После христианизации 24 июня было приурочено к празднику Иоанна Крестителя, который в народе назывался днем Ивана Ку-палы, но, несмотря на смену имен, сокровенный смысл праздника, как показывает пример запорожских казаков, остался все тот же. Представление о том, что отправляющееся в поход войско на земном уровне уподобляется движущемуся по небу солнцу, отразилось даже в свадебной восточнославянской песне, записанной в XIX в., где добывание женихом невесты описывается в виде военного предприятия:
Колесом сонечко на гору йде,
Колесом яснее на гору йде;
Полком молодой на посад іде,
Полком Ивашко на посад іде{282}.
Все эти факты, хронологически отстоящие друг от друга на тысячу, а то и на полторы тысячи лет, показывают необычайную живучесть народных мифологических представлений, всего мирочувствования нашего народа и осознания им своего истинного места в нашем мире.
Таким же жизнестойким оказалось и разобранное выше представление о боге солнца — истребителе врагов и предводителе в бою, идущее из глубины веков индоевропейской общности. Если чуть выше мы видели явные следы солярного культа у запорожцев ХVII в., то в тот же век эти следы встречаются нам и у их донских собратьев. «Повесть об азовском сидении донских казаков», рассказывающая о героической обороне этого города в 1641 г. пятью с половиной тысячами казаков от огромной двухсотпятидесятитысячной армии турецкого султана, вновь доносит до нас этот древний образ. Уже было изобретено и активно использовалось огнестрельное оружие, но бог Солнца все равно ходил между людей. Вот как об этом написал непосредственный участник обороны, автор «Повести», составивший ее через год после описываемых событий: «И многие атаманы видели, что текли у образа Ивана Предтечи из очей его слезы обильные в день каждого приступа. А в первый день, во время приступа, видели лампаду у его образа, слез полную. А при вылазках наших из города все видели басурманы — и турки, и крымцы, и ногайцы— мужа храброго и юного, в одежде ратной, ходившего среди боя с мечом обнаженным и множество басурман поражавшего. А мы того не видели. Лишь по убитым знаем мы, что то дело божие, а не наших рук: люди турецкие надвое рассечены! Послана с неба была над ними победа! И они, басурманы, о том нас много раз спрашивали, кто от нас из города выходит на бой с мечом. И мы говорили им: «То выходят воеводы наши».
А всего сидели мы в Азове в осаде от турок с 24 июня 149 года до 26 сентября 150 года, 93 дня и 93 ночи. А в ночь на 26 день сентября турецкие паши со всеми турками и крымский царь со всеми своими силами за четыре часа до свету побежали, окаянные, в смятении и трепете, от Азова-города, никем из нас не гонимые. С вечным позором ушли паши турецкие к себе за море, а крымский царь пошел в орду к себе, черкесы же в Кабарду свою, ногайцы пошли в улусы свои. И мы, казаки, как услышали об их отступлении, напали на их таборы тысячею человек. И взяли мы у них в таборах тогда языков, турок и татар живыми, четыреста человек, а больных и раненых застали мы с две тысячи.
И нам те языки на допросах и пытках все говорили единодушно, отчего среди ночи побежали от города паши и крымский царь со всеми своими силами: «В ночь ту с вечера было нам страшное видение. На небесах над нашими полками басурманскими шла с Руси от вашего царства Московского туча великая и страшная.
И стала она против самого табора нашего. А перед тою тучею идут по воздуху два страшные юноши, а в руках своих держат мечи обнаженные и грозятся на наши полки басурманские. В ту пору мы их всех узнали. И в ту же ночь страшные воеводы азовские в ратной одежде выходили на бой приступом на нас из Азова-города. Пластали нас надвое, вместе с конями. От того-то страшного видения и побежали из таборов турецкие паши и крымский царь»{283}. Образ небесных героев, как мы видим, несколько изменился, но его древняя солнечная основа, на которую указывает упоминание иконы Иоанна Предтечи в самом начале рассказа, осталась все та же. Весьма показателен и ответ казаков, которые, даже не видя божественных воинов, тем не менее сразу назвали их своими воеводами.
Подобно тому, как на индивидуальном уровне облаченный в доспех с зерцалом воин стремился использовать силу солнечного света для ослепления неприятеля, так и на коллективном уровне славяне не только отправлялись в поход, отпраздновал день летнего солнцестояния, по и в бою пытались использовать силу дневного светила. В византийском тексте, посвященном чудесам св. Дмитрия Солунского, встречается описание того, как славяне-язычники попіли на штурм Фессалоник именно с восходом солнца: «Итак, прошло три дня. Славянские суда проплывали в двух милях от стены каждый день, высматривая легкодоступные места, где они разрушат то, что собирались (разрушить). На четвертый день с восходом солнца все варварское племя одновременно издало крик и со всех сторон напало на стену города..»{284} Специалисты датируют данное событие в промежутке между 615 и 620 гг. Спустя тысячу лет тот же Г. Боплан так описывает одну из тактических хитростей запорожских казаков: «Если попадаются навстречу турецкие галеры или другого рода корабли, козаки преследуют их, атакуют и берут приступом. При этом они употребляют следующий прием: так как их челны возвышаются не более 2,5 фута над поверхностью воды, то козаки замечают неприятельский корабль или галеру гораздо раньше, нежели будут замечены сами; они тотчас убирают мачты, справляются с направлением ветра и стараются держаться за солнцем до вечера. За час до солнечного захода они начинают усиленно грести в направлении галеры, пока не подойдут на расстояние мили, чтобы не потерять судно из виду и держатся на таком расстоянии до полуночи..»{285}, после чего идут на абордаж. Наконец, в описании тех же чудес св. Дмитрия Солунского встречается указание на то, что славяне, пытаясь в другой раз захватить Фессалоники (это событие различными исследователями относится к промежутку между 581 и 609 гг.), приняли решение о штурме города не просто соотнося его с положением солнца на небе, а в посвященный божеству этого светила день недели: «Наступило святое воскресенье, седьмой и последний день осады, и враги тогда, как будто стряхнув усталость предшествовавших дней, задумали предпринять назавтра против города сражение не на жизнь, а на смерть, дабы всем напасть по окружности на стены»{286}. Как видим, ведение боевых действий наши далекие языческие предки тогда, когда это было возможно, стремились синхронизировать с дневным светилом.
Яблоко как солнечный символ
Рис. 18. Битва новгородцев с суздальцами. Новгородская икона XV в.
Рассмотрев общий славянский миф о солнце — предводителе воинов и истребителе врагов, имеющем индоевропейские истоки, остановимся на двух частных вариантах этого общего мифа. Польский средневековый историк Длугош в своем сочинении приводит интересный рассказ об одном из походов Болеслава Кривоусого (1085–1138 гг.), объединившего под своей властью всю страну. Собравшись идти войной на пруссов и поморян, он собрал свое войско у Крушвицы, и к этому войску явился чудесным образом прекрасный юноша в белой блестящей одежде. Когда же войско подошло к Наклу, укрепленному городу поморян, чудесный юноша бросил в город золотое яблоко, ставшее предвестием победы, и исчез. Уже белая блестящая одежда юноши, его чудесное появление и исчезновение после выполнения своей миссии заставляют предполагать в нем солярный персонаж. Что же касается золотого яблока, брошенного им во вражеский город, то оно представляет собой символический образ дневного светила, как это следует уже из русской загадки о солнце и небе: «Золотое яблочко по серебряному блюдечку катается»{287}. На Руси эта своеобразная мифологема нашла свое отражение на новгородской иконе XV в. (рис. 18), изображавшей знаменитое чудо иконы Богоматери во время битвы жителей этого города с суздальцами 25 февраля 1170 г. Андрей Боголюбский, правитель самого могущественного в тот момент на Руси Владимиро-Суздальского княжества, годом раньше взял и подверг страшному разгрому Киев и теперь, решив полностью подчинить своей власти всю страну, послал огромное войско во главе со своим сыном Мстиславом Андреевичем покорить и северную столицу Руси. В верхнем регистре иконы показано торжественное перенесение иконы Богоматери, в среднем — безрезультатные переговоры новгородских послов с сыном Андрея Боголюбского, после чего суздальское войско стало обстреливать защитников города из луков. Одна из вражеских стрел попала в вынесенную на новгородскую стену икону Богоматери, после чего божественный гнев обрушился на святотатцев. В свете нашего исследования наибольший интерес для нас представляет нижний регистр иконы, показывающий конкретный механизм проявления этого самого божественного гнева. Слева из ворот города выезжает новгородская рать, возглавляемая святыми Георгием, Борисом и Глебом, посланных Богоматерью на помощь горожанам. Справа изображено сбившееся в кучу суздальское войско, в самом центре которого, как это могут увидеть на оригинале иконы посетители Третьяковской галереи, нарисован красный шар. Хоть письменные источники и обходят молчанием эту подробность, однако в свете приведенных выше материалов очевидно, что этот шар символизировал собой солнце, брошенное в самую гущу вражеского войска и предопределившее его сокрушительное поражение от более малочисленной новгородской дружины. Этот солнечный символизм еще более усиливается тем обстоятельством, что из возглавляющих защитников города трех святых все три, как было показано рапсе, обладают четко выраженными солярными чертами, а само их количество, весьма вероятно, указывает на отмеченную выше трехчастность дневного светила в русской народной традиции. Один из этих святых уже начинает поражать врагов Новгорода своим копьем, по всей видимости, незримо для участников битвы. Хорошо был известен данный вариант солнечного мифа и южным славянам, к