[1130]. Самый старый из них, очевидно, один из стамбульских шлемов, поскольку он имеет купол, склепанный из нескольких секторов (табл. IX, 1). Может быть, немногим младше шлем из Оружейной палаты и второй стамбульский шлем (табл. VIII, 11, 12), поскольку куполы их цельнокованные, но старая структура — из нескольких секторов — воспроизведена на их поверхности в качестве декора проковкой ребер или граней. Самый поздний, видимо, шлем Ос-Багатара (табл. VIII, 13), поскольку его купол (во всяком случае на дошедшем изображении) совершенно гладкий.
Следующий этап развития этой группы шлемов виден на двух памятниках — из Краковского музея-дворца Вавеля и Эрмитажа (табл. IX, 2; табл. VIII, 14). Они отличаются от рассмотренных выше совершенно гладким куполом и, главное, оформлением места перехода от венца к куполу. Грубые и редкие фигурные зубцы здесь заменяет линия мелких, изящно и тщательно вырезанных орнаментальных «бутонов тюльпана». Эти шлемы разнятся лишь незначительными деталями. Несмотря на это Г. Р. Робинсон датирует шлем из Вавеля XIII–XIV вв., а шлем из Эрмитажа — XV в.[1131] Если рассматривать эти шлемы сами по себе, установить точную дату действительно трудно. На навершии краковского шлема имеется большая надпись[1132]. Некоторые знаки ее напоминают буквы армянского алфавита, другие — арабскую графику, но в целом надпись совершенно не читается. Вероятно, она была нанесена около XVII в. армянином из Львова, где шлем и могли приобрести князья Красинские, из коллекции которых он происходит. «Старинная восточная» надпись могла быть сделана для придания большей ценности вещи. Подобный характер надписи можно объяснить тем, что львовские армяне были в основном крымского происхождения, говорили по-кипчакски, писали латиницей. Так что продавец нанес знаки, которые он мог видеть в старинных армянских книгах, не понимая и не помня хорошо написания армянских букв.
Едва просматриваемый узор на куполе шлема из Эрмитажа, который определен Э. Ленцем как европейский XV–XVI вв.[1133], действительно напоминает как узоры Италии, так и Турции XV в., но узоры, тканей, а отнюдь не металла, так что скорее всего орнамент был нанесен на шлем значительно позже его изготовления. Точную дату и место изготовления этих шлемов могут дать только сравнение с рассмотренными выше шлемами и аналогии в изобразительном искусстве. Два наших шлема отличаются от четырех предыдущих только совершенством исполнения, отделки и технологии. Точное им соответствие мы находим в тебризской миниатюре 70–80-х годов XIV в.[1134], а обрамление венца узором «бутон тюльпана» появляется в это время, судя опять-таки по тебризским миниатюрам, и распространяется именно в Северо-Западном Иране (табл. VIII, 7, 8).
Наконец, самый поздний этап развития данного типа шлемов представляют три шлема с масками из Оружейной палаты[1135] (табл. IX, 3) и очень большая группа турецких, так называемых «тюрбанных шлемов» второй половины XV — первой половины XVI в. (табл. IX, 4). Шлемам из Оружейной палаты посвятила специальную статью Н. В. Пятышева[1136], где совершенно неверно определила их как индийские, «могольские» XVII в., в чем ее поддержал А. Н. Кирпичников[1137]. Ближе к истине был Г. Р. Робинсон, определив их как иранские XV в., сделанные по татарскому заказу[1138]. На последнюю мысль его навело явное сходство личин кремлевских шлемов с личинами шлемов из курганов кочевников южнорусских степей XII–XIII вв.[1139], что отрицать невозможно. Время создания этих шлемов надежно определяется завершением навершия одного из них — в виде перевернутого конуса с граненым шариком под ним (см., например, табл. IX, 4). Это время — вторая половина XV — первая половина XVI в. Характер орнаментации — специфические растительно-геометрические и цветочные мотивы, равно как и техника ее исполнения — гравировка с золотой наводкой, — сближают кремлевские шлемы с позднемамлюкскими — сирийскими и египетскими, а также с раннеосманскими образцами второй половины XV — начала XVI в.[1140] Вместе с тем аналогичная орнаментация из цветочных мотивов характерна для пейзажного фона тебризских миниатюр второй половины XV в.[1141] Золоченая полоса из «бутонов тюльпана», помещенная на переходе венца в купол, сама форма купола говорят о дальнейшем техническом развитии рассматриваемого типа шлемов, все оголовье которых уже куется из единого куска, а гравированная и золоченая полоса «бутонов тюльпана» не прикрывает стык венца и купола, но служит чистой декорацией, реликтом прежней функции. Сама группа кремлевских шлемов могла появиться как в Западном Иране по заказу жителя или выходца из северо-причерноморских степей, так и в мамлюкском государстве, где правящий класс составляли выходцы из Золотой Орды — южнорусских степей и Северного Предкавказья.
Что касается «тюрбанных шлемов» (табл. IX, 4), то форма прикрытия лба и лица у них — надглазные вырезы, стрелка наносника и длинная кольчужная бармица на лице — явно продолжает (и заканчивает) линию развития данной группы шлемов. Форма же купола со всеми особенностями ее оформления, судя по миниатюрам[1142], появилась в Тебризе около середины XV в., откуда «тюрбанные шлемы» распространились к мамлюкам и османам в результате военных и мирных контактов с государством огузов Ак-Койунлу, столицей которого в это время был Тебриз.
Шлемы рассмотренного выше типа бытовали в XIV–XV вв. не только на территории Ирана, но также и в Золотой Орде, о чем свидетельствуют шлем Ос-Багатара, а также, видимо, «мисюрка Голицына», поскольку последняя фигурирует в описях как «калмыцкая», то есть, видимо, попавшая к своему хозяину с Нижней Волги — Подонья.
Не исключено и собственно золотоордынское производство шлемов в конце XIV в., на что могут намекать выражения «Задонщины»: «шеломы татарские», «шеломы хиновские» у татар, а также «шеломы черкасские» у русских князей[1143]. Последнее выражение может свидетельствовать о широте распространения и высоком качестве шлемов западных областей Золотой Орды, если они ввозились на Русь для высшей знати.
Конский доспех. Значительное распространение в монголо-татарской тяжелой коннице получил конский доспех. Разумеется, снарядить своего коня таким очень дорогостоящим вооружением могли лишь весьма состоятельные и знатные лица. Сохранилось подробное описание монголо-татарского конского доспеха, ламеллярного и ламинарного, стального и кожаного, сделанное Плано Карпини[1144] в середине XIII в. На иранских миниатюрах XIV в. часты изображения этого доспеха (табл. X, 1–4). В самой Монголии конский доспех применялся еще в XVII в.[1145], а тибетские ламеллярные конские панцири, бытовавшие вплоть до начала XX в. и непосредственно продолжавшие раннюю традицию, сохранились до наших дней[1146]. Судя по изображениям (табл. X, 1, 2), конские доспехи западных областей бывшей империи чингизидов во второй половине XIV в. состояли из нагрудника, двух боковин, подхвостника, накрупника, двухчастной шейной брони и наголовья. На некоторых панцирях XIV в. (табл. X, 3, 4) нагрудная часть составляет единое целое с боковинами. Конские панцири были ламеллярными — из стальных (табл. X, 3) или раскрашенных и лакированных кожаных (табл. X, 1) пластинок, стегаными (табл. X, 2), а также ламинарными — из полос стали или расписной кожи[1147]. В конце XIV в. пластинчато-кольчужное бронирование распространилось и на конский доспех (табл. X, 4), почти вытеснив через столетие все другие виды брони. Монголо-татарский конский доспех являлся неотъемлемой частью устойчивой традиции боевого прикрытия коня, усиленно развивавшейся в Центральной и Восточной Азии еще в I тыс. н. э. Применялся конский доспех в раннем средневековье в Средней Азии и на Ближнем Востоке, в Европе же до середины XIII в. — лишь спорадически и, видимо, под влиянием восточных противников крестоносцев. Недавно А. Н. Кирпичников предпринял попытку доказать существование русского конского доспеха с начала XIII в.[1148] Основанием для этого ему послужили конское стальное оголовье из Киевского Исторического музея и летописное сообщение о конском доспехе, применявшемся в войске Даниила Галицкого. Однако в летописи прямо говорится, что защитное вооружение войска Даниила было татарским[1149]. Что же касается оголовья из Киевского Исторического музея (табл. X, 5), то оно имеет прямое отношение к нашей теме. Дело в том, что этот предмет практически депаспортизован. По косвенным данным А. Н. Кирпичников и Е. В. Черненко связали его с раскопанной В. В. Хвойкой в 1898 или 1901 гг. кочевнической могилой с конем в с. Ромашки в Поросье