. — Давай что есть в печи, все на стол мечи!
— Вам — то, может и лучше, а у меня убытки, — совсем загрустил корчмарь, оглядывая поношенную одежду путников.
— Сейчас мы твою грусть немного развеем, — весело сказал Никита, блеснув золотой монетой из старого кургана.
Как только трактирщик увидел золото, он сразу оживился, его маленькие поросячьи глазки алчно блеснули, а толстые оладьеподобные губы раздвинулись в довольной улыбке. Никита звонко щелкнул ногтем по монете и подкинул её в воздух. Монета, описав красивую дугу, была ловко поймана корчмарём. Тот в свою очередь внимательно оглядел её со всех сторон и попробовал на зуб. Его потное лицо тут же засверкало ярче золота.
— Чего изволите? — слащавым голоском спросил корчмарь. От его недавней печали не осталось и следа.
— Я уже сказал: все, что есть в печи, — недовольно буркнул Никита.
— Щас всё будет! — засуетился корчмарь, исчезая на кухне.
— Где сядем? — спросил Морозко.
— Да где нравится, там и приземляйся! Свободных мест много.
— Давай вон там, у стены, — показал Морозко.
— Давай, — хлопнул его по плечу Кожемяка.
Они пристроились по соседству со старым витязем. Из кухни выкатился колобок на коротеньких ножках, похоже, сын корчмаря, такой же маленький и упитанный. Он быстро смахнул со стола крошки чистой тряпкой. Затем накинул на него вышитую петухами красную скатерть. Словно по волшебству на ней стали появляться разные яства: рябчики в тесте, перепела, даже лебедь в яблоках, печеный кабанчик, и прочая, прочая, прочая…
— Налетай! — весело крикнул Никита, с хрустом выворачивая запеченную кабанью ногу и впиваясь в нее крепкими зубами.
Морозко, недолго думая, присоединился к пиршеству. За долгую дорогу припасы, собранные добродушным банником, давно закончились. Последние дни приходилось питаться впроголодь. Ели только то, что смогли собрать: ягоды, грибы, коренья. Друзья глотали пищу, но никак не могли насытиться. Уставший от безделья корчмарь приносил всё новые и новые блюда, не успевая убирать со стола росшие, словно на дрожжах груды костей. Наконец, приступ голода был задавлен, и друзья принялись наслаждаться ужином, теперь уже не спеша.