[437]. Выбор для похода зимнего времени обусловливался тем фактом, что, как правило, в зимнее время ордынцы не совершали набегов. Следовательно, русское войско могло уйти с южной границы Московского княжества, не опасаясь нападения Мамая на собственную территорию. Определяется также район действий русской рати — Северская земля. Сначала они заняли г. Трубчевск на Десне, а затем продвинулись на запад к Стародубу. Судя по всему, на обозначенной территории русские войска ранее никогда не действовали, не затрагивая земли южнее Брянска. Само Московское великое княжество с этими землями непосредственно не граничило: на юго-западном направлении московские земли доходили до Калуги, а дальше на юг шли владения потомков черниговских князей — позднейшие Верховские княжества. Б. Н. Флоря подчеркнул, что «в трудных зимних условиях московские войска сумели пройти так далеко на юг, очевидно, лишь благодаря поддержке черниговских князей — союзников Дмитрия Донского»[438].
Результаты вполне удачного военного похода на литовскую территорию московских ратей были во многом определены позицией находившегося в Трубчевске сына Ольгерда Дмитрия. Он, как свидетельствуют данные летописи, «не стал на бои, ни поднял рукы противу князя великаго и не биася, но выиде из града с княгинею своею и з детми и с бояры своими»[439]. Б. Н. Флоря отмечает, что «из летописной записи ясно видно, что соглашение Дмитрия Ольгердовича с московскими воеводами было одобрено его "боярами", что определенно свидетельствует о тяготении местных феодалов к великорусскому политическому центру»[440]. Известно, что в «Сказании о Мамаевом побоище» говорится о приходе братьев Ольгердовичей к Дмитрию Донскому из Северской земли[441], а в некоторых версиях «Летописной повести» указывается, что Дмитрий Ольгердович пришел к Дмитрию Московскому «з брянци» (Ермолинская летопись)[442] или «с силою Дьбряньскою» (Московский свод конца XV в.)[443]. Однако Ю. К. Бегунов показал, что рассказ «Сказания» об Ольгердовичах полон многочисленных анахронизмов и должен быть признан продуктом литературного вымысла[444], а версии «Летописной повести», где читаются указанные выше чтения, представляют собой переработку более раннего текста памятников, представленного текстами Новгородской IV и Софийской I летописей. Тогда как в раннем тексте известие о Дмитрии Ольгердовиче изложено иначе: к Дмитрию Донскому пришел «Дмитрий бряньский с всеми своими мужи»[445].
Таким образом, необходимо признать верным заключение Б. Н. Флори о том, что «в нашем распоряжении нет доказательств в пользу того положения, что после похода зимой 1379/80 г. Дмитрий Ольгердович продолжал владеть Брянским княжеством»[446].
По свидетельству летописи, после соглашения с московскими воеводами Дмитрий Ольгердович выехал в Москву, где «рядился» с Дмитрием Ивановичем, и в результате великий князь Московский «дасть ему град Переяславль и со всеми его пошлинами»[447]. Б. Н. Флоря подчеркнул, что «такое крупное пожалование литовскому князю на московской территории не является единственным в практике русско-литовских отношений конца XIV — начала XV в.»[448]. Аналогичные ему события мы наблюдаем в начале XV в. Именно тогда, в 1406 г., к Василию Дмитриевичу «приеха… служите» из Литвы князь Александр Нелюб, «а с ним много Литвы и Ляхов», и великий князь «дасть ему Переяславль»; а в 1408 г. из Брянска «приеде» к великому князю младший брат Ягайло Свидригайло, а с ним ряд князей «и бояры Черниговъские и Дебряньские и Любутьскые и Рославъскые», и получил от Василия I Дмитриевича Владимир, Переяславль и ряд других городов[449]. По мнению Б. Н. Флори, так как и в 1406, и в 1408 гг. «литовские князья были наделены землями в Московском великом княжестве в качестве компенсации за потерянные владения в Литве, то можно думать, что и Дмитрию Ольгердовичу Переяславль был дан в качестве компенсации за потерянный Брянский удел». И далее исследователь делает важный вывод: «Ив 1405, и в 1408 гг. литовские князья, получившие в держание Переяславль, приходили в Москву с большим войском, состоявшим, как видно на примере Свидригайлы, в значительной части из боярства их бывших владений. Собственно, на содержание этого войска и выделялись города и волости. Это позволяет полагать, что аналогичным образом и с Дмитрием Ольгердовичем выехали на Москву его дружина и местные "бояре"».
Тем не менее необходимо отметить, что главная цель похода зимы 1379/80 г. не была достигнута: создать на литовской границе надежное прикрытие для русских войск, в любой момент могущих выступить против Мамая, не удалось.
Важное значение для результатов похода имел, по мнению Б. Н. Флори, тот факт, что в 1379 г. было, наконец, достигнуто частичное соглашение с Орденом и литовские феодалы развязали себе руки для действий на востоке. Исследователь подчеркивает, что «начавшиеся осенью 1379 г. переговоры были, несомненно, связаны с более ранней акцией Скиргайлы, хотя характер этой связи не совсем ясен»[450]. Если еще в начале августа 1379 г. большое войско крестоносцев вторглось во владения Кейстута, то уже в сентябре начались переговоры о мире между ВКЛ и Орденом[451]. В ходе переговоров в сентябре 1379 г. был выработан при участии Кейстута в Троках договор между Литвой и Орденом, по которому на 10 лет прекращалась война между частью земель Ордена и частью владений Кейстута. Следовательно, обеспечивалась решающая роль трокского центра в решении внешнеполитических задач княжества. Вероятно, пойдя на заключение такого договора, крестоносцы рассчитывали использовать его для того, чтобы внушать Ягайло, что Кейстут хочет лишить его трона. Б. Н. Флоря указывает на то, что в результате «Ягайло, хотя и скрепил договор своей печатью, пошел на заключение в мае 1380 г. в Давыдишках тайного договора с Орденом, по которому из мирного соглашения исключались владения Кейстута, и Ягайло обязывался не оказывать ему помощи в войне с крестоносцами (его войска должны были лишь изображать участие в военных действиях). По убедительному предположению Смольки, заключение этого тайного соглашения было прикрыто от трокского двора договором о перемирии между Великим княжеством и Орденом до конца 1380 г. Такой договор, фактически отдававший владения Кейстута крестоносцам, в перспективе был чреват огромной опасностью для Великого княжества, но на ближайшее время позволял Ягайле направить все силы Великого княжества на восток»[452]. Кейстут, однако, был извещен о тайном договоре Ягайло с Орденом, что должно было серьезно повлиять на отношение трокского двора к планам восточного похода. Он «не мог пойти на риск участия своих основных сил в далеком походе. Он должен был удержать на месте войска хотя бы тех своих земель, которые непосредственно граничили с Орденом, т. е. восточной Аукштайтии и Жемайтии»[453]. Таким образом, надежда бросить против Москвы все силы ВКЛ не смогла реализоваться.
Летописные источники о Куликовской битве единодушно свидетельствуют о договоренности между ВКЛ и Мамаевой Ордой об объединении сил для нападения с юга на Московское великое княжество. Уже в кратком рассказе, восходящем к своду 1408 г., говорится, что Мамай стоял в «поле» за Доном, «ждуща к собе Ягайла на помощь, рати Литовскые»[454], а в «Летописной повести» указывается, что союзники должны были встретиться на Оке в «Семенов день» — 1 сентября 1380 г.[455] Однако местонахождение и непосредственные действия литовского войска летом-осенью 1380 г. вызывают массу вопросов. К примеру, в рассказе, восходящем к своду 1409 г., о литовской армии ничего не говорится. По сведениям же «Летописной повести», литовцы «не поспеша… на срок за малым, за едино днище или менши»[456], т. е. находились на расстоянии одного дневного перехода от места сражения. Но, по сообщениям «Сказания о Мамаевом побоище», литовцы дошли до Одоева, который находится в 140 км от Дона, и, узнав о выступлении Дмитрия Ивановича с войском к Дону, Ягайло «пребысть ту оттоле неподвижным»[457]. О выводе Ягайло своих войск на территорию, сравнительно недалекую от места битвы, свидетельствуют известия прусских хроник конца XIV в. В частности, там отмечается, что литовцы нападали на возвращавшиеся с поля битвы русские войска. Ю. К. Бегунов считает эти свидетельства подтверждением правильности версии «Летописной повести»[458]. Однако Б. Н. Флоря обращает внимание на то, что «вряд ли Мамай пошел бы на немедленное сражение, если бы литовское войско находилось так близко от поля битвы, как об этом говорится в "Летописной повести" Иное дело, если в момент прихода русской рати на Дон он все еще не имел представления о местонахождении литовцев или знал, что они скоро не подойдут. Эти соображения заставляют в данном случае отдать предпочтение версии "Сказания" Тем самым становятся понятными действия Ягайло. Выясняется не только то, что литовский князь находился далеко от места битвы. Не менее интересно, что к месту столкновения он пошел не через находившуюся под его властью Северскую землю, а через владения союзников Дмитрия Донского — черниговских князей, где литовскому войску надо было прокладывать дорогу силой. Очевидно, что Ягайло вовсе не торопился на соединение с Мамаем, а пытался использовать сложившуюся ситуацию в первую очередь для укрепления литовского влияния в землях бассейна верхней Оки»