тельные и целительные, светлые и темные. В свете нашего исследования нас в первую очередь интересует связь этого бога с дневным светилом. Насколько позволяют судить имеющиеся факты, связь Аполлона с солнцем явно не была исконной, хоть уже на ранних стадиях его культа постепенно намечается тенденция к их сближению. Так, Аполлон уже у Гомера именуется Фебом, т. е. «светлым, ясным» (однако данный эпитет, по мнению специалистов, указывал в первую очередь не на связь с солнцем, а на чистоту, блеск, прорицание), а во втором гомеровском гимне наблюдается определенный параллелизм в деятельности обеих богов: Аполлон своими стрелами убивает дракона, а «Гелиос в гниль превратил его силой своею святою»{343}. Рисуя модель идеального государства, Платон предлагал, чтобы после поворота солнца от лета к зиме все его граждане ежегодно собирались на священном участке, посвященном Гелиосу и Аполлону, и там перед лицом бога избирали из своего числа на должность евфинов трех самых лучших своих граждан, которые на время исполнения своих обязанностей должны были бы жить на этом священном участке. После их избрания надлежало торжественно провозгласить: «Государству магнетов снова, с божьей помощью, удалось спастись: оно представило Гелиосу из своей среды троих наилучших мужей. Их оно, согласно древнему закону, и посвящает как лучшую свою часть Аполлону и Гелиосу на все то время, пока не истечет срок их избрания»{344}. То, что двум этим богам Платон предлагал совместно посвящать как земельный участок, так и трех наилучших мужей, говорит о том, что в философской среде процесс сближения, ведущий к полному отождествлению Аполлона с богом дневного светила, шел достаточно интенсивно. Тенденция к этому отождествлению, правда, согласно более позднему источнику, существовала и у орфиков. Тем не менее, как отмечает О. В. Кулишова, отождествление Аполлона с Гелиосом происходит достаточно поздно, лишь в V в. до н. э., и один из наиболее ранних примеров этого мы видим в трагедии Еврипида «Фаэтон»{345}. Стоит отметить, что сам Еврипид считался «философом на сцене», изучал и лично общался со многими выдающимися философами своего времени, и интересующее нас отождествление является скорее плодом развития ученой мысли, а не народного мифотворчества. А. Ф. Лосев точно так же отмечает позднейшее объединение двух этих богов: «В позднее время Аполлон отождествляется с солнцем во всей полноте его целительных и губительных функций»{346}. Следует отметить, что чем дальше, тем больше греческая мысль выдвигала дневное светило в качестве главенствующего и руководящего принципа мироздания. Так, например, уже у Платона Сократ, рассуждая о том, что такое право, высказывает, правда, не от своего лица, а ссылаясь на услышанное от кого-то, следующее мнение: «Так, например, один говорит, что право — это Солнце, ведь оно одно, проходя сквозь вещи и спаляя их, управляет всем сущим»{347}. Здесь мы видим соединение идущего еще со времен индоевропейской общности представления о связи солнца с правдой, а через нее и с правом, с новыми философскими идеями. Венцом этого развития греческой мысли является обращенный к солнцу знаменитый гимн Прокла, одного из последних языческих философов, жившего уже в эпоху торжествующего христианства (410/412—485 гг. н. э.). В нем он именует дневное светило наилучшим из богов, властелином мысленного огня, царем-светодатцем, владетелем ключа от затвора животворящей криницы и тем, «кто гармонию свыше льет на миры матерьяльные вниз богатейшим потоком», а эта всеисцеляющая гармония наполняет космос. Солнце имеет для Прокла не только космическое измерение (трон его в центре всего мирозданья, а его круг светоносный — самое сердце вселенной), по и психическое, поскольку из этого сердца вселенной его промысел, пробуждая умы, наполняет пространство. В связи с этим философ просит дневное светило очистить его от всех заблуждений и далее молит:
Свет многосчастный, священный душе моей вечно
являя,
Мрак разгони ядовитый, ужасный, губительный
смертным,
Телу же бодрость пошли и дар наилучший — здоровье,
Дай мне и добрую славу стяжать по обычаю предков…{348}
Как видим, солнце для Прокла оказывается богом-подателем не только телесного здоровья, но и душевного света, а также, что особенно показательно в свете самоназвания славян, и доброй славы.
Хеттская мифология
Обратившись к мифологии хеттов, индоевропейского народа, жившего в ХVIII–XII вв. в Малой Азии, мы найдем у него развитую солнечную мифологию, однако в большинстве случаев она оказывается результатом влияния мифологии неиндоевропейского народа хатти или протохсттов, живших на этой территории до прихода индоевропейцев. По мнению большинства исследователей, язык хатти был родственен северокавказским языкам и сохранялся у хеттов во II тыс. до н. э. в качестве священного. В числе главных богов хатти был бог солнца Эстап и Вурунсему, богиня солнца города Аринны. О мощном влиянии неиндоевропейской мифологии на хеттскую в интересующем нас аспекте красноречиво свидетельствует уже тот один факт, что хаттское имя бога солнца Эстану-Истанус вытеснило у хеттов их собственное индоевропейское название божества дневного светила{349}. Как отмечает В. В. Иванов, исконное имя хсттского бога солнца было Сиват (Siwatt — «день», что подтверждается урартским именем бога солнца Siwini, заимствованным, повидимому, из хеттского языка, равно как и именам божества дневного светила Тиват и Тият в лувийском и палийском языках, родственным хеттскому){350}. Следует обратить внимание, что имя этого хеттского бога как этимологически, так и семантически родственно имени индийского бога солнца Вивасват, иранскому Вивахвант, равно как и славянскому корню свят-/свет-. Другим примером хаттского влияния на хеттскую мифологию является сохранение в нем культа хаттской богини солнца, которой в «Летописи Хаттусилиса I» приписывается функция охраны страны в бою: «И передо мной в бой Богиня Солнца Аршшы устремилась, мне соспешествуя. (…) Богиня Солнца города Аршшы охраняет всю страну»{351}. Впрочем, аналогичные представления связывались и с мужским божеством дневного светила. Так, например, в одном из мифов Бог Грозы говорит своему советнику: «Смотри! Это он там идет, Бог Солнца, пастух страны! Из-за его заступничества страна не погибла, города не опустошены, войску враги не нанесли поражения»{352}. Поскольку аналогичные представления мы видели и у других индоевропейских народов (у которых в ряде случаев боги также назывались пастухами), можно предположить, что в данном случае мы имеем с собственно хеттским образом. Подчеркивая его светоносную природу, в жертву ему приносились животных только белого цвета, как в сказке об Анну, принесшему для получения сына в жертву Богу Солнца белого ягненка. Впрочем, как констатирует В. В. Иванов, миф об Анну хурритского (неиндоевропейского) происхождения и в первоисточнике в качестве бога солнца там фигурирует даже не хатто-хеттский Истанус, а хурритский Шимиге. Истанусу посвящены хсттские гимны солнцу, прославляющие это дневное светило:
1.
Солнцу — слава! В сердце человеку
Смотришь, Солнце, прямо с высоты,
Сердца ж твоего никто не видит.
Если кто-нибудь поступит дурно,
Ты вверху увидишь и осудишь.
Я иду своей дорогой правды.
Кто б ни поступил со мною дурно,
Солнце, пусть увидишь ты его!
2.
Господин мой, Бог небесный Солнца,
Человечества пастух! Из-за моря
Ты приходишь в вышину, небесный
Солнца Бог. Вступаешь ты на небо!
Бог небесный Солнца, господин мой,
Ты над человеком, над собакой,
Над свиньей и над зверем диким
Ежедневно суд вершишь, Бог Солнца!
3.
Солнце, господин мой справедливый,
Суд вершащий! Царь земли и неба,
Ты страною правишь и даешь ты
Силу мужества, о справедливый!
Солнца Бог, всегда ты благосклонен,
Исполняешь только ты моленья!
(…)
Всей страны обряд и договор
Устанавливаешь только ты.
(…)
Царственный герой, благое Солнце!
Объезжаешь ты на колеснице
Света стороны четыре{353}.
Хоть образ Истануса, как уже отмечалось выше, и носил синкретический характер, тем не менее целый ряд существенных моментов в этих гимнах находят свое соответствие в мифологических представлениях других индоевропейских народов и могут быть возведены к эпохе их общности. Во-первых, это относится к образу дневного светила, ежедневно объезжающего мир на колеснице. Тесно связано с ним и представление о том, что солнце поднимается (или опускается) на небо из моря. Во-вторых, характеристика бога как пастуха человечества находит свое соответствие в индоиранской и греческой традициях и также свидетельствует о древности этих гимнов. В-третьих, солнце оказывается связано с сердцем человека, которое оно видит с небесной высоты, чему соответствуют рассмотренные в первой главе ассоциации небесного светила с этим человеческим органом. Попутно автор гимна отмечает, что сердце солнца никто не видит, подчеркивая мотив таинственности и сокровенности наиболее важной части дневного светила (в славянской традиции — имени бога солнца). В-четвертых, с солнцем связывается понятие справедливости, справедливого суда над