– Ты куда пропал, мусор! – надсаживаясь, заорал Сергеич. – Ты же поговорить хотел!
Он еще раз, не целясь, пальнул и затянул во весь голос:
– Орленок, орленок, взлети выше солнца и степи с высот оглядиииииии…
Выстрел. Еще один.
– Навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался одиииииииин…
Выстрел – и сухой звонкий щелчок. Нужно перезарядить. И хватит пока – патроны пригодятся, когда начнется настоящее дело. А оно, судя по всему, было не за горами.
Через пять минут у «Селедки» было уже восемь патрульных машин и еще три автомобиля с оперативниками управления уголовного розыска. Проспект перекрыли во всех направлениях. К полицейским добавились две пожарные автомашины и три кареты «Скорой помощи». Ночь засверкала синими и красными огнями. Врачи увезли раненого патрульного, а вот забрать тех, кто лежал перед входом в клуб, им не удалось: сумасшедший, засевший внутри, открыл стрельбу, и медикам пришлось ретироваться. Впрочем, трем распростертым на тротуаре мужчинам они уже вряд ли могли помочь.
Через десять минут на место прибыл почти весь личный состав полиции города, все старшие офицеры и сам Михальчук. Он попытался поговорить со стрелком в мегафон, но был на редкость изощренно обматерен и обстрелян.
– Орленок, орленок, гремучей гранатой от сопки солдат отмелоооооо… – неслось из дверного проема.
Таких песен «Селедка» еще не слышала.
Собственного отряда специального назначения в Северосумске не было, поэтому пришлось вызывать СОБР из Михайловска; обещали прибыть через час. Михальчук позвонил командиру военно-морской базы контр-адмиралу Кудинову, и тот согласился прислать в помощь морских пехотинцев, хотя очевидно, что толку от этого мало: на штурм они не пойдут, а никуда прорываться из клуба безумец с ружьем не собирался – он только постреливал одиночными, матерился и продолжал орать:
– Меня называли орленком в отряде, враги называют орлоооооооом…
Через пятнадцать минут установили личность певца, проверив номера коряво припаркованной «Нивы»: Лапкович Сергей Сергеевич, пятидесяти шести лет от роду, рабочий завода «Коммунар». На звонок по месту жительства ответила дочь. Ей разъяснили ситуацию, предупредив, что может понадобиться помощь в переговорах, и распрощались до времени, оставив в полуобморочном состоянии.
За четверть часа на мобильный Скворцову десять раз звонила обезумевшая от беспокойства жена и раз пять – Ритка. Жене он в конце концов приказал позвонить, только если Лиля придет домой, надежды на что оставалось все меньше и меньше. Ритке вовсе не отвечал, проклиная себя каждый раз, когда на экране светилось: «Иван Смирнов» – так она была записана для конспирации. Мысль о том, что Лиля сейчас где-то там, внутри, загнана в угол или лежит на полу под дулом карабина в руках сумасшедшего, лишала рассудка и его самого.
– Нужно войти через черный ход, – предлагал он. – Кто-то будет отсюда отвлекать разговорами, а мы ударим в спину.
– И устроим перестрелку в набитом людьми замкнутом пространстве? – возражал Михальчук.
– Ладно, тогда пройдем вдоль стены, под окнами, и сразу войдем в двери. Используем эффект неожиданности и расстреляем в упор.
– Миша, я все понимаю, но давай дождемся спецназ. Он же пока не стрелял в заложников, верно?
– Да, пока не стрелял, – согласился Скворцов.
И готов был молиться любым богам, чтобы так оно и оставалось.
– Инга, – шепотом позвала Ира Глотова. – Инга!
Лежащая рядом подруга осторожно повернула голову и уставилась на Иру покрасневшими от слез глазами. На щеке размазалась и запеклась кровь, но ран или ссадин не было видно. Наверное, чужая.
– Чего? – одними губами шепнула она.
– Надо валить, – тихо сказала Ира. – И я знаю как.
Часов она не носила, мобильника под рукой не было – потерялся куда-то в этой кутерьме, – так что Ира не знала, сколько времени прошло с момента, когда психованный дед с винтовкой положил их всех на пол, но ей уже казалось, что минуло несколько суток, и провела она их то ли в ночлежке, то ли в военном госпитале на передовой: отовсюду слышались стоны, сдавленный плач, испуганный шепот, воняло кровью, порохом, потом и страхом, а недавно понесло еще и мочой. Все это время перед носом у нее с одной стороны маячили подошвы мужских ботинок с логотипом производителя и довольно топорно вытисненной картой Италии, а с другой – красная изнанка под каблуком женских туфель на раздвинутых длинных ногах; между ними, под слишком короткой юбкой, белели узкие трусики с неряшливым желтым пятном. Тот еще вид. Сумасшедший у двери то стрелял, то орал на кого-то, то пел, то разговаривал сам с собой – вот как сейчас:
– Ты не черт, ты чепушила, вот ты кто… Виски тебе надо? Коньяк? Вот тебе, сука, и коньяк и виски… Убить… да, мамочка, твоя правда… всех убить…
Ничем хорошим такое кончиться не могло. Все, пора сваливать.
– Как? – прошептала Инга.
Ира пошевелилась, приподняла голову и показала глазами назад:
– Посмотри! Да не бойся, я слежу!
Точно за ними, шагах в трех, была дверь в кухню. Ира видела, как туда успели убежать несколько человек – наверняка выбрались через черный ход и теперь преспокойно сидят себе дома и ждут выпуска новостей, чтобы узнать, как дела у тех, кто остался в «Селедке». Сейчас дверь была настежь открыта и подперта телом девчонки в когда-то розовом, а теперь темно-красном топе. Ира ее знала: Настя, старше их на два года, учится, кажется, в текстильном колледже. Точнее, уже училась. Жаль, хорошая была девчонка, веселая. Но сейчас Настя могла им помочь.
– Видишь? – спросила Ира. – Дверь открыта. Если быстро вскочить, можно убежать в кухню, а потом на улицу через черный ход.
– Там девочка, – в голубых глазах Инги блестели слезы.
– Она мертвая, – прошептала Ира. – Ей все равно.
– А если поползти?
– Долго, успеет заметить. Бегом надо. Короче, ты со мной?
– Орленок, орленок, гремучей гранатой от сопки солдат отмелоооооо… – раздался надсадный рев от дверей.
Инга подумала и кивнула.
– Тогда по моему сигналу, – сказала Ира. – Дождемся, когда он стрелять начнет и отвернется. Сначала ты, а я за тобой.
В своем плане она была, может быть, и уверена, но не настолько, чтобы вскочить с пола первой. Мало ли что.
– Меня называли орленком в отряде, враги называют орлоооооооом…
Грохнул выстрел. Ира привстала, увидела, как старик с карабином, высунувшись из дверей, стреляет куда-то в ночь, пихнула Ингу локтем и зашипела:
– Пошли!
Инга поднялась и замерла, хлопая глазами. Стрелок продолжал целиться в кого-то на улице. Ира резко вскочила и толкнула подругу в спину:
– Бегом! Бегом! Бегом!
Девочки бросились к открытой двери кухни. Инга на мгновение замешкалась перед мертвым телом, неловко подпрыгнула, чуть не запутавшись в своих длинных тонких ногах, и перескочила труп, стукнувшись каблуками о плиточный пол. Ира метнулась следом, и в этот момент старик с ружьем обернулся.
Сергея Сергеича будто кто-то толкнул в бок. Он резко повернулся влево и увидел в открытой кухонной двери долговязую девичью фигурку.
– Сука! – взревел он и выстрелил.
Тяжелая пуля попала Ире в затылок.
Инга, уже огибавшая огромную, все еще горячую стальную плиту, оглянулась и увидела, как правый глаз подруги взорвался кровавыми брызгами, а через мгновение прошедшая навылет пуля ударила в стену над плитой, раскрошив кафельную плитку, осколками осыпавшуюся в большую сковороду. Ира упала навзничь. Инга взвизгнула и кинулась к черному ходу.
– Твари! – заорал Сергей Сергеич. – Говорил же, лежать смирно! Всех порешу!
Он направил карабин в пол и начал стрелять. В полутьме зала раздались отчаянные крики и вой.
Грохот выстрелов был слышен на улице. Темные матовые стекла окон озарились изнутри яркими вспышками.
«Убивает заложников, – понял Скворцов. – Лиля!»
Он выхватил пистолет и бросился к входу.
– Куда! Назад! – закричали сзади, но он был уже в пяти, в трех, в двух шагах от двери.
Из темноты дверного проема вынырнуло искаженное злобой, белое, как посмертная маска, лицо. Подполковник вскинул оружие, но вдруг почувствовал, словно ему кто-то накинул на шею веревку с петлей и сильно дернул назад. Он поскользнулся и упал на спину.
Пуля двенадцатого калибра попала ему в горло и перебила яремную вену. Еще не понимая, что он уже убит, Скворцов попытался подняться, но тело сковала тошнотворная свинцовая слабость. На лицо плеснуло густой горячей волной. Один глаз закрылся, залитый кровью, но другой еще был открыт и смотрел в небо: оно было угрожающе низким, непроницаемо темным, клубящимся тучами, которые свились в одну огромную, грузную, принявшую очертания исполинской женской фигуры с гигантскими грудями и круглой маленькой головой без лица. Фигура качнулась и стремительно опустилась вниз.
Сергей Сергеич увидел, как к упавшему подполковнику устремилось несколько человек, в форме и в штатском. Он оскалился, упер поплотнее в плечо приклад карабина и нажал на спуск.
Ничего.
Отшатнулся от входа, выдернул рожок, сунул руку в карман – пусто. Патроны закончились – как песок в песочных часах.
Люди на полу ползали и копошились, стараясь отползти подальше от трупов. Кто-то корчился, непрестанно крича, какого-то парня, бледного, с окровавленным животом, девушка в платье в горошек пыталась затащить под столик. У ног Сергея Сергеевича прополз на четвереньках мужик в черном свитере, мотая головой и мыча.
Сергей Сергеич встал посередине зала, достал из кармана гранату, вытащил кольцо, сразу ощутив, как железная рукоять надавила на пальцы, и прижал ребристый край к голове.
– Ну, вот и все, – сказал он громко. – Не поминайте лихом, если что!
Пальцы разжались. Рычаг со щелчком отлетел в сторону.
Секунды тянулись так медленно, так бесконечно, что Сергей Сергеич подумал уже, что боеприпас неисправен. Он поднес гранату к лицу, посмотрел с удивлением на округлые ребра – и в следующий миг мир и время исчезли в ослепительной белой вспышке.