йного положения: «Что красен? Жениться хочу. Что бледен? Да женился»; выражение «красный поезд» как синоним свадебного поезда либо угощения, организуемого родителями жениха в брачный вечер или на другой день. С одной стороны, красивую жену не утаить от людей — «Красную жену не в стенку врезать, не картинка», а с другой стороны, язык подчеркивает зависимое положение жены от мужа — «птица крыльями сильна, жена мужем красна». Сюда же примыкает выражение «красные похороны», когда муж хоронит умершую раньше него жену. Третья группа значений, за которой отчетливо закрепилось понятие красный, связана с человеческой речью. Шутка или острота называется «красное словцо», причем о склонных к нему людей говорилось «ради красного словца не пожалеет родного отца». В негативном значении данный эпитет встречается в понятии краснобай. С другой стороны, пословица утверждает, что «красное словцо не ложь» и «красную речь красно и слушать». Связь эпитета красный со словом становится ясной, если учесть, что, с одной стороны, с речью было связано и дневное светило, а, с другой — что именно от понятия «слово» было образовано самоназвание славян-словен. Более подробно эти вопросы были рассмотрены нами в исследовании о Дажьбоге.
Глава 4
СИМВОЛИКА ДНЕВНОГО СВЕТИЛАВ ВОЕННОЙ СФЕРЕ И СИМВОЛАХ ВЛАСТИ
Солярная символика оружия
У некоторых славянских народов поверье об игре солнца связывалось с другими интересными чертами, относящимися к солнечному культу. Болгары, как отмечал Л. Н. Афанасьев, представляли солнце на Иванов день в виде воина, который пляшет в небе, кружится и вертит саблями. Данный южнославянский образ дневного светила перекликается не только с разобранным выше представлением об «игре солнца», по и с отождествлением его с мечом в одной русской легенде о мироздании: «В знамение своей победы над Сатанаилом Господь повесил над землей свой меч — солнце; пока оно светит, рать Сатанаила сидит во тьме кромешной, а ночью, вылезая, соблазняет человека…»{242} Весьма похожее предание в конце XIX — начале XX в. было записано и на Украине: «Сонце уявляють у нас таким способом, що Бог зганяє чортів з раю, що понаскакувало за цілу ніч. I це його меч так сіяе»{243}. Как приведенный выше силезский обряд встречи солнца, так и поэтическое описание его игры в болгарской традиции чрезвычайно показательны, поскольку, при всей их внешней несхожести, отсылают нас к семантическому полю отца Дажьбога Сварога, бывшего одновременно и изобретателем земледелия, и богом-кузнецом. Именно поэтому польские девушки встречали восходящее светило пирожками, конечным результатом труда пахаря, а болгары представляли его пляшущим с саблями, вы-кованными божественным кузнецом. Следует отметить связь солнца с оружием и металлическими предметами вообще и у других славянских народов. Описывая формы солярного культа у западных славян, И. И. Срезневский отмечал: «Словаки веруют в божественность Солнца, называют его святым и владыкою неба и земли, призывают на помощь в заговорах от недугов, веря, что оно помогает людям; гадают по лучам его, поставив против него два ножа или две косы накрест..»{244} Наиболее ранний пример связи меча и дневного светила в сознании славян приводит византийский историк Менандр при описании славяно-аваро-византийских отношений в VI в.: «Впрочем, движение авар против склавинов было следствием не только посольства кесаря или желания Ваяла изъявить ему благодарность за оказываемые им ласки; оно происходило и по собственной вражде Ваяла к склавинам. Ведь перед тем вождь аваров отправил посольство к Давриту и к важнейшим князьям склавилского народа, требуя, чтобы они покорились аварам и обязались платить дань. Даврит и старейшины склавин отвечали: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею, по мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи». Такой дерзкий ответ дали склавины, не менее хвастливо говорили и авары»{245}. В этом мужественном ответе наглым завоевателям склавины, во-первых, указали пришлым азиатским кочевникам, что еще не родился на свете и не согревается лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе их силу. В упоминании дневного светила отчетливо проглядывает отголосок мифа о происхождении самих славян от бога солнца Дажьбога, который спустя века вновь всплывает в «Слове о полку Игореве», именующего русичей «Дажбожьим внуком». Более подробно этот основной миф славянского язычества был рассмотрен нами в исследовании о Дажьбоге. Утверждение о том, что «не другие нашею землею, но мы чужою привыкли обладать» показывает нам на возникновение имперского сознания, сформировавшегося у наших предков уже в ту далекую эпоху. Могучие светоносные потомки Дажьбога силой оружия распространяли свою власть на все окрестные земли, что вполне соответствовало реалиям эпохи великого расселения славян. Уверенность наших далеких предков в том, что пока будут на свете война и мечи, не родится на свет и не будет согреваться лучами их божественного прародителя тот человек, который смог бы подчинить себе славян, указывает на тесную связь дневного светила с этим видом оружия в глазах наших далеких предков уже в VI в.
У южных славян с мечами традиционного исполнялось русалийское коло — ритуальный танец, генетически, как подчеркивает Н. Н. Белецкая, связанный с культом солнца: «Связи магических значений меча и топора с кругом языческих представлений о магических свойствах железа важны для понимания русалийского коло — одного из видов танца с мечами — как типологического явления. Аналогии с русалийским коло прослеживаются у западных славян в средневековых танцах с мечами (круглая форма, одежда белого цвета, новогоднее приурочение).
Зависимость танца с мечами от мифологии отмечалась неоднократно. Определенную роль в формировании русалийского коло сыграли мифологические представления о солнце. При рассмотрении вопроса о генезисе формы русалийского обряда в целом и русалийского коло в особенности следует иметь в виду три элемента мифологических верований о солнце. Представление о том, что при солнцевороте, с которым связаны празднества в честь солнца, новогодние в частности, солнце танцует, скачет, играет. Представление, будто угасание и длительное отсутствие солнца — следствие его борьбы со злыми силами. Солнечные затмения, которые якобы несут людям болезни, неурожаи, падеж скота, стихийные бедствия, — результат того, что злым силам удается одолеть солнце. И, наконец, представление о солнце, приносящем людям всякое счастье и избавляющее от болезней»{246}. Символизм противодействия злым силам, угрожающим дневному светилу, и объясняет различные имитирующие борьбу действия, в частности, перекрещиваемые в ходе танца мечи, которые насыщают русалийское коло у южных славян. Об этом обряде речь пойдет еще впереди, а пока отмстим, что в Древней Руси праздновались русалии, генетически связанные с южнославянскими коло. В ходе этнографических описаний русалий в XIX–XX вв. танец с мечами у восточных славян зафиксирован не был, однако о том, что он присутствовал у них в данном обряде в эпоху Средневековья, свидетельствует изображение танцующего с мечом и щитом воина на найденном в Киеве серебряном наруче XII–XIII вв., который, как убедительно показал Б. А. Рыбаков, изображает сцены из древнерусского русального обряда.
В свете подобной солярной символики меча представляется весьма знаменательной та его роль, которую он играл как на протяжении ключевых моментов жизни русского человека в эпоху Средневековья. В жизнь свободного человека он входил сразу после его рождения. Описывая быт и нравы восточных славян еще до их крещения, арабский ученый Ибн Руст отмечал: «Когда у кого из Руси родится сын, отец (новорожденного) берет обнаженный меч, кладет его перед дитятею и говорит: «Не оставлю в наследство тебе никакого имущества: будешь иметь только то, что приобретешь себе этим мечом»{247}. Это же известие в несколько другой форме встречается и у другого восточного автора Марвази: «Они видят в мече средство к существованию и занятию; когда у них умирает какой-нибудь муж, а у него есть дочери и сыновья, они вручают его имущество дочерям, а сыновьям предоставляют только один меч и говорят: «Ваш отец добыл имущество мечом, подражайте ему, следуйте ему в этом»{248}. При весьма полном совпадении обоих известий между ними есть одно существенное различие — если у Ибн Руста именно отец завещает сыну меч, то в изложении Марвази речь идет о ситуации, когда отец уже умер, а распоряжение его имуществом осуществляют другие русы, о которых данный автор говорит во множественном числе. Этими безымянными «они» могли быть либо ближайшие родственники умершего, либо вся община в целом. В любом случае речь может идти о том, что в условиях постоянного противоборства со степью общество целенаправленно готовило из рождавшихся мальчиков одних только воинов, систематически лишая их нажитого родителями имущества, отходившего дочерям, и оставляя им единственный способ существования — добывания его с оружием в руках. Помимо экономическо-социального расчета данный обряд явно имел и сакральный смысл, если учесть третий вариант его описания, данный в анонимной рукописи «Моджмал ат-таварих», датируемой 1126 г.: «Когда родится сын, отец кладет ему на живот меч и говорит: «Вот тебе наследство!»{249} Живот у многих народов считался средоточием жизненной энергии, и, как уже отмечалось выше, отнюдь не случайно на Збручском идоле все четыре небесных божества держат левую руку на животе, явно изображая какой-то ритуальный жест.