«Улицы прямые, — писал П. Сумароков, — дома весьма обыкновенные, и нет, кроме церквей, ни одного примечательного здания. Мостовые дурные, пешеходки из крутых по полуаршину камней беспокойны, 341 фонарей расставлены нечасто, и если слово «просвещение» происходит от света, то здесь столица мудрости».
Но сама природа в соединении с постройками, хотя и невзрачными, радует путешественника: «Крепость господствует, как выше сказали, над великим пространством, и вид от стен ее усеян разнообразными великолепными предметами. При одной точке соединено, все, что роскошная природа произвести в состоянии и что прихотливое воображение представить себе может. Нельзя описать словами то обворажающее местоположение. По утесу протягивается на версту нижний базар с церквами, магазинами, гостиницами, и высокие горы влево с домами, садами на хребтах висят над головами. Тут потребности всякого рода, останавливаются проезжие, это особый город, совершенно противоположный унылому верхнему… Дворяне в городе ведут жизнь единообразную, не ездят без приглашения в гости, рассчитываются в визитах, редко принимают к себе и сидят по домам. Посему можно судить о скуке их в течение десяти месяцев. Забавы состоят в постоянном театре… в дворянском собрании, где часто бывает не более дюжины дам, в катаньях на масленице <и прогулках под качели в неделю пасхи».
Здания в городе по-прежнему были деревянные. Огонь был частым посетителем улиц. Огнетушительные средства, разумеется, отсутствовали. Единственная труба стояла в сарае никуда не годная, а у тележки, на которой возили бочку с водой, рассохлись колеса.
Не успел Кулибин обжиться в новом домике, как случился пожар.
Свидетелем этого пожара был поэт пушкинской поры Иван Михайлович Долгорукий, более известный, впрочем, современникам своими воспоминаниями. В 1813 году он как раз ездил в свое имение, в село Лопатищи Нижегородской губернии, и на обратном пути застрял в городе. Там он отдавал визиты знакомым и посещал театр Шаховского. 10 сентября, возвращаясь из театра, он оказался невольным свидетелем пожара кулибинского дома и описал его. Приводим это место полностью, как единственное в своем роде:
«Между многими обывателями, кои тогда всего лишились, потерпел важный убыток известный механик Кулибин. Дом его хотя стоял на холму, и до того казался безопасным, что я даже с шурином бился об заклад, что его должно отстоять и что он может не сгореть. Надлежало отломать одну старинную кругом дома галлерею и крыльцы, и он, конечно, бы уцелел. Но где никто ничего не делает, а всякий, руки поджавши, глядит на пожар, как на прозрачную картину в иллюминацию, как там не сгореть всему, что попадется под малейший жар огня? Не вздумано даже крышки смачивать, ни поливать стен, и в одну минуту дом Кулибина от зноя весь поднят на воздух. Мы оставили его еще на своем основании, но не успели доехать домой, как с ужасным треском полетел Кулибина бельведер. Дым густой обвился вокруг его, отовсюду и из середины руин поднялся пламенный столб, который меньше чем в полчаса обратил старинное сие жилище нескольких человеческих душ в пепельную площадь. Я пожалел об бедном механике, об участи вообще губернских городов в отношении к подобным случаям и заплатил шурину проигранный заклад, при-помня пословицу: «Спорь до слез, а об заклад не бейся». Я слышал, что в этот пожар Кулибин лишился многих своих моделей и инструментов. Невозвратная потеря! Домы можно заново построить, но подобные предметы часто теряются раз навсегда, и сии потери, по мере пользы, какой от художника ожидает публика, бывают несчастья общественные».
Весною 1813 года Кулибин предложил проект «поправления Нижегородского собора». Стена собора треснула, надо было ее реставрировать. Кулибин подал на имя настоятеля собора «отца протопопа» записку. В предложенных им способах «поправления» этого собора интересно то, что Кулибин, не имея теоретических сведений по строительному искусству, дал верное решение задачи и в области производства строительных работ (строительное искусство) и в области применения конструкций (строительная механика). Любопытно отметить, что больше всего беспокоила его мысль, как бы каменщики не погрешили против точности при выполнении его указаний. Поэтому Кулибин отказался от личного руководства ремонтными работами, предлагая заняться ими «господам архитекторам», имеющим на то специальное образование.
Его предложение подробно изложено в специальной записке о Нижегородском соборе.
Сохранился еще один архивный документ, который свидетельствует о занятиях Кулибина архитектурой — это его проект церкви в имении зятя — Попова. По проекту можно судить, что художественная часть выполнения (внешнее оформление) Кулибину не удалась. Гений его был, видимо, главным образом направлен в сторону чистой механики. И там, где требуется приложить ее законы, он может поразить специалистов даже нашего времени глубиной и рациональностью проработки всех деталей предлагаемых конструкций, — деталей, представляющих нередко большую тонкость в области особой специальности, как, например, высекание. «…таким образом подпереть угол собора, высекая на нем и возле него по обе стороны на стенках молотковым остряком уступцы, по пропорции ширины, находящихся в контрфорсе кирпичей…»
За несколько месяцев до смерти Кулибин пробует изобрести дорожную карету, приводимую в движение самим ездоком или специальным человеком. Было два варианта. Один основывался на применении механического двигателя. Ясно, куда влекла его мысль — к изобретению самодвижимого экипажа. Разысканы такие материалы, из которых мы узнаем о новом круге интересов и деятельности Кулибина: о конструировании им в Нижнем Новгороде механических музыкальных инструментов («часов с музыкой»), а также и прямоугольных фортепьяно.
Фортепьяно он изучил у зятя А. И. Попова в селе Карповке.
«Не являясь профессионалом в области изготовления музыкальных инструментов, Кулибин- владел тем не менее суммой знаний, необходимых для конструирования и постройки фортепьяно. И в этой области он проявил себя не только талантливым конструктором, но и технологом, предложив даже заменить некоторые детали фортепьяно деталями своей конструкции. В частности, большой интерес представляют его соображения об изготовлении фортепьянной клавиатуры из целого куска дерева».
Надо думать, у него была в городе практика по ремонту музыкальных инструментов. Сам он выучился играть на фортепьяно и на гуслях.
В городе народ трудился, дворяне веселились. Праздничные забавы народа были стары и неприхотливы: катались на лодках по реке с балалайками, устраивали кулачные бои в слободах, петушиные бои за городом. Нижегородская знать забавлялась иначе. Аристократ из прибалтийских немцев Ребиндер устраивал богатые пиры, имел свою капеллу, появлялся на улицах в каретах с выездными лакеями. Откупщик полковник Мартынов (в честь его потом называлась одна улица Мартыновской), отец убийцы Лермонтова, разводил стаи собачек и услаждался устройством висячих террас в своем огромном парке. Знатные барыни целыми днями проводили в болтовне с приживалками-француженками, убежавшими от революции и Наполеона. Они застряли здесь в качестве гувернанток, камеристок, модисток. Виднейшие московские аристократы, найдя в Нижнем тихое пристанище, проводили время с отменным приятством. Играли в банк, пели, болтали, читали, сочиняли стихи, музицировали, секли дворовых, опять пели и пили и уезжали на театральные представления с высеченной прислугой. На Печерской улице при чадящих лампах смотрели спектакли в крепостном театре Шаховского, сидя в мягких креслах. Народ теснился в райке, купцы и чиновники располагались на деревянных скамьях и в местах, где похуже. Шел обычно Шекспир, Кальдерон, Озеров и Сумароков.
Знакомство Кулибина в Нижнем Новгороде ограничивалось бурлаками, мастерами мануфактур, посадскими людьми, чертежниками и родными своей жены. Так называемое «высшее общество» и «образованное общество» им не интересовалось. Да и он не хотел их знать, хотя в городе в это время было много дворянской интеллигенции.
Как раз в это время (1812–1814 года), спасаясь от Наполеона, полонившего Москву, в Нижнем жили беглецы-москвичи.
На Тихоновской улице в уютном деревянном домике с палисадником жил Н. М. Карамзин — «граф истории», как называли его нижегородцы. Он писал для «Истории государства Российского» главы о вторжении поляков на Русь и в свободные минуты гулял по Кремлю, изучая те места, где отважный Минин призывал нижегородцев идти на выручку Москве, «животов не щадя»; прохаживался по Откосу — красивейшему месту в Нижнем. В остальное время он сидел, склонившись над столом с пером в руке.
В городе временно проживал опальный Сперанский и писал царю горькие письма, в которых оправдывал свою прошлую государственную деятельность и жаловался на клеветников, которые после его падения объявились вдруг при дворе и в Государственном совете во множестве и которые изображали его теперь предателем и злодеем.
Жил в это время в Нижнем С. Н. Глинка, писатель, который до того издавал «Русский вестник», горячий патриот, ненавидевший вторгнувшихся в Москву французов до такой степени, что в своем патриотическом увлечении совершенно серьезно доказывал в нижегородских гостиных, будто гениальные французские поэты, в частности Расин, украли свои темы из российского «Стоглава»[76].
Здесь лечился от ран замечательный поэт К. Н. Батюшков и создал свой стихотворный шедевр «Разлука».
Там очень трогательно описано нежное прощание гусара с возлюбленной — непременная тема военных годин:
Не плачь, красавица! Слезами
Кручине злой не пособить!
Клянуся честью и усами
Любви не изменить…
Поражал нижегородцев своим видом известный для своего времени поэт Нелединский-Мелецкий. Он стилизовал под крестьянскую песню свое стихотворение «Выйду ль я на реченьку», которую пела вся Россия. Был он представителем легкой дворянской поэзии — аристократ, царедворец, светский человек, ходил в раззолоченном камзоле и в французском напудренном парике с косой.