[813]. С северо-запада непосредственно к Куликову полю примыкали Тульские места. В московско-рязанском договоре 1381 г. сказано, что при Тайдуле, матери хана Джанибека, Тулу «ведали» баскаки. Показательно, что в этом документе город назван «местом». Древнерусского города, расположенного на месте современной Тулы, тогда еще не было. По крайней мере, его следы на территории Тулы не обнаружены.
С большой вероятностью на роль Тулы может претендовать Торховское городище, имевшее посад на р. Синей Тулице[814]. В середине XIV в. этот район сохранял русское население. Оно подчинялось власти одного из улусов Орды. В договоре 1381 г. земли, отвоеванные московским и рязанским великими князьями на Верхнем Дону, характеризуются как «Татарские места»[815].
Название поля, избранного великим князем Дмитрием Ивановичем и его советниками для сражения, в XIV в. было еще неизвестно. Наряду с Куликовым полем названием местности, известной по «Задонщине» в первой половине XVI в. (и вплоть до 1556 г.), было Мамаев луг[816]. Лишь со второй половины XVI в. за ним окончательно утвердилось название Куликово поле.
С запада к району Куликова поля примыкало Новосильское княжество, владения которого граничили с Брянской землей. Некоторые исследователи считают, что после разорения Новосиля осенью — зимой 1375 г. (перед Николиным днем — 6 декабря)[817], в 1376 г. князь Роман Семенович был вынужден из-за набегов татар из Мамаевой Орды перенести свою столицу в расположенный севернее от него Одоев. Без указания на дату об этом сообщает Румянцевская редакция родословных книг 40-х гг. XVI в.[818] Соседний с ним Брянск ранее принадлежал союзнику Дмитрия Ивановича Московского — Дмитрию Ольгердовичу.
Значительно южнее от Куликова поля находился ордынский улус. В грамотах митрополитов Феогноста и Алексия 1330 и 1356 гг. он называется Червленый Яр. Его границы определяются лишь приблизительно. Очевидно, Червленый Яр занимал левобережье Дона от устья Воронежа до Хопра, все Похоперье и пространство между этими реками[819]. Некоторые ордынские владения не имели устойчивых границ. Часто они зависели от сезонных перекочевок. Весной татары двигались на север, а в августе — на юг.
Когда говорят об ордынских землях, обычно представляют степи, занятые кочевниками, перегоняющими свои стада в поисках лучших пастбищ. Земли, расположенные южнее места битвы 1380 г., обычно воспринимаются как районы татарских кочевий. Однако археологические исследования данной местности показывают весьма высокую плотность заселения Подонья русскими людьми. Их поселения на юге встречаются вплоть до рек Битюг, Савал, Карачан и Ворона. На водоразделах Подонья на данных землях встречаются и ордынские археологические памятники — погребения и мечети.
Мамай в это время кочевал вдоль левобережья Дона, подходя к рязанским границам. Его воины накануне Куликовской битвы оказались именно к востоку от Дона. Это хорошо видно как из ранних, так и из поздних свидетельств источников о Мамаевом побоище. Появление ордынцев в Подонье автор «Задонщины» определяет как вторжение в пределы Руси: «Ведомо намъ, брате, что у быстрого Дону царь Мамай пришел на Русскую землю…»[820]. Книжник вкладывает в уста князя Владимира Андреевича, обратившегося к великому князю Дмитрию Ивановичу, следующие слова: «Уже бо поганые поля руские наступают и вотчину нашу отнимают!»[821] В битве, согласно «Задонщине», Владимир Андреевич вновь обращается к Дмитрию Ивановичу с призывом не отступать, потому что «уже бо поганые татары поля наши наступают»[822]. Однако данная фраза относится к событиям, предшествующим битве, поскольку после этих слов Дмитрий Иванович спешил к р. Дон. В Верхнем и Среднем Подонье русские земли были только на левом берегу. На правом были владения, подчиненные ВКЛ и Орде.
В «Сказании о Мамаевом побоище» в качестве мест, где кочевали ордынцы, упоминаются реки и урочища Донского Левобережья (Кузьмина Гать, Воронеж). Следовательно, неспешное передвижение сил Мамая вдоль рубежей Руси, длившееся, согласно «Летописной повести о Куликовской битве», 3 недели, начиная с 23 июня, шло вдоль р. Воронеж и, возможно, Хопра, не выходя на правый берег р. Дон.
Такое расположение татарских пастбищ заставляло ожидать наступления Мамая с востока. Поэтому войска великого князя Дмитрия Ивановича остановились па левом берегу р. Дон. Союзники выставили сторожи у р. Кочур в 50 км ниже того места, где расположились русские полки. Это было сделано для того, чтобы нападение ордынцев не стало неожиданным. «Сказание о Мамаевом побоище» указывает, что этим передовым отрядом командовал Фома Кацибей. Его воины должны были занять старые земляные укрепления на высоком берегу Кочура и предупредить великого князя о начале движения противника[823].
Однако другим источникам Фома Кацибей не известен. Это вызывает сомнения в достоверности свидетельства указанного источника[824].
На Дону в стан русского войска пришла грамота с благословением от преподобного Сергия Радонежского[825]. Ее текст не сохранился. В позднем пересказе утверждается, что троицкий игумен призывал русских князей до конца биться с ордынцами, надеясь на помощь Бога и Пресвятой Богородицы.
В те же дни, когда русские полки стояли на р. Дон (5–6 сентября), Мамай, наконец, узнал о местоположении русских полков. Столкновение сторожи Семена Мелика с ордынцами оказалось неожиданным и очень болезненным для последних. Мамай был раздосадован не только захватом одного из своих вельмож и понесенными потерями (они не могли быть велики)[826], но и внезапным появлением в близости от его станов русского войска. В этих условиях Мамай не стал дожидаться своих медлительных союзников. Ему также не хватило времени для сбора кочующих вдоль р. Воронеж татар, чтобы вместе с ними напасть на противника. Мамаю стала очевидной и двусмысленность поведения великого князя Олега Рязанского, который считался его союзником, ибо на сведения его разведки темник опирался в своих расчетах. Теперь для победы ордынцам надо было быстро и решительно действовать. Мамаев стан пришел в движение.
По всей видимости, стремясь перехватить стратегическую инициативу, Мамай решил быстрым маршем достичь Дона, переправиться на его правый берег и, прикрываясь рекой от русских войск князя и обойдя их, соединиться с войсками ВКЛ, чтобы затем напасть на беззащитные земли Северо-Восточной Руси.
Вестники, прибывающие от Семена Мелика, в это время торопят великого князя Дмитрия Ивановича, сообщая ему о передвижении татар. Чувствуя приближение битвы, одни русские воины радовались, желая совершить подвиг, другие же печалились, предвидя свою гибель в бою[827]. Тогда Дмитрий Иванович обратился к князьям и воеводам с речью, чтобы поддержать их воинский дух: «Приспе, братие, время брани нашея… Аще оживемь — Господеви есмы, аще умремь за миръ сей — Господеви есмы!»[828].
В «Летописной повести о Куликовской битве» и «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что русские князья и воеводы долго совещались о дальнейших действиях[829]. Автор «Летописной повести» отмечал, что одни призывали Дмитрия Ивановича: «Поиди, княже, за Дон», а другие, наоборот, отговаривали: «Не ходи, понеже зло умножишася врази наши, не токмо татарове, но и Литва, и рязанци»[830]. Автор «Сказания о Мамаевом побоище» в качестве причины, заставившей великого князя переправиться на правый берег Дона, назвал мысль, высказанную князьями Андреем и Дмитрием Ольгердовичами: «Аще хощеши крепкаго въйска, то повели за Донъ возитися, да не будеть ни единому же помышлениа въспять». Однако полководцу, отвечавшему за все войско, едва ли подобало им рисковать, поддавшись красивой идее: «И аще побиемъ, тъ вси спасемся, аще ли умрем, тъ вси общую смерть приимемъ от князей и до простых людей»[831]. Схватка между войсками Дмитрия Ивановича и Мамая была неизбежна, но ставить свое войско в невыгодное положение спиной к реке только ради того, чтобы сражение началось быстрее, как будто противоречит элементарному здравому смыслу.
Спор между князьями и воеводами, скорее всего, был вызван иными причинами. Незадолго перед битвой татары кочевали вдоль р. Воронеж, их появления ждали на левом берегу р. Дон. Здесь пролегал удобный путь, которым кочевники во время походов на Русь пользовались и позднее — в ХVI–ХVII вв. Однако последние данные разведки говорили о возможном продвижении ордынцев на правом берегу Дона. Перед русскими полководцами встал вопрос: так по какому же берегу реки будет идти Мамай? И ошибка в определении пути его войска могла дорого всем стоить.
Вопрос о форсировании русскими войсками р. Дон 7–8 сентября 1380 г. вызывает определенную полемику в историографии.
Если С. М. Соловьев просто описывал события Куликовской битвы, никак не комментируя решение великого князя переправиться на правый берег Дона[832], то В. А. Кучкин ограничился констатацией наличия совета перед форсированием реки и факта переправы. Движение по левому берегу р. Дон русских войск он объясняет в первую очередь тем, что, «зная, что Мамай кочует на правобережье Дона, Дмитрий, идя левым берегом, избавлялся от неожиданной атаки ордынской конницы. На марше его полки от такой атаки заслонял Дон»