Тесто я поставила подниматься заранее, ещё с утра, и теперь, когда оно распухло под тканью, пряное пахнущее дрожжами и ванилью, я отщипнула куски, раскатала и посыпала корицей, перемешанной с тёмным сахаром. Свернула в рулетики, разрезала и разложила на противень, смазала желтком и поставила в печь. А пока они подрумянивались, взялась за груши — спелые, чуть мягкие, с медовым ароматом. Я обжарила их на сковороде в сливочном масле с мёдом и каплей лимонного сока, чтобы они чуть схватились карамельной корочкой, но остались сочными внутри.
Крем я готовила отдельно, взбила сливочный сыр, сливки и ваниль до тех пор, пока масса не стала похожей на облако с привкусом счастья. Булочки вынула, остудила, смазала кремом, сверху положила горячие груши и посыпала ореховой крошкой. На это всё капнула каплю апельсинового сиропа, чтобы добавил изюминку блюду.
Тем временем кувшине уже плескался напиток, настоявшееся молоко с мятой, взбитое до пены и подслащённое липовым мёдом. Я добавила туда немного растёртой клубники, и напиток стал розовато-молочным, как рассветный туман.
Когда я поднесла всё это к столику, парочка смотрела друг на друга, держась за руки, уткнувшись лбами, будто даже воздух между ними был лишним. Они подняли глаза на поднос и ахнули.
— Это для нас? — выдохнула девушка.
— Для вас. И про вас, — кивнула я.
— Вы… вы умеете слушать наши сердца, — с восхищением прошептала она.
Они ели, смеялись, кормили друг друга кремом с ложечки, и пили из одного кувшина. И казалось, само кафе стало чуть ярче, светлее, как будто кто-то открыл шторы и впустил солнечный день внутрь. За соседним столиком эльф отставил чашку, поднялся, кивнул мне и ушёл. Лёгкий, как тень, но уже не такой одинокий.
Я стояла за стойкой и улыбалась. Тепло разливалось внутри, то ли от горячего шоколада, что я только что отпила, то ли от того, как уютно и правильно всё вокруг складывалось. Внутри кафе пахло корицей, шоколадом, розовой водой и свежей выпечкой. Где-то в углу тихо потрескивали свечи в изогнутом подсвечнике — Карапузий настоял, чтобы у нас обязательно были свечи «для уюта», и я не спорила. Ветерок из распахнутого окна нес запахи цветов, а над дверьюснова звякнул колокольчик и я, привычно вытирая руки о фартук, повернулась к новому гостю.
И вот тут… я замираю. На пороге стоял кто-то… странный.
Он был высокий. Очень высокий, выше даже Орина, а это уже ого-го. Шляпа с широкими полями почти скрывала лицо. Мантия цвета сажи до пола, а на поясе болтались какие-то флаконы, мешочки, даже маленький котёл. Он вошёл, не торопясь, словно ступал по земле впервые за много лет. Под шляпой мелькнули глаза — фиолетовые, внимательные, завораживающие.
— Добрый день, — я улыбнулась. — Проходите.
Он слегка склонил голову и, не говоря ни слова, направился к самому дальнему столику у окна. Сел. Вытащил из-за пазухи маленькую книгу и перо, и стал в неё что-то записывать, будто бы и не замечая, что вокруг кипит жизнь.
Я подняла брови, и тут же зазвенел голос Карапузия откуда-то из кухни:
— Осторожно с ним, Настенька! Это хроноплёт!
— Кто? — переспросила я шёпотом.
— Волшебник, работающий со временем. Один из немногих. У него вечный завтрак. Или вечный полдник. Или вечная тоска по вкусу, которого уже нет.
Звучало конечно странно, но я кивнула и открыла свою книгу.
Она долго оставалась пустой. Настолько долго, что я начала волноваться. А потом… на странице вспыхнули огоньки, всплыло слово «воспоминание». И под ним рецепт.
Я никогда не слышала ни о чём подобном. «Слоёное облачко». Ни тебе теста, ни понятных ингредиентов. Только загадки. Книга написала: « Возьми один момент из детства, один запах лета, немного засахаренных лепестков фиалки, ложку сиропа из белого винограда, и две лёгких мечты. Осторожно смешать, не разрушив ни одного воспоминания. Подавать с рюмкой медового настоя и кристаллизованной мятой».
Я встала посреди кухни, закусив губу. Что это вообще значит?
Но я повар. Я справлюсь даже с таким!
9
Сначала я взяла мед, сироп, сливки, совсем немного взбитого белка, но не до плотных пиков, только чуть-чуть, чтобы вспенилось. Я добавила лепестки розы, которые Карапузий принёс мне вчера, и немного ванили. Всё это я тщательно перемешала — медленно, по кругу, в одном направлении, как нас учили в кулинарной академии. Потом вылила в стеклянную формочку, и поставила в прохладную часть кладовки, где дул сквозняк из особого каменного проёма — как мини-холодильник.
Через десять минут я достала облачко — оно и правда выглядело как взбитый воздух, чуть подсвеченный изнутри. Осторожно выложила его в глубокую керамическую чашку, капнула медового настоя рядом, и посыпала тонко крошенной мятной карамелью.
Я поставила блюдо перед хроноплётом и замерла. Он поднял голову, посмотрел на меня, потом на чашку. И… улыбнулся. Совсем чуть-чуть. Но я видела, его глаза стали мягче. Как будто в них на миг отразилось воспоминание о детстве. Или тёплый июльский вечер. Или чьё-то счастливое «останься ещё немного».
Он взял ложку, попробовал. Затем кивнул. Опять же, чуть заметно.
— Можно мне остаться? — спросил он негромко.
— Конечно, — ответила я.
Он достал снова свою книжечку и стал что-то записывать. Еду не трогал больше. Но остался.
Я вернулась на кухню и только собралась налить себе воды, как снова радостно зазвенел колокольчик
Вошли двое.
Она — невысокая, с длинными светлыми волосами и в ярко-зелёном платье. Он — выше, с ямочкой на щеке, в рубашке, закатанной по локоть. Они держались за руки, смеялись, смотрели друг на друга и было ясно: здесь любовь. Простая, живая, тёплая.
— Мы хотим… чего-то, — она повернулась ко мне, не отпуская его руки. — Такого, чтобы навсегда запомнилось. Чтобы как день, когда ты впервые поцеловался, а потом смеялся до слёз.
Я кивнула. Открыла книгу. Она отозвалась сразу.
«Парный десерт для сладкой парочки: Ванильный поцелуй и Малиновая дрожь».
Я захихикала и вернулась на кухню.
Сначала я сварила густой малиновый сироп с каплей лайма и лепестками розы. Остудила. Сделала нежный заварной крем на желтках и молоке, добавила каплю рома, здесь его называют «эльфийская радость». Затем испекла два бисквитных рулета: один с клубничным конфитюром и белым шоколадом, второй с малиной и лаймом. Завернула, остудила, нарезала на тонкие кусочки. Уложила в блюдо ф форме сердечка, сверху украсила заварным кремом, малиной и лепестками розы.
Подала им, и они ахнули от удивления. Потом они медленно ели десерт, кормили друг друга, и снова смеялись.
— Как же вы это делаете? — спросил парень, вытирая пальцы салфеткой. — Это волшебство?
Я только пожала плечами.
— Я просто слушаю ваши сердца. Ну и волшебная книга немного помогает. — подмигнула я сладкой парочке.
Солнце пробивалось через шторы. Кафе дышало. А я снова чувствовала… я дома. И каждый, кто приходит, тоже это чувствует.
***
Дни шли. Тепло растекалось по утрам сквозь ставни, как мёд по горячей булочке. Я просыпалась рано, когда улицы ещё дремали, варила первую порцию какао с корицей, выходила босиком на крыльцо и смотрела, как солнце поднимается над крышами лавок, как ранние птицы снуют туда-сюда, голуби вьют гнёзда на подоконнике, а за углом кто-то развешивает на верёвке выстиранные рубашки. Воздух был полон пыли, трав и надежд.
Наше кафе процветало.
Карапузий каждый день радостно хлопал крылышками, бегал с пером и бумагами, что-то записывал, переписывал, сравнивал. Он вёл учёт клиентов, считал проданные блюда, составлял списки продуктов. Он напоминал мне смешного чиновника, сбежавшего из дворца, чтобы печь пироги.
А ещё у нас начали появляться постоянные посетители.
Ну, во-первых это был Орин. Каждое утро он прилетал к нам с ящиками продуктов. Мы с ним уже не смущаясь переглядывались, улыбались и говорили что-то тёплое друг другу. Он часто приносил клубнику, виноград, иногда орехи в каких-то ароматных листьях — не для кафе, а просто «Я подумал, что тебе это понравится, Настенька».
А ещё к нам часто захаживал сердитый гном, тот самый первый посетитель. Теперь он здоровался не только кивком, но и тяжёлым: «Ну, чё у тебя сегодня вкусного?». А потом молча уплетал за обе щёки сырные лепёшки с чесночным маслом, жареное мясо и мясное рагу.
Эльф тоже иногда заглядывал. Каждый раз тихо, словно боялся потревожить покой, и всегда просил «что-нибудь… связанное со счастьем». Я каждый раз пыталась угадать, что для него значит счастье. Иногда это был лимонный торт. Иногда горячее молоко с лавандой. Иногда это были пирожки с капустой, почти такие же, как готовила моя бабушка.
Однажды к нам пришла девушка с разбитым сердцем и просила просто чаю. Я подала ей чай с бергамотом и мёдом и печенье в форме звёздочек. Она сидела у окна и писала письмо, а потом она ушла, оставив на столе записку. Просто: «Спасибо. Вы помогли мне снова дышать».
Книга рецептов открывалась с готовностью, и каждый день подсказывала что-то новое: то ванильный флан с изюмом, то зелёный суп с лемонграссом и перловкой, то пирог из лесных орехов с карамельной крошкой, то молочный кисель с розовой пудрой. Я училась. Пробовала. Ошибалась. Но очень гордилась собой.
И всё было хорошо.
До одного прекрасного утра.
10
Колокольчик у двери звякнул иначе. Не радостно и звеняще, а как-то строго. Как будто он встал по стойке смирно. Я вышла из кухни, вытирая руки о полотенце, и замерла.
На пороге стояла женщина. Высокая, с прямой спиной, в тёмно-синем строгом платье до щиколоток и в ботинках, отполированных до зеркального блеска. На груди блестел значок: серебряная ложка, перекрещённая с пером и весами. В руке увесистая папка. Взгляд у неё был пронзительный, острый как игла.
— Доброе утро, — сказала я, чувствуя, как голос чуть дрогнул. — Проходите, пожалуйста.
— Управление магико-бытового надзора. Инспекция по питейным заведениям и кулинарным структурам, работающим с частной публикой, — отчеканила она. — Говорят, у вас тут чудеса творятся.