Любовь сидела посреди луга и невидяще смотрела на мамин фургон. Солнце над головой походило на желтый каштан в безупречном небе, но она не обращала внимания на окружающую красоту. Она была в своей голове: мысли, беспорядочные и суматошные, бешено жужжали, словно пчелы в банке. Однажды, будучи маленькой девочкой, она поймала пчелу и закрыла ее в одной из пустых стеклянных банок, которые мама и другие женщины использовали для домашнего ежевичного джема. Некоторое время она наблюдала, как пчела кружила по банке, раз за разом ударяясь о маленькую стеклянную тюрьму, пораженная ее душераздирающей целеустремленностью, ее самопожертвованием. Ей всегда казалось странным, что пчела убьет себя, чтобы защитить матку. Что перед лицом опасности она теряет все способности к самосохранению. Что жалит человека, потом умирает. Жить, потом умереть. Вот так просто. Поступок сам по себе чистый, но глупый.
Даже тогда Любовь знала, что никогда не сделает чего-то настолько глупого и нелогичного, и тогда она поступила так, как поступил бы любой умный ребенок, но большинство даже не мыслили об этом: она избавила пчелу от ее бессмысленного существования. Та все равно рано или поздно убила бы себя. То, что сделала Любовь, было милосердным. Она просто ускорила процесс.
Какой смысл жить только затем, чтобы умереть? Жизнь предназначена для жизни. Для вечности. В противном случае рождение не имеет смысла. Бесполезное, глупое, безумное событие, лишенное логики.
Любовь больше всего ценила логику. Логично делать все, что в твоих силах, чтобы жить вечно. Стать чистой, чтобы достичь вечной жизни, — правильно. Логично. В смерти смысла нет. Смерть для слабаков и трусов. Иногда, чтобы получить желаемое, жертвы необходимы, но для этого есть другие. Она никогда не будет рабочей пчелой. Она рождена быть маткой. Королевой.
Любовь представила мамино лицо. Положила ладонь себе на грудь и сосредоточилась на своем теле. Она чувствовала пульсацию, но не понимала, это бьется кровь в ладони или сердце. Знала только, что сердце ее бьется медленно. Очень медленно. Она была спокойна, потому что знала, что должна сделать.
Любовь поднялась на ноги и пошла через поле. Проводя пальцами по потным коровьим спинам, она лавировала между их массивными телами, гибкая и упругая, словно нимфа, ее шаги по сухой траве были легкими, как перышки. На губах, подобных розовому бутону, играла улыбка, а солнечный свет отражался в волосах цвета воронова крыла, превращая их в жидкий шелк. Она ощущала спокойствие, какого доселе не испытывала; безмятежность, которая освободила ее разум от земных забот, потому что теперь она без тени сомнения знала, что до полного просветления рукой подать. А ее руки подчиняются только ей.
Радостная, как новорожденный жеребенок, Любовь весело доскакала до дома Дядюшки Спасителя. Несколько секунд она стояла на крыльце, восхищаясь очертаниями имен, аккуратно вырезанных на скульптуре ее дяди в человеческий рост. Надежда, которая умела красиво писать, добавляла новые чистые имена каждый раз, когда к общине присоединялся новый человек. Сейчас скульптуру украшали тридцать три имени.
Спаситель
Милость, Любовь, Смирение
Благородство, Доброта, Добродетель, Милосердие
Отвага, Надежда, Честность, Благочестие, Радость
Честь, Красота, Веселье, Гармония, Истина, Вера
Доблесть, Обет, Скромность, Страсть
Усердие, Верность, Старание
Прилежание, Долг
Свобода, Воля, Выбор
Преданность, Благодать
Любовь уставилась на свое имя, которое на скульптуре располагалось на голой груди Спасителя между именами мамы и Смирения. Она посмотрела на мамино имя, потом на имя сестры. В сердце ничего не дрогнуло, она ощущала только жгучую решимость поступить правильно. Она обвела свое имя указательным пальцем, представляя, как кровь, которой оно написано, проникает сквозь кожу в ее вены. Образ вызвал трепет внизу живота. Любовь открыла дверь и бодрым шагом зашла в дом.
Она знала, что ее не приглашали, но в этот конкретный момент ей было все равно. Чувствуя себя свободнее, чем когда-либо, вдохновленная блаженной уверенностью и преданностью, она взлетела по скрипучей деревянной лестнице к кабинету Дядюшки Спасителя, где он проводил много времени, когда не произносил речи или общался с людьми.
Услышав какой-то звук, Любовь остановилась перед спальней Спасителя. Дверь была слегка приоткрыта. Она слышала странный сосущий звук, идущий изнутри комнаты.
Не задумываясь, Любовь толкнула дверь, шагнула внутрь и, разинув рот, уставилась на сцену перед собой.
Глава 23Лили
Наши дни
Лили примостилась на диване. Несмотря на невыносимую жару, она чувствовала себя насквозь замерзшей. Замерзшей и опустошенной. Джон ходил туда-сюда перед ней с суровым, как гранит, лицом. С той минуты, как Филдинг сообщила им об обнаруженных тапочках Ханны, они не сказали друг другу ни слова. Это положило конец ее подозрениям насчет мистера Саксона, но заставило трястись от страха. По словам Филдинг, Ханну и Грега видели на Догвуд-стрит, которая находится в неблагополучном районе города. По какой-то причине они убежали в Гримстоунский лес. Догвуд-стрит совсем недалеко, меньше десяти минут пешком. Лес начинается сразу за ней. В середине леса находится лесная школа. И Ханна, и Грег ходили туда со своими классами. Она помнит, как подписывала разрешения на экскурсии, и нетерпение Грега, который думал, что увидит древесную фею.
Лили схватила невидимый ключ и попыталась запереть дверь перед роем жутких сценариев. Слишком рано думать худшее, и все же она не сумела повернуть этот ключ. Картина за картиной проталкивались в щель и наводняли ее воображение. Вот Грег свернулся в позе эмбриона в то время, как приступ астмы лишает его легкие воздуха; Ханна безуспешно пытается вырваться из рук человека в капюшоне, плачет, умоляет отпустить ее.
«Если бы только мама была здесь. Она бы знала, что делать.
Мама умерла. Ты уже потеряла ее. И Ханну с Грегом тоже потеряешь».
Несколько секунд Лили не могла дышать. Если бы с ними все было в порядке, к этому времени они уже вернулись бы. Должно быть, случилось что-то ужасное.
Обыскав комнаты Ханны и Грега и весь дом сверху донизу, они выяснили, что пропал и школьный рюкзак Грега в виде божьей коровки. Добавьте к этому странное письмо, найденное Джоном под подушкой Грега, и незапертую дверь — ключ так и остался висеть на крючке — и можно прийти только к одному выводу: дети покинули дом добровольно. Их не похищали среди ночи, но — как минимум Грега — выманили соблазном, слишком удивительным, чтобы устоять. Возможно, это сделала его лучшая подруга Аврора. Больше Лили в голову не приходило никого, кто мог бы написать подобное письмо, что она и сказала детективу Филдинг. Та отправила домой к Авроре Уайт человека, но Ханны с Грегом там не оказалось.
Лили склонилась над письмом, которое Филдинг положила в прозрачный пакет. Кремовая бумага формата А5 с маленькими незабудками по краю. Слова выведены карандашом на удивление аккуратным почерком. Хотя бумага не разлинована, строчки ровные. Грег читает достаточно хорошо для своего возраста, но пишет вкривь и вкось. Эти же буквы одинаковые и приятно округлые. Хотя и не соединенные. Было бы удивительно, если бы семилетний ребенок мог соединять буквы так аккуратно. Ей ли не знать, ведь она больше десяти лет учит детей от четырех до одиннадцати. Чего она не знает, так это почерка Авроры, но девочка очень умненькая. Одаренная и талантливая. Гениальность не всегда сочетается с хорошей моторикой и аккуратностью, но довольно часто, особенно у девочек. Полиция уже опросила Аврору насчет письма, но что, если она соврала? Что, если Аврора знает больше, чем говорит?
Лили передернуло. Сердце колотилось все быстрее, пока она перечитывала письмо и представляла, как Грег выполняет все слово в слово.
«Дорогой Грег,
я хочу, чтобы ты пришел сегодня, но увидеть ее можно только в два часа ночи. Убедись, что твои мама и папа заснули, потом выходи из дома. Никому не рассказывай. Ты знаешь, где я буду. Жду не дождусь, когда ты встретишь мою фею! Она тебе очень понравится. Выброси это письмо!
Если именно поэтому ее дети ушли из дома в два часа ночи, она поражается Ханне. Она могла бы ожидать подобной глупости от Грега, который одержим феями с пяти лет и до сих пор верит в Санту, но Ханна? Ханна разумная девочка. По крайней мере Лили считала ее таковой. Почему ее маленькая девочка совершила такой безрассудный, опасный поступок — выше ее понимания.
От этих мыслей во рту появился кислый привкус, и Лили подумала, что совсем не знает свою дочь — что, бесспорно, ее собственная вина. Работа всегда была напряженной: тяжело преподавать полный день и уделять внимание двум детям. Временами Лили не понимала, как у людей так легко все получается на первый взгляд. Некоторые мамочки, кажется, успевают читать и даже поддерживать форму. Она не имела ни малейшего представления, откуда у них берутся силы. Она уже месяцев восемь не ходила на аэробику. В последнее время жизнь неслась в бешеном темпе, но множество людей находят стимул, а значит это ее недостаток. Еще даже до рождения Ханны она боялась, что будет плохой матерью, и тревожное расстройство запустило в нее свои мерзкие зубы. Физические упражнения хорошо справлялись с тревожностью, но она просто не могла найти мотивацию впихнуть их среди прочих дел. И переживания по поводу растущей трещины между нею и Джоном тоже отвлекли ее внимание от детей. Но это не оправдание. Должно быть, с Ханной что-то случилось, раз она поступила так глупо и опасно и ушла из дома среди ночи. Лили думала, что научила Ханну соблюдать осторожность. Не пугая до смерти, она пыталась разными способами донести информацию об опасностях, с которыми можно столкнуться. Ханна сделала это, чтобы обратить на себя внимание? Что-то случилось в школе, о чем Ханна ей не рассказала, потому что она была слишком занята, выставляя отметки или ссорясь с Джоном? А Грег с этим спрятанным под подушку письмом. Он скрывал от нее, потому что думал, что ей все равно?