[908]. Любопытную деталь сохранил рассказ Новгородской I летописи младшего извода: «Москвичи же мнози небывалци, видевшее множество рати татарской, устаршишяся и живота отчаявшихся, а инии на бегы обратишася»[909]. По всей видимости, многие новобранцы, не бывавшие ранее в боях и тем более не участвовавшие в больших сражениях против ордынцев, во время первой атаки противника испугались и даже побежали.
Вероятно, именно в этот момент началось движение основных сил ордынцев. В «Летописной повести» оно описано следующими словами: «И се поиде велика рать Мамаева, вся сила татарскаа». Навстречу татарским полкам двинулись русские «великие полки» (Большой полк и полки Правой и Левой руки): «А отселе князь велики Дмитрии Ивановичь съ всеми князьми рускими, изрядивъ полкы, поиде противу поганыхъ половець и съ всеми ратьми своими»[910].
В Новгородской I летописи подчеркивается, что «бысть брань на дългъ час зело»[911]. В «Летописной повести о Куликовской битве» отмечается, что полки покрыли поле на 10 верст[912]. По всей видимости, имелась в виду глубина построения обоих войск, так как по фронту они не могли занять пространство большее, чем позволяло расстояние между истоками Смолки и Дубяка, то есть около 4 км[913]. Большая глубина боевых порядков придавала русским и ордынским силам необыкновенную устойчивость и делала развернувшееся сражение необычайно ожесточенным.
Русский книжник, оставивший нам «Летописную повесть о Куликовской битве», писал, что «бысть сеча зла и велика, и брань крепка» и что от сотворения мира не было такой битвы. Отмечает он и необычайное упорство сражающихся противников: «Прольяся кровь аки дождева тучи, обоих, рускых сынов и поганых, и множество безчислено падоша трупиа мертвых от обоих. И много Руси побиени быша от татаръ, и от Руси — татаре. И паде труп на трупе, паде тело татарское на телеси христианском; индеже видети бяше русинъ за татарином ганяшеся, а татаринъ русина стигаше. Смятоша бо ся и размесиша, кииждо бо своего супротивника искаше победити»[914].
Автор «Сказания о Мамаевом побоище», явно преувеличивая реальную ситуацию, дает еще более красочную картину боя, отмечая, что «съступишася грозно обе силы великиа, крепко бьющееся, напрасно сами себе стираху, не токмо оружиемъ, нъ и от великиа тесноты под коньскими ногами издыхаху, яко немощно бе вместитися на том поле Куликове: бе место то тесно межу Доном и Мечею». Оба войска казались уже не собранием множества людей, а единой природной стихией: «Из нихъ же выступали кровавые зари. А в них трепеталися силнии млъниа от облистаниа мечнаго». Треск копий и звон мечей заглушали все звуки. Сражающиеся видели в хаосе общей схватки только тех, кто был рядом с ними, не имея возможности обозреть развернувшееся свирепое побоище целиком. Воинам казалось, что время остановилось и битва длится уже и «час и третий, и четвертый, и пятый и шестой». Однако все происходило очень быстро[915].
В «Сказании о Мамаевом побоище» отмечается, что после долгого сражения «начаша одолевати погании». Более ранние памятники, отмечая упорность битвы, не говорят о перевесе ордынцев на тех или иных участках фронта. Тем не менее указанная фраза «Сказания о Мамаевом побоище» традиционно рассматривается в историографии как указание на прорыв конницей Мамая левого фланга русских войск[916]. На наш взгляд, на известии лишь данного источника нет оснований говорить о прорыве какого-либо места во фронте русских войск, тем более левого фланга. Данная формулировка памятника свидетельствует только о том, что татары начали теснить русских, причем по всему фронту. Она может быть сравнима с фразой «Задонщины»: «Поганыя татарове поля наступают, а хоробрую нашу дружину побывают»[917]. Таким образом, можно констатировать, что оснований для вывода о прорыве строя русских полков в источниках нет. При этом памятники отмечают большие потери, которые вызвали утрату позиций русскими войсками и отступление к Непрядве и Дону.
Именно в этот момент, по всей видимости, и был введен в бой общий резерв русских войск, осуществлена знаменитая атака засадного полка. По данным «Сказания о Мамаевом побоище», князь Владимир Серпуховской торопился вступить в битву, но опытный воин князь Дмитрий Боброк удерживал его. «Что убо плъза стояние наше? Который успех нам будет? Кому нам пособити? Уже наши князи и бояре, вси русскые сынове напрасно погибають от поганых, аки трава клонится!» — восклицал Владимир Андреевич. Воевода же неизменно отвечал: «Не уже пришла година наша»; «Пождите мало, буавии сынове русскые, будеть ваше время коли утешитися, есть вы с кем възвеселитися». И ратники его полка оставались на месте, горько плача, видя друзей своих, поражаемых ордынцами, и всей душой стремились в гущу схватки[918]. Как отметил автор памятника, когда ветер подул из-за спины русских воинов, Дмитрий Боброк воскликнул: «"Нагие время приспе, и часъ подобный приде!" — и рече: "Братьа моа, друзи, дръзайте: сила бо Святого Духа помогаешь нам!"» Словно соколы, срывающиеся на стаю птиц, устремились ратники на врага[919].
Однако надо полагать, что данное описание атаки засадного полка является вымыслом.
В то же время само введение в сражение резерва во главе с князьями Владимиром Андреевичем и Дмитрием Боброком упрочило позиции русских войск. Вероятно, В. А. Кучкин прав в том, что атака засадного полка позволила перестроиться и перейти в контрнаступление большому полку[920]. Это, в свою очередь, решило исход битвы: отход ордынцев превратился в паническое бегство. Автор «Сказания о Мамаевом побоище», описывая данный эпизод, вложил в их уста следующие слова: «Увы нам, Русь пакы умудрися: уншии с нами брашася, доблии вси съблюдошася»[921].
«Сказание о Мамаевом побоище» подробно описывает участие в битве Дмитрия Ивановича. По его данным, практически в самом начале битвы он был ранен и сброшен с коня. Много раз слева и справа от него падали убитыми его воины, а его самого враги обступали, подобно воде, со всех сторон. Удары обрушивались на голову и плечи великого князя, наносились в его живот и грудь. Но доспехи отразили удары и спасли жизнь великому князю. С трудом он выбрался из гущи рукопашной схватки, но не смог уже снова сесть на коня и снова броситься на врага[922]. Израненный в схватке с четырьмя ордынцами, великий князь вышел из битвы, чтобы укрыться в дубраве[923].
Источник уделяет много внимания также поведению Мамая. В нем отмечено, что в ужасе темник молился, но, увидев новых русских воинов, которые скакали по полю, гоня перед собой его полки, как овечье стадо, сказал своим приближенным: «Побегнем, ничтоже бо добра имам чаати, нъ поне свои главы унесем»[924]. По данным «Сказания о Мамаевом побоище», темник в панике бежал с поля боя. Услышав об этом от своих вестников, его темники и властители также бежали. Увидев это, все многоплеменное войско Мамая обратилось в бегство.
Словно гонимые гневом Божьим, одержимые страхом ордынцы метались, ища спасения, а русские воины преследовали их.
Однако надо полагать, что подробности личного участия великого князя Дмитрия Ивановича и Мамая в битве если не полностью вымысел автора «Сказания о Мамаевом побоище», то, по крайней мере, значительно приукрашенное и преувеличенное известие.
Завершающим этапом сражения стало преследование побежденных. Всадники Дмитрия Ивановича гнали противника до самого края Куликова поля. Много врагов было убито, некоторые утонули при переправе. Полки Дмитрия Ивановича гнали татар до р. Мечи, на берегах которой был расположен стан ордынцев. Там русские ратники разгромили еще множество врагов и захватили все их имущество и все их стада. Мамаю же удалось уйти от погони, по объяснению «Сказания о Мамаевом побоище», в связи с тем, что утомленные кони русских воинов не могли догнать его свежих лошадей[925].
Хронология битвы обычно определяется, исходя из упоминаний в «Летописной повести» о продолжительности сражения в течение 3 часов — с 6 до 9 часов утра. В современном измерении времени данный промежуток соответствует периоду между 10 час. 35 мин. и 13 час. 35 мин.[926] Показательно, что сведения «Сказания» о вступлении в бой засадного полка («Осмаго же часа година» — 8 часов) — 12 час. 35 мин. — полностью укладываются в хронометраж битвы «Летописной повести». Данный факт позволил В. А. Кучкину сделать вывод о том, что «согласованность разных источников относительно хронологии важнейших эпизодов битвы позволяет с доверием относиться к содержащимся в них хронологическим указаниям»[927]. Однако столь точная хронометрия сражения в памятниках Куликовского цикла вызывает определенные сомнения. Во-первых, ранние произведения ее не знают. Во-вторых, как предположил В. Н. Рудаков, находясь за пределами русских княжеств, там, где нет церквей и, стало быть, служб и колокольного звона, участники событий не могли точно вычислить время[928]