Авт.) всю свою силу безбожную татарьскую». Однако текст первой части рассказа Нкф. (до рязанского эпизода и поражения Мамая от Тохтамыша) находит аналогию в Московско-Академической летописи (далее: Расск. М.-Ак.), 3-я часть которой (за 1238–1419 гг.) представляла собой краткий летописец, основанный на Ростовском своде начала XV в. Последний, по словам Я. С. Лурье, «находился в довольно сложных отношениях» с Троицкой летописью, известной нам главным образом по летописи Симеоновской. Рассказ М.-Ак. достаточно полно охарактеризован М. А. Салминой. Напомним, что Расск. М.-Ак. не имеет рязанского эпизода и эпизода, связанного с ханом Токтамышем. Он выглядит сжатой летописной заметкой, где даже не указана дата сражения.
Исследуя и сравнивая тексты Расск. Нкф., Расск. М.-Ак. и Симеоновской летописи, А. К. Зайцев пришел к заключению, «что Расск. Нкф. содержит следы соединения, или "сшивки", второй половины рассказа с первой. Они выражены в повторе заключительных слов первой части рассказа в части второй, т. е. в эпизодах рязанских и описании поражения Мамая от Токтамыша. Первая дублировка наблюдается в словах: "и утече Мамай в свою землю не в мнозе силе" и "прибег Мамай в свою землю" Дважды сообщает Расск. Нкф. и о возвращении великого князя Дмитрия Ивановича в Москву: Он "възвратися в свою отчину на Москву" и "поиде в свою землю". Вполне очевидно, что шов проходит между фразами "…на Москву с великою победою" и "И поведаша князю великому…"».
Кроме того, в тексте есть варианты, сближающие текст второй части Расск. Нкф. с Симеоновской летописью. Как подчеркивал А. К. Зайцев, «это написание имени «Тактамышь» (дважды) и еще пять случаев. Для сравнения заметим, что в первой половине Расск. Нкф. обнаружены только два случая таких совпадений».
По мнению А. К. Зайцева, «ключевыми к определению общего протографа Расск. Нкф. и Расск. М.-Ак. являются уникальные слова Академического списка: "сеча зла, ака же не бывала в Руси"». Наблюдая значительные сокращения в Расск. М.-Ак., мы получаем обоснование предположения о сокращении в нем слов "яко же не бысть в Рускои земли николи же" Расск. Нкф., точнее — сокращении их общего протографа». Соответственно, исследователь, в противовес мнению М. А. Салминой, которая отметила эту характерную особенность Расск. М.-Ак. и, как следствие, сблизила его текст со словами «Летописной повести» «…яко от начала миру сеча такова не бывала великимь князем рускимь, яко же сему великому князю всея Руси», подчеркивает, что «структура текста не позволяет видеть здесь прямое текстуальное совпадение. Речь должна идти об общем протографе первой части Расск. Рог.-Сим. и всего Расск. М.-Ак. Более того, Расск. М.-Ак. не содержит никаких следов второй части Расск. Рог.-Сим.».
Приводя следующую цитату: «А князь великий стоял на побоищи, жаля по своих, яже ту побиени быта мнози, им же не бе числа, иже дерзновение и храбрость показаша по православной вере. В них же убо беаше не мало князей руськых и боляр великых много множество, христоименитых же людии без числа от острия мечем падоша. Им же буди вечная память. Богу же нашему слава, показавшему своему достоянию крепкое воеводьство и победу на поганыя», А. К. Зайцев обозначает главное отличие Расск. Нкф. от других летописных памятников Куликовского цикла. При этом исследователь подчеркивал, что «по месту расположения и, отчасти, по содержанию фрагмент соответствует Расск. М.-Ак. от слов: "И ту убьени быша…" до "…и инии мнози"». В тех же рамках находится и летописный помянник Расск. Рог.-Сим. Прямых текстуальных совпадений с этим рассказом не выявлено. Можно лишь отметить некоторые сближения во фрагментах: «Князь же великий… ставь на костех», «храброваша и дръзнуша по бозе за веру», «князи русскыми… и с бояры и с велможами».
А. К. Зайцев, обратив внимание на употребление в первой части рассказа Никифоровской летописи словосочетания «христоименитые людии», довольно редкого в летописании, но встречающегося в Патриарших посланиях, в новгородском владычном летописании (под 6926 (1418) г.), в творчестве Пахомия Логофета (в 3-й редакции Жития Сергия) и в посланиях киевского митрополита Киприана (Послание к Сергию Радонежскому и Федору Симоновскому от 23 июня 1378 г., От иного послания о повинных 1381 г.), предположил связь протографа Расск. Нкф. с окружением митрополита Киприана[210].
Кроме того, А. К. Зайцев отметил, что «поскольку во второй части Расск. Нкф. рязанский князь Олег Иванович указан беглецом, постольку и соединение двух протографов Расск. Нкф. нельзя датировать временем позже заключения московско-рязанского договора». Исследователь приходит к аргументированному выводу, что «временем создания Расск. Нкф. следует считать период между приездом из Киева в Москву митрополита Киприана (23 мая 1381 г.) и заключением московско-рязанского договора» (2 августа 1381 г.). Соответственно, вероятное время создания памятника выпадает на июнь-июль 1381 г.[211] Более широко эта ранняя датировка подтверждается тем, что в первой части рассказа Никифоровской летописи даже не упомянуто празднество Рождества Богородицы. Такое невнимание к Богородичному празднику, надо полагать, было бы вряд ли допустимым после чуда от иконы Пресвятой Богородицы Владимирской, заступившейся за Русь во время нашествия Тамерлана в 1395 г.
Сравнительно недавно в Куликовский цикл был включен и рассказ Новгородской I летописи младшего извода[212]. Традиционно этот текст воспринимался как сокращение «Летописной повести о Куликовской битве»[213]. Однако В. А. Кучкину удалось доказать, что рассказ Новгородской I летописи младшего извода или его протограф были первичны по отношению к Новгородско-Софийскому своду и послужил источником для включенной в этот свод «Летописной повести о Куликовской битве»[214]. Время составления рассказа Новгородской I летописи младшего извода определяется достаточно уверенно по перечню князей, погибших на Дону. Сокращенный до минимума, он содержит имена только двух князей: «А на съвокупе (съступи. — Авт.) убиенъ бысть тогда князь белозерскии Федоръ и сынъ его князь Иванъ»[215]. Такой интерес новгородского книжника к белозерским князьям, по мнению А. К. Зайцева, мог возникнуть только во время правления в Новгороде сына и внука упомянутых князей Константина Ивановича Белозерского, служилого князя при великом князе Василии I Дмитриевиче. Константин Иванович был в Новгороде в 1393–1397 гг., и, следовательно, по мнению ученого, именно к этому времени следует относить составление рассказа о Куликовской битве, который был помещен в Новгородской I летописи младшего извода[216]. Учитывая то, что в этом тексте никак не обыгрывается помощь Пресвятой Богородицы русскому воинству, что было бы маловероятно после перенесения Ее чудотворного образа из Владимира на р. Клязьме в Москву, можно предположительно еще более сузить хронологические рамки для написания краткого новгородского рассказа о Куликовской битве — 1393–1395 гг.
В. А. Кучкин акцентирует внимание на том, что оба кратких летописных рассказа (Расск. Рог.-Сим. и Расск. НПЛ), уцелевшие в рукописях 40-х гг. XV в., не только являются старшими из сохранившихся летописных повествований о Донском побоище. Они также несут в себе черты, свидетельствующие о предшествующих, не дошедших до нас памятниках, где события битвы излагались подробнее. При этом в протографах обоих рассказов был по-разному использован общий летописный источник московского происхождения, предшествовавший Своду 1409 г., содержавшему Расск. Рог.-Сим.[217]
Таким образом, основываясь на вышеобозначенных аргументах, необходимо признать, что Расск. НПЛ на 12–13 лет старше Расск. Рог.-Сим. в Своде 1409 г. Более того, как подчеркивал А. К. Зайцев, «мы получаем указание на то, что в середине 1390-х гг. существовало некое сравнительно пространное повествование о Донской битве, и уже в то время оно находилось в распоряжении владычного новгородского летописца и в сокращении было включено в его "непрерывно ведущуюся летопись"»[218].
Однако необходимо отметить, что к настоящему времени именно Расск. Рог.-Сим. признается «старейшей записью рассказа "о побоище на Дону"», или старейшим среди сохранившихся летописных текстов о Куликовской битве, на основе которого составлена «Летописная повесть»[219].
Необходимо подчеркнуть, что в исследовательской литературе прочно утвердилось справедливое суждение о том, что рассказам Рог.-Сим. «предшествовали не дошедшие до наших дней памятники, возможно, как летописного, так и внелетописного происхождения, в которых победа на Куликовом поле и связанные с нею события излагались подробнее, чем в дошедших текстах Рогожского летописца и Симеоновской летописи». Статьи 1380 г. Симеоновской летописи и Рогожского летописца возводятся к тексту свода 1409 г. При этом подчеркивается, что «уже до 1409 г. существовали памятники письменности, в которых описывалась Куликовская битва»[220].
М. А. Салмина отметила, что в сравнении с «Летописной повестью» Расск. Рог.-Сим. выглядит композиционно стройным произведением[221]. В то же время А. К. Зайцев считал, что исследовательница сделала ошибочный вывод о том, «что в нем нет "ни одного повторения" и "никаких следов более полного оригинала"». Однако «следы более полного протографа в Расск. Рог.-Сим. не очевидны… еще А. А. Шахматовым указаны были в этом рассказе те повторы (дублировки), которые обычно считаются классическими индикаторами присутствия в одном тексте композиции двух разных летописных источников»