Она не может умереть. Не умрет. Если она умрет сейчас, все будет зря.
Отчаянно стремясь сосредоточиться на чем-нибудь другом, кроме боли, Любовь подумала о новой дающей. Еще одна маленькая девочка, на этот раз из Сомерсета. Она надеялась, что это дитя примет новую жизнь.
Тело содрогнулось от боли. Любовь ткнулась головой в плечо и застонала.
Спаситель встал.
— Это невыносимо. Пойду поищу Милость. Если придется тащить ее сюда за волосы, я это сделаю. Она будет здесь во время рождения своего первого внука, даже если это будет стоить мне жизни. И Смирение. Она тоже должна быть здесь.
Любовь посмотрела на спящего у нее на руках ребенка. Они со Спасителем уже решили назвать его Строгость. Личико младенца было опухшим и страшненьким, но он станет ценным вкладом в общину.
Сейчас его крошечное тельце было завернуто в бирюзовое одеялко, которое связала мама. Одеяло пахло Милостью, розмариновым мылом и слабостью.
Она подняла глаза. Мама висела на яблоне. Облака разошлись, и солнце осветило ее, как елочную игрушку. Казалось, что она сияет. Ее кожа и волосы блестели, как начищенный бокал, но мама не была чистой. Она была воплощением нечистоты. Грязная тряпичная кукла, привязанная к ветке за шею, с разомкнутыми губами и засохшей слюной.
Веревка была ее ядом. Веревка, дерево и стул. Любовь вспомнила, как в детстве играла с мамой и Смирением в висельника, и ее свободный от ребенка живот задрожал.
На белом балахоне Милости кровью было написано ее последнее послание: «ВСЕ ВРАНЬЕ».
Балахон насмехался, а слова причиняли боль. Каждая буква просачивалась в сердце, словно яд.
Смирение стояла на коленях и голосила. Верность пыталась ее успокоить.
Усердие залез на дерево. Он обрезал веревку, а Благородство со Спасителем поймали мамин труп.
Все пришли поглазеть, даже дети. Некоторые плакали. Другие таращились в ужасе. Несколько человек шептались, прикрывая рты ладонями, со слезами на глазах, и кивали, как будто все время знали, что так случится.
Смирение поднялась на ноги и, спотыкаясь, подошла к ней. Она подняла руку и обвиняюще ткнула в лицо Любови, подчеркивая каждое слово.
— Это ты сделала. Ты ее убила. Ты убила нашу маму.
— Не слушай ее. У нее шок, — быстро проговорила Верность, бросив взгляд на Спасителя.
Спаситель и Благородство остановились как вкопанные. Спаситель держал верхнюю половину тела Милости, Благородство — нижнюю. Оба обливались потом. Вечернее солнце было горячим и ослепительным.
— У меня не шок, — огрызнулась Смирение. Она резко развернулась, тыча пальцем в присутствующих. — Вы все виновны в ее смерти.
— Она не в своем уме, — сказал Спаситель, глядя на Любовь.
Любовь смотрела ему в глаза. Ей хотелось кричать, но она не могла проявить слабость перед своими рабочими пчелами. Это ее момент. Момент, которого она ждала.
Спокойно, она повернулась к Верности и передала ей ребенка. Потом посмотрела на Смирение и улыбнулась.
— В каком-то смысле ты права. Я действительно убила нашу мать.
По толпе прокатился резких вздох. Внутренне Любовь засмеялась. Она привлекла их внимание. Все взгляды прикованы к ее лицу.
Смирение выглядела сбитой с толку. Она прищурилась.
— Я убила нашу мать, потому что отказалась следовать за ней. Я выбрала «Вечную жизнь», — сказала Любовь.
Сестра выпучила глаза, словно рыба, лихорадочно подыскивая ответ, но Любовь не дала ей такой возможности. Решительно подойдя к Спасителю и Благородству, она уставилась на мамино тело. Она ничего не чувствовала. Только восторг. Азарт от того, что публика ловит каждое ее слово.
— Милость была моей матерью, но она была слабой. Так же, как ее муж до нее, она была предателем. — Любовь заговорила тише и повернулась лицом к зрителям. — Хотите секрет? — Она замолчала, завладев ими. — Ночью праздника в честь ребенка Надежды моя мать пыталась украсть микроавтобус и покинуть наш любимый дом. Пыталась заставить меня поехать с ней. И Смирение.
Она украдкой взглянула на Смирение. Лицо сестры было каменным, глаза остекленели. Она поняла, что проиграла. Если она произнесет хоть слово, Любовь расскажет им всю правду: что Смирение была более чем готова украсть микроавтобус и сбежать вместе с матерью.
— Конечно, я не хотела уезжать. Я всегда была полностью предана нашему пути, нашему милосердному лидеру, моему любимому мужу, но мне было всего шестнадцать лет и я была напугана. Я растерялась. Всю жизнь мне внушали, что моя мать предана делу. Я думала, ей остались считанные дни до полного просветления. Сказать, что это стало для меня потрясением, будет преуменьшением. Я была в ужасе. Я пыталась убедить ее остаться и объясняла, что если она заберет микроавтобус, а у Надежды начнутся схватки, то ее не смогут вовремя отвезти в больницу, но разве ее это волновало?
Любовь оставила вопрос без ответа. Она покачала головой, выдавив из себя слезу, и бросила взгляд на сестру.
— Смирение тоже была в ужасе. Только благодаря Усердию сегодня мы все еще здесь. Если бы он не пришел, моя мать посадила бы нас в микроавтобус и увезла Бог знает куда жить среди неверующих масс, не имея никакой цели, кроме смерти.
Она вздохнула, вытерла слезы. Обратила к каждому члену общины самый искренний взгляд. Спаситель смотрел на нее, впитывая каждое слово.
— Мы дали ей последний шанс. Приняли ее обратно в паству. Позволили стать членом совета. Мы ей доверяли. Я ей доверяла. И у меня сердце разрывается, когда я вижу, что все оказалось притворством. Моя мать была запутавшейся, слабой женщиной. Она не была одной из нас и знала это. Милость знала, что она никогда не сможет придерживаться наших ценностей. Никогда не станет достаточно чистой, чтобы достичь полного просветления. Вот почему она совершила этот отвратительный поступок. Она сделала это, чтобы наказать себя, но также чтобы заставить вас усомниться в своих убеждениях. Напугать вас. Милость боялась, поэтому хотела, чтобы другие испытывали то же самое.
Я рада, что знаю правду. Я не счастлива, что ее не стало, но может быть, это лучше, чем она осталась бы и причинила больший ущерб.
Я знаю, что временами могу казаться отчужденной, но главная моя забота помочь каждому из вас обрести вечную жизнь. Это все, чего я хочу. Мне только жаль, что моя мать не смогла стать достаточно чистой. Она пыталась, да, но сдалась. Я никогда не сдамся. Никогда не брошу никого из вас. Если у вас появятся сомнения, приходите ко мне. Приходите к Спасителю. Поговорите с нами. Все, чего мы хотим, чтобы каждый был счастлив на своем пути к полному просветлению.
Это была ее самая длинная публичная речь в жизни. Некоторое время облака плыли по небу, птички щебетали, а слушатели, захваченные ее словами, потрясенно молчали. Любовь улыбнулась каждому, дольше всего задержавшись на Спасителе. Она представляла, что они видят: сильную, умную, чистую сердцем молодую женщину с волосами цвета воронова крыла, которая обещает им исключительное будущее. Свою будущую лидера и королеву.
Первой захлопала Надежда. Потом аплодисментов стало больше, и они превратились в великолепный хор, от которого птицы сорвались с деревьев. Все это время Любовь кожей чувствовала, как Смирение прожигает ее взглядом. Ласково улыбаясь, она повернулась и подошла к сестре. Смирение трясло от ярости.
— Если ты понимаешь, что лучше для тебя, то успокоишься, — тихо сказала Любовь.
Глаза сестры покраснели и опухли. На шее пульсировала вена.
Не дав сестре отвернуться, Любовь заключила ее в крепкие объятия. Она долго удерживала ее, прежде чем отпустить, и Смирение не сопротивлялась; она знала, что это безнадежная битва. Любовь пристально смотрела на нее, с удовольствием отмечая мертвые глаза и опустившиеся плечи человека, принявшего поражение.
С улыбкой Любовь взяла на руки своего новорожденного сына, аккуратно развернула его и бросила одеяло на землю. Лужица зеленой крови. Испорченная и нечистая, как ее мертвая мать.
Спаситель напряженно кивнул ей, и они с Благородством понесли тело на ферму.
Любовь поцеловала Строгость в лобик и улыбнулась себе. Сегодня вечером она проведет первую в общине церемонию прощания, на которой сожгут ее мать, и, хотя по ее лицу будут течь слезы, они будут такими же фальшивыми и бессмысленными, как слова, которые Милость написала на своем балахоне.
Глава 47Перлайн
Наши дни
Пока команда собирала информацию о секте Энтони Финча, Перлайн сосредоточилась на другой версии. К этому времени они опросили всех одноклассников Грега, его учительницу и директора школы, но не смогли найти помощницу учителя, мисс Сару Миллс.
В начальной школе Гримстоуна имелся адрес молодой женщины, но он оказался фальшивым. В доме 13 по Херинг-роуд жила пожилая женщина по имени миссис Эдит Хоторн. Должно быть, Сара Миллс украла ее квитанции за коммунальные платежи и представила в школу, когда устраивалась на работу. Очевидно, она сказала в отделе кадров, что снимает комнату у миссис Хоторн, но старушка никогда о ней не слышала. Указанный мисс Миллс контактный номер тоже вел в тупик, и она предоставила поддельные документы об отсутствии судимости.
Перлайн подавила рычание. Женщина не пожалела усилий, чтобы скрыть свой адрес и настоящее имя. Почему? Что она скрывала? Казалось маловероятным, чтобы молодая женщина была замешана в пропаже детей, но подделка адреса и предоставление фальшивых данных вызывали вопросы, требующие немедленных ответов.
В душной комнате перед Перлайн сидела миссис Эдвардс, учительница Грегори, прижимая к груди сумочку, словно спасательный жилет. Пышными черными кудряшками и выпуклыми глазами женщина напоминала птичку.
— Как давно вы работаете с мисс Миллс? — спросила Перлайн.
Миссис Эдвардс прямо посмотрела на нее. Она говорила быстро, с легким акцентом, который Перлайн определила как турецкий.
— Три года. Она прекрасная помощница. Умная, энергичная. Чрезвычайно отзывчивая. Задерживается, чтобы помочь мне подготовиться к следующему дню. Я действительно не понимаю, как вы можете думать, что она имеет отношение к исчезновению Грегори и Ханны.