Тревожный или просто осторожный человек мог бы перезвонить в пятницу утром в редакцию Центрального канала и попытаться выяснить, действительно ли некая группа делает репортаж о Северосумском капище. Ну или хотя бы сделать несколько звонков в Михайловск, например, в историко-краеведческий музей, без посещения которого такой репортаж не обошелся бы. Но Львова не была осторожной и причин для тревог не испытывала. Инквизитор был в этом уверен.
К счастью, в пятницу Карины не было дома – она ушла на ночное дежурство. Иначе Аркадий Леонидович не знал бы, как объяснить ей свою вечернюю вылазку, которая к тому же имела все шансы затянуться до утра. Прислали повестку? Позвонили со старой работы? Прозвучал трубный глас, возвещающий общий сбор?
Но он все же позвонил ей, так, подстраховаться на всякий случай.
– Я тут прогуляюсь немного. Нужно собраться с мыслями, да и сплю я что-то неважно последнее время. Пройдусь до проспекта и сразу лягу.
– Хорошо, я поняла. Только оденься потеплее, ночью будут заморозки. Надень толстый свитер, тот, с горлом, ладно?
– Обязательно. – Голос почему-то осип, и Аркадий Леонидович прокашлялся.
– Знаешь, – сообщил он, – сегодня в школе драка была.
– Ох, – в голосе Карины прозвучала тревога. – Кто-нибудь пострадал?
– Ну, у одного мальчика сотрясение, он в больнице. У остальных так, по мелочи: синяки, носы разбиты… Но вот дрались очень страшно. Я такого не видел еще. Не как тринадцатилетние дети, а… я не знаю… как кровные враги. Или звери. Прямо насмерть. Наверное, если бы так дрались взрослые, то жертв бы не миновать.
– Ты считаешь?..
– Да, это связано с тем, о чем мы говорили. Причем напрямую: я так понял, что несколько мальчишек напали на Рому Лапковича и его приятелей.
Карина помолчала, а потом заметила:
– Сегодня пятница, кстати.
– Да.
– Это же по пятницам обычно там что-то происходит…
– Ну, если наши догадки верны, то да.
– И ты прогуляться идешь?
Он вздохнул.
– Карина…
– Ладно. Только будь осторожен.
И повесила трубку.
По пятницам или по субботам таинственный культ проводит свои ритуалы, они точно не знали. Но вариантов было всего два, учитывая дни недели, когда на Северосумск обрушивались несчастья и смерти. И Аркадий Леонидович, и Карина склонялись к тому, что все-таки зловещие обряды проводятся накануне. Он – потому что знал предпочтительные дни для ведьминских шабашей. Она – ну, наверное, читала что-то на эту тему.
Так он подумал.
Аркадий Леонидович аккуратно собрался: уложил в старый портфель катушку скотча, заранее сняв упаковку и прилепив к кончику ленты бумажку, чтобы удобнее и быстрее было разматывать; малярный костюм и перчатки, ножницы и молоток. Пожалел об отсутствии шокера – он бы сейчас пригодился. Надел на шею тесемки мешочка с освященной травой, солью, воском и ладаном. Обвязал вокруг груди охранительный пояс с молитвой Кресту и Девяностым псалмом. Оделся и натянул на голову свернутую шапочку, в которой заранее проделал дырки для глаз, чтобы получилась маска: маловероятно, чтобы, ведомый недоброй судьбой, какой-нибудь охранник Дома культуры высунулся на пожарную лестницу, но и такую возможность следовало предусмотреть. Убивать невиновного свидетеля он не собирался. Смерть и увечья предназначались сегодня другому человеку. Еще взял налобный фонарик, маленький, но очень мощный, и кухонный нож, которым Карина резала мясо. В дело его пускать он не собирался, но на определенном этапе предстоящего мероприятия нож был необходим.
Аркадий Леонидович понимал, что от многого ему придется отказаться. Никаких канистр с бензином, огня, надписей «ВЕДЬМА» и последующих звонков в полицию. Время манифестаций, попыток что-то сказать и доказать прошло. К тому же такой экзотический образ действий неизбежно вызовет много вопросов, которые приведут рано или поздно к ответам, имеющимся у следственных органов в Петербурге. Закрытое в связи со смертью подозреваемого дело будет мгновенно возобновлено, и арест станет вопросом недолгого времени. Конечно, такого допустить нельзя. Клариссе Львовой предстояло стать жертвой неизвестных преступников, ворвавшихся к ней в офис с целью ограбления, в ходе которого они ее пытали, видимо заставляя выдать деньги и ценности, а потом задушили. Не слишком шокирующее происшествие для того Северосумска, каким он стал в последние дни.
На улице действительно сильно похолодало. Небо расчистилось, в вышине зло мерцали колючие звезды. Под ногами хрустели схваченные заморозком листья и ледяные корки на подсохших лужах. Деревья застыли, раскорячив черные ветви. Наступило то особенно мрачное время года, между осенью и зимой, когда мир как будто бы умер уже, но еще не похоронен под белым снежным покровом. Угрюмая улица Красных Матросов была пуста. Со стороны ангаров и складов кто-то кричал, то ли жалобно, то ли с угрозой. На часах было ровно десять вечера.
Аркадий Леонидович достал телефон и набрал номер Львовой.
– Кларисса, здравствуйте, это Олег, корреспондент с Центрального…
– Да, Олег, добрый вечер, жду вас! Все в силе?
– Да, просто мы тут задержались немного, будем у вас буквально минут через десять-пятнадцать, хорошо?
– Отлично, не торопитесь, я освободила весь вечер специально для вас!
Иногда людей нужно заставлять ждать. Так притупляется бдительность, а тревога, если она и была, уступает место беспокойству о том, состоится ли запланированная встреча, и легкому раздражению. К тому же в десять вечера из «Корабела» уходили последние люди: вещевой рынок и магазины были закрыты еще час назад, а сейчас Дом культуры покидали любители бальных танцев и живописи. Пожилой усатый охранник – насколько успел заметить Аркадий Леонидович, один на все здание – закрывал двери и мыслями уже был в уютной каморке с телевизором, сканвордами и стаканчиком горячительного.
На четвертом этаже светились три мансардных окна – их хорошо было видно сбоку, с проулка между зданием и костлявыми деревьями сада. Скамейки позади Дома культуры пустовали, костры не горели, тинистая поверхность пруда неподвижно темнела в ночи. Инквизитор подошел к железной двери пожарного выхода, огляделся еще раз по сторонам и потянул ручку. Дверь медленно и бесшумно открылась. Он шагнул внутрь. Узкая лестница была залита неживым белым светом, в гулкой тиши негромко гудели лампы. Одним движением он опустил на лицо шапочку, поправил маску, расстегнул портфель, придерживая его коленом, достал оттуда фонарь, длинный нож и моток клейкой ленты. Нож засунул в рукав пальто, скотч – в карман, а фонарь нацепил на голову. Щелкнул кнопкой – работает. Все готово. Инквизитор натянул перчатки, перехватил портфель в левую руку и, стараясь не греметь башмаками, стал быстро подниматься по лестнице.
На площадке четвертого этажа пришлось постоять немного, чтобы перевести дыхание. К белой двери с вычурной серебристо-черной табличкой «Северная Веда» вел короткий коридор. Инквизитор подошел к входу в офис, затаил дыхание и прислушался. Если Львова вдруг окажется не одна, придется все отменять. Нет, вроде бы тихо: ни разговоров, ни шагов, ни каких-то других звуков, которые производят обычно несколько человек, собравшиеся в помещении. Он поставил портфель у стены, вытряхнул из рукава нож, ухватив его за пластиковую рукоять, и открыл железные створки электрического щитка рядом с дверью. Над белыми рычажками были приклеены маленькие бумажные бирки: «лест.», «кор.», «офис». Инквизитор вздохнул и опустил все три вниз.
Раздался щелчок, и упала кромешная тьма, будто все разом накрыли толстой черной портьерой. Он быстро включил фонарик, направил яркий голубоватый луч на дверь и стал ждать. Из глубины офиса застучали высокими каблуками шаги, что-то загремело, упало, раздраженный женский голос ахнул и выругался. По стене, совсем рядом, с другой стороны двери, прошелестела ладонь, нащупывая ручку. Потом щелкнул замок, и дверь распахнулась.
Для встречи с журналистами главного телевизионного канала страны Кларисса Львова надела парадное ярко-алое платье с подолом до пола и вырезом до середины бедра. Сейчас, выхваченная из тьмы ярким лучом фонаря, она походила на актрису из готического спектакля или манекен в аттракционе дешевых кошмаров: длинная, худая, темные прямые волосы, бледное лицо и огромные, густо подведенные черным, испуганно мигающие глаза. Она застыла, как животное в свете фар на шоссе, и не успела даже испугаться, когда Инквизитор рванулся вперед, врезался в нее плечом и сшиб с каблуков на пол узкого коридора. О линолеум громко стукнулся костлявый зад. Кларисса инстинктивно открыла рот, чтобы завопить, но сильные пальцы в резиновой перчатке схватили ее за волосы, а к горлу прижалась острая сталь.
– Крикнешь – умрешь, – прозвучал из тьмы низкий мужской голос.
Кларисса завертела головой, но пальцы сильнее стиснули ее волосы, так, что из глаз брызнули слезы, а лезвие ножа больно укололо кожу.
– Я сказал, тихо. Не дергайся и останешься жить. Если поняла, кивни.
Львова судорожно сглотнула и закивала.
Мужчина, огромной широкой тенью возвышавшийся в полумраке, легко подхватил ее с пола, поставил на ноги и, не отпуская накрученных на руку волос, поволок по коридору, к открытой двери кабинета.
Луч фонаря запрыгал в темноте: на стенах в рамках благодарности и дипломы самопровозглашенных оккультных академий, плакаты с анонсами встреч «Северной Веды», изображение мандалы из причудливо переплетающихся линий; большой стол с бумагами, книгами и безделушками; за столом кресло с высокой спинкой; два стула с подлокотниками, приготовленные для гостей; слева шкаф с открытыми полками, на полках корешки книг, статуэтки индуистских божков, подставки для благовоний; в углу у двери две пачки новых книг в упаковке из серой бумаги; одна упаковка надорвана и видна обложка с крупной фотографией Львовой и часть названия: «Советы… мудрости».
Инквизитор с силой усадил Львову на один из стульев, прижал острие ножа под судорожно вздымающейся тощей грудью и еще раз предупредил: