…да не, — как всегда громко спорил Фарлаф, — тиверцы мечом махать не мастера! А вот стрелки — отменные. Вон Велигой, — Фарлаф обернулся в поисках товарища, — где Велигой? Только что здесь был!
— Ты чего, Фарлаф, опять хмельного меда перебрал? — загомонили со всех сторон. — Велигой как пообещал князю голову Радивоя Проклятого, так с тех пор на княжьи пиры и не ходит: совестно людям в глаза смотреть!
— А жаль, — опечалился Фарлаф, — мы с ним так душевно…
— Хвастали, да медовуху жрали! — закончил за Фарлафа язвительный Попович.
— Всякое было, — и не думал обижаться Фарлаф, — однако стрелок он отменный! Мало кто еще так из лука умеет, разве что Дунай. Признай, Лешак, что ты хуже из лука стреляешь!
— Ну, тут я спорить не буду, — согласился Попович, — и никто не будет…
— Лучший стрелок, — вдруг громко выкрикнула новоиспеченная княгиня Опраксия, — моя сестра Настасья!
Разговоры враз смолкли, все с интересом смотрели на Опраксию, да и сам князь с удивлением разглядывал супружницу словно в первый раз видел.
— Ни за что не поверю, — прогудел Фарлаф, — чтобы баба лучше мужика из лука била! Готов об заклад биться! Не выстоять ей супротив Велигоя!
— Не выстоять, эт точно! — словно разбуженный улей зашевелились богатыри.
— Только беда одна, — не унималась Опраксия, — нет здесь Велигоя! Кто вместо него?
— Вот баба глупая, — проворчал Фарлаф, — и не нужен Велигой! Пусть мужа своего победит — Дуная! Он тоже не лаптем щи хлебает! Ну?
— Давайте так, — вдруг влез в спор сам Великий князь, — если Настасья победит Дуная…
Богатыри оскорблено загомонили. Князь властно поднял руку, призывая к молчанию.
— Итак, повторяю, если Настасья победит Дуная, ты, Фарлаф, год на пирах рта не раскроешь, если я сам тебя об этом не попрошу!
Зная хвастливый нрав Фарлафа, вся Золотая Палата разразилась хохотом. Дождавшись пока стихнут раскаты смеха, князь продолжил:
— Ну а если победит Дунай, каждое утро к твоему крыльцу будут доставлять бочку самого лучшего вина из моих погребов в течении года! Согласен?
— По рукам! — заревел Фарлаф. — Други, ох погуляем же мы, год дармовое вино пить будем!
— Какие условия поединка? — деловито спросил князь.
— Будем стрелять в лезвие ножа, — подала голос Настасья, — чтобы стрела на две половинки…
— Нет! — вдруг перебил её Дунай, поднимаясь из-за стола, — будем стрелять в кольцо, поставленное на голову…
Настасья побледнела:
— Дунай одумайся!
— На чью голову? — лупая выпуклыми лягушачьими глазами, влез в разговор Фарлаф.
— На твою дурную голову, — резко ответил Дунай, покачнувшись. — А ты голубушка, раз уж взялася за гуж…
Дунай не договорил, схватил со стола кубок и осушил его в один момент.
— Чего тут непонятного, — хмуро пояснил Фарлафу Добрыня, — каждый стреляет в кольцо, поставленное на голову соперника.
— А если кто — ить, — Фарлаф даже икнул от испуга, — промажет?
— Подумай своей башкой, она у тебя не только шелом носить, — буркнул Добрыня, отворачиваясь от посеревшего Фарлафа.
— Мож на завтра все перенесём? — громко выкрикнул Добрыня. — Дунай еще после братины не отошел!
— Спасибо побратим за заботу, — заплетающимся языком произнёс Дунай, — но не я это начал! Сегодня! Сейчас! Выясним, наконец, кто ж в доме мужик, а кто баба!
— Ну, зачем ты так, Дунаюшка! — попыталась утихомирить мужа Настасья, ласково взяв его за руку.
— Несите лук со стрелами! — выкрикнул Дунай, выдергивая ладонь.
Расторопный челядник тут же помчался выполнять его приказание.
— Князь! — обратился теперь уже к Владимиру Добрыня. — Прикажи им остановиться! Ты ж видишь, какой сейчас из Дуная стрелок!
— Не могу, — притворно развел руками Владимир, — тут уж дело семейное, а не государственное! Супруги бранятся, только тешатся! Успокойся, Добрыня, все обойдется!
Добрыня в сердцах махнул рукой и быстро покинул Золотую Палату. Вернулся запыхавшийся отрок с луком и стрелами. Добрыня взял лук, провел пальцем по туго натянутой тетиве. Тетива возмущенно загудела.
— Добрый лук, — сказал Дунай, тщательно осмотрев оружие и протягивая его Настасье. — Первая стрелять будешь!
Он снял с пальца обручальное кольцо и нетвердым шагом пошел в дальний конец Золотой палаты. Прислонившись к бревенчатой стене, Дунай осторожно дрожащей рукой поставил кольцо себе на голову. Мутным взором посмотрел на жену, та робко переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать.
— Ну, — крикнул он грубо, — стреляй, чего ждешь? Али боишься?
Настасья вспыхнула до самых кончиков ушей, злобно прищурившись, вскинула лук. Упругое дерево лишь жалобно скрипнуло под её не по-девичьи сильными руками, когда она резко натянула тетиву. Все в палате затаили дыхание. Стрела сорвалась с тетивы со свистом и гулко воткнулась в стену. Настасья бросила лук на пол и, забыв обо всем, бросилась к мужу. Дунай медленно оторвался от стены и оглянулся назад. В звенящей тишине пронесся вздох изумления: колечко осталось висеть на древке стрелы. И тут же палата огласилась одобрительными выкриками:
— Надо же, хоть и баба, а ничем не хуже человека!
— Ну, Фарлаф, год молчать, это тебе не пряники медовые трескать!
— Погоди, Лешак, еще Дунай не стрелял! — возмущенно заревел Фарлаф. — Не известно еще, чья возьмет!
— Дунаюшка! — прильнула она к его широкой груди. — Любимый мой! Прости меня глупую, неразумную!
Дунай отстранился от жены, схватил стрелу и, сломав её о колено, взял кольцо.
— Ставь на голову своё, — сквозь зубы бросил он жене, — моё кольцо большое — я в него и с закрытыми глазами попаду!
Он отвернулся от Настасьи и нетвердым шагом пошел к валяющемуся луку.
Дунай! — страстно выкрикнула ему вслед Настасья. — Не стреляй! Давай забудем всё!
Дунай остановился, поднял лук и обернулся к Настасье.
— Я не могу! — печально произнес он, накладывая на тетиву стрелу.
— Почему? — произнесла Настасья, на её щеках блестели слезы. — Мы можем…
— Тебе не понять! — оборвал её Дунай. — Ставь кольцо!
Настасья сняла с пальца изящное колечко, привалилась всем телом к стене, поставила кольцо на голову.
Дунай вскинул лук: руки его предательски дрожали.
— Дунай! Опусти лук: в утробе у меня могуч богатырь, не по дням растёт, а по…
От неожиданности у Дуная вспотели ладони, и тугая тетива выскользнула из пальцев. Колечко скорбно зазвенело, сорвавшись с головы девушки: Настасья медленно оседала. В её высоком чистом лбе нелепо подрагивало оперение стрелы. Мертвую тишину расколол гулкий удар выпавшего из ослабевших вдруг рук лука. Дунай стоял, словно в густом тумане, до сих пор не веря своим глазам. Все в зале застыли, боясь произнести хоть слово. Вдруг створки входной двери разлетелись в разные стороны, распахнутые мощным ударом ноги. В проеме, скаля клыки и распространяя острый запах хищного зверя, появился Белоян. Сверкая маленькими близко-посажеными глазками, волхв огляделся. Вслед за ним в палату вбежал Добрыня.
— Опоздали! — горестно воскликнул богатырь, указывая Белояну на Настасью.
Не раздумывая, Белоян бросился к поверженной девушке. Читая заклинания, он упал перед ней на колени.
— Поздно! Я уже не могу ей помочь! — в бессилии опустил руки старый волхв.
В ярости он обернулся к богатырям.
— Что вы за люди? — горестно вопросил Белоян, оглядывая пиршественный зал.
Богатыри отворачивались, прятали глаза в тарелках с едой. Неожиданно Верховный волхв напрягся, к чему-то прислушиваясь.
— Нож! — неожиданно проревел он, протягивая руку.
Стоявший рядом Добрыня схватил со стола нож и отдал его волхву. Белоян наклонился над девушкой, закрывая её своим грузным телом от любопытных глаз. Отточенным движением вскрыл ей живот. До слуха богатырей донесся слабый детский крик.
— Слава богам! — проревел Белоян. — Жив малец!
Держа младенца одной рукой, он сдернул с ближайшего стола расшитую скатерть. Дорогая утварь с жалобным звоном попадала на пол. Завернув малыша, Белоян рявкнул на Добрыню:
— Чего встал столбом? Девицу накрой! Нечего им, — он мотнул медвежьим рылом в сторону столов, — на нее пялиться!
Добрыня вздрогнул, сорвал со стола еще одну скатерть и набросил её на Настасью. На белоснежной ткани тут же расползлось кровавое пятно. Белоян прошептал несколько слов над младенцем и ребенок замолчал. Не замечая больше ничего вокруг, Белоян направился к выходу.
— … а что маленький ничего, выходим, — тихо бурчал он себе под нос, покидая Золотую палату.
В палате повисла гнетущая тишина. Дунай на негнущихся ногах подошел к лежащему телу и встал перед ним на колени.
— Нет мне прощенья! — горестно воскликнул богатырь. — Боги! Пусть и в посмертии я буду с ней рядом!
Он схватил лежащий возле Настасьи окровавленный нож, забытый волхвом, и вонзил его по самую рукоять себе в сердце.
— Я иду к тебе, любовь моя! — с последним вздохом сорвалось с его губ, и он рухнул в остывающие объятия любимой.
Неожиданно солнце померкло. Густой мрак расколола ветвистая молния. Вместе с раскатами грома до богатырей донесся печальный голос.
— Да будет так!
Все вокруг содрогнулось, пронизанное мощью божественного гласа.
— Где пала Настасья, там пал и Дунай! Иначе и не должно было быть!
Тела супругов начали терять очертания: с каждым мгновением они становились прозрачнее и наконец исчезли совсем.
— Из крови Настасьи, да потечет речка Черная! — продолжил голос торжественно. — Из крови Дуная, да потечет Дунай-река! Теките от века и до века, в одно место сходитеся и расходитеся! Вода с водой не мешайтеся! Да будет так! — громыхнул глас напоследок и замолк.
Большой зал покоился в тишине и сумраке: лишь одинокий факел пугливо пытался отвоевать у темноты немного жизненного пространства. В кои-то веки Золотая палата опустела: прекратился бесконечный пир, разошлись богатыри, предпочтя сегодня наливаться хмельным в одиночестве. Нелепая смерть Дуная и Настасьи тяжелым ярмом висела на шее каждого из них. В одиночестве же сидел и Великий князь в Золотой палате, освещенной лишь тусклым светом факела. Липкий мрак, затянувший палату, удручающе действовал на князя. Казалось бы, нет ничего проще: кликнуть слуг, приказать зажечь свет, но… Владимир понимал, что это не поможет избавиться от мрачных мыслей. Погруженный в невеселые мысли князь, не заметил как входная дверь легонько скрипнула, пропуская в палату человека. Лишь когда причудливо искаженная мерцающим светом факела тень появилась на стене, Владимир вздрогнул, схватился за рукоять меча и обернулся.