и звездочками сыпались редкие, огромные снежинки. Лэрта неторопливо шла по улице, правой рукой придерживая сумку с эликсирами, а левой — ловя пушистые холодные звездочки. Одна, особенно крупная, спикировала ровно на середину ладони, обтянутой толстой кожей перчатки. Улыбнувшись, девушка поднесла ее чуть ближе к лицу и осторожно подула — с достаточного расстояния, чтобы не растопить теплом дыхания северную красоту, но в то же время так, чтобы снежинка сорвалась с руки и полетела дальше.
Настроение, несмотря на усталость, было великолепным. Целительница медленно шла по улице, наслаждаясь окружающей красотой и тишиной, и ощущением глубокого морального удовлетворения. Что может быть прекраснее, чем дать новую жизнь молодому, желающему дышать и петь, любить и творить, человеку? Одна из наставниц Лэрты частенько сравнивала целительство с материнством, только если у матери может быть один, двое, ну пятеро детей, то у целительницы их — десятки и сотни. И пусть лица со временем забываются, имена стираются из памяти, а остаются лишь те, кто дал наибольший опыт — но чувство жизни, данной тому, кто ее уже почти что потерял, не исчезает из памяти никогда. Лэрта как-то раз спросила наставницу: а как с теми, кому помочь не удалось? Лицо старой женщины омрачилось, она немного помолчала, а потом ответила: когда ты начнешь их забывать, ты потеряешь право быть целителем. Это хирурги имеют право на врачебный цинизм, да что там — право, это жизненная необходимость. Но целитель — это особая каста врачевателей. И если хирург спокойно может прооперировать и под принуждением, и того, кого ненавидит, и кого угодно еще, то целитель должен творить свою магию только от души.
Вспоминая наставницу — единственную, кто примерял девушку с существованием в стенах монастыря — Лэрта иногда задумывалась: а смогла бы она исцелять в таких ситуациях? Вариант «того, кого ненавидит» она не рассматривала. Хотя бы потому, что до сих пор в ее жизни не было ни одного разумного, к кому могло бы быть применено это слово — ненависть, и она просто не могла себе представить нечто подобное. А вот под принуждением… С одной стороны — это всегда мешает. Разум и чувства целителя должны быть всецело направлены только на того, чью жизнь надо спасти. Если же целителя принуждают, то его мысли и эмоции будут в большей степени направлены на ситуацию, а не на пациента. С другой же стороны — какие могут быть лишние мысли и эмоции, когда перед тобой — умирающий, которого ты можешь спасти?
Пушистые белые снежинки, влекомые легким ветерком, кружили хороводом вокруг девушки. Странное у нее было настроение… И хорошее, легкое, светлое, радостное в конце концов — и в то же время задумчиво-серьезное.
Некоторые целители считают, что спасать жизнь за деньги — преступление. Целительство — дар Пресветлого Магнуса, и дан он для исцеления, а не ради заработка. Когда Лэрта была молодой и наивной, она тоже так думала. Другие, наоборот, считают, что каждое дело обязательно должно быть оплачено, и не возьмутся спасать умирающего, пока не убедятся в его платежеспособности. Этих Лэрта презирала и раньше, и теперь. Однако сейчас, в свои неполные двадцать пять лет, она понимала неправоту и первых, которые всех целителей, принимающих плату за услуги, причисляли ко вторым. Сама девушка никогда не гнушалась взять деньги, особенно если пациент был совсем не беден. В то же время не было такого случая, чтобы она отказала в помощи кому-либо лишь по той причине, что платить ему нечем. Бывало даже целительница сама отказывалась от платы, если видела, что ей отдают последние монеты. Свою позицию она считала верной, по крайней мере — для себя, но другим ее навязывать не собиралась.
Облака наверху частично разошлись, и потрясающий танец снежинок засеребрился в лунном свете. Сейчас почему-то отчаянно верилось во все хорошее, в то, что закончится эта пугающая история благополучно, что никто больше не погибнет, что удастся вытащить эти кошмарные Грани из Анжея и неизвестного эльфа, не придется никого убивать, и что Вега всего лишь был очень занят, потому и не смог ей ответить…
Пальцы сами собой нащупали в глубине кармана округлый мешочек. Лэрта потянула его наружу…
— Поднимай медленно руки. Медленно!
Высокая и даже в меховой куртке очень стройная фигура неожиданно выступила из тени дома. В лицо целительнице смотрел взведенный арбалет.
От соседней стены отделилась еще одна фигура — выше ростом и раза в три шире в плечах, с тяжелой секирой в руках.
Побледнев, Лэрта медленно и осторожно высвободила руку и вытянула ладони перед собой, демонстрируя отсутствие оружия.
— Ты — врачевательница, — не то спросил, не то утвердил второй. Голос у него был низкий и грубый.
— Да, — она медленно перевела взгляд на первого говорившего — точнее, первую, судя по тональности и звучанию голоса, это была молодая женщина. Точно сказать не представлялось возможным, лица обоих скрывали толстые, высокие шарфы, а на глаза спускались капюшоны.
— Иди за мной, — коротко приказал мужчина. — Не дергайся и делай, что говорят — тогда останешься жива и даже получишь награду.
Лэрта беспрекословно повиновалась. Она прекрасно понимала, что сделать этим двоим ничего не сможет, ее учили лечить, а не калечить. Кроме того, едва ли ей угрожало что-либо серьезное — если бы хотели ограбить или убить, то так бы и сделали, арбалетчица могла бы пристрелить ее из тени, и Лэрта даже пискнуть не успела бы. На изнасилование тем более не похоже — зачем бы тогда спрашивали, целительница она, или нет? Наиболее вероятным представлялся тот вариант, что сейчас ей придется на практике узнать ответ на заданный самой себе несколько минут назад вопрос: сможет она лечить под принуждением, или же нет.
Идти пришлось недалеко. Буквально через сотню шагов мужчина остановился, обернулся к девушке, недвусмысленно поднимая секиру, и кивнул напарнице. Та, повесив арбалет на пояс, вынула из кармана шарф.
— Сними капюшон, — приказала она. Лэрта выполнила приказ, ей быстро и уверенно завязали шарфом глаза, и даже накинули капюшон обратно на голову.
— Я не смогу быстро идти, я плохо ориентируюсь с завязанными глазами, — на всякий случай предупредила целительница.
— Тебе не придется идти, — усмехнулся он, и просто-напросто подхватил ее на руки, словно пушинку. От неожиданности она ойкнула, но здоровяк не позволял себе ничего лишнего, просто сильно и уверенно держал ее на руках.
Минут через пять снег перестал идти, стало заметно теплее — скорее всего вошли в какое-то помещение. Потом Лэрте пришлось уткнуться носом в шарф, задерживая дыхание на сколько хватало сил — вонь вокруг стояла такая, что дышать стало просто невозможно. Потом были какие-то переходы, гулкое эхо от шагов, спертый влажный воздух. Приглушенные голоса, тихий лязг металла, еще коридоры и переходы…
Наконец ее поставили на ноги. Ладонь «носильщика», огромная и широкая, легла на плечо.
— Сейчас перед тобой откроют дверь, и ты войдешь. Там находится раненый. Ты должна его спасти. Если сделаешь — получишь награду и свободу. Если он умрет — ты тоже умрешь.
Она все же не удержалась и огрызнулась:
— Я сделаю все, чтобы ему помочь, вне зависимости от ваших угроз и посулов! Нашли тоже способ договариваться!
— Молчи и делай свое дело, — грубо оборвал он Лэрту, но девушке показалось, что здоровяк несколько сконфузился.
Почти бесшумно отворилась дверь, ее толкнули в плечо, целительница сделала по инерции несколько шагов, и услышала, как за спиной проворачивается ключ в замке.
С внутренней стороны.
— Если он умереть — ты тоже умереть, — прозвучал тот же женский голос, что недавно приказывал вытащить руки из карманов. — Можешь снимать повязка.
Помещение оказалось небольшим, с высоким потолком, без окон. В качестве источника света — толстая свеча в грубом глиняном подсвечнике. Мебель самая скромная — стол, несколько табуретов, сундук в углу, кровать. На кровати лежал… орк.
На вид ему было лет сорок — сорок пять. Довольно солидный для орка возраст. Широкое скуластое лицо покрыто застарелыми шрамами, густая грива жестких седых волос, широченные плечи — и страшного вида рана через всю грудь, от ключицы и почти до берда.
Одним прыжком девушка оказалась рядом. Сбросила перчатки, простерла ладони над сердцем раненого, прошептала диагностирующее заклятие.
— Теплую воду, чистые тряпки — быстро! — скомандовала она. Не услышав никакого движения, резко обернулась.
Ее «охранница», оказавшаяся, к слову, лесной эльфой, стояла неподвижно у двери. Лэрта громко выругалась.
— Ты меня слышала? Мне срочно нужны теплая вода и чистая ткань! Немедленно!
Эльфа протянула руку, слегка приоткрыла дверь, коротко бросила что-то на незнакомом целительнице языке. Впрочем, та не особо и прислушивалась. Она поняла, что необходимое будет доставлено, и вернулась к раненому.
Скорее всего, его ударили секирой. Старой, плохо заточенной, с зазубренным и давно не чищеным лезвием. Края раны покраснели и опухли, сильно пахло гноем, кровью, и дерьмом, а лоб был горячий и мокрый.
Встряхнув руками, Лэрта перешла к более глубокой диагностике, проверяя работу органов, и заодно оценивая, какие из них и как пострадали. Ключица и грудная клетка разрублены, рассечен край правого легкого, пострадал желудок, местами зацепило кишечник. Края раны рваные, а хуже всего то, что переломы костей, разумеется, оказались осколочными.
— Ты начинаешь, laat'her, или я тебя бить? — на все том же ломаном имперском грубо поинтересовалась эльфа.
Лэрта вскинулась, зло сверкнула глазами.
— Если твоя думать голова, то твоя должна понимай, что грязными руками я могу только ухудшить ситуацию!
Эльфочка сощурилась, ее рука легла на рукоять кинжала, но обнажать оружие она не стала, хотя и поняла издевку. Только пробормотала что-то явно не цензурное на родном языке.
Через несколько минут дверь опять распахнулась, и в комнату быстро вошел светловолосый полуэльф. В отличие от Анжея, его эльфийская кровь бросалась в глаза с первого взгляда — утонченное красивое лицо, чуть раскосые глаза, изящные кисти рук. Он поставил рядом с кроватью таз с водой, от которой еще шел пар, рядом бросил несколько мисок — в верхней лежали тряпки.