В литературе было высказано несколько предположений относительно внезапной гибели святилищ Юпитера Долихена. Считают, что эти святилища располагали большими сокровищами и потому были разрушены при Максимине Фракийце, нуждавшемся в средствах. Обычно ссылаются на известное сообщение Геродиана об ограблении храмов при этом императоре и его репрессиях по отношению к приближенным Александра Севера (VII, 3, 1–6). Приверженцами же культа Юпитера Долихена были в большинстве своем, помимо армии и императорской администрации, сирийские торговцы и финансовые дельцы[255]. По мнению других исследователей, святилища были разрушены в период военной анархии в середине III в., так как известны немногие посвящения Юпитеру Долихену из Рима времени Галлиена. Храмы Юпитера Долихена существовали в Северной Африке во второй половине III в., на которую власть Максимина практически никогда не распространялась. Отмечают также то, что еще до правления Северов, уже после Маркоманнских войн, на Дунай переселялись и менее состоятельные слои из восточных областей, притом нередко лица перегринского статуса, в большинстве своем происходившие из сельских местностей, «маленькие люди», которым, как считают, Северы покровительствовали; они прибыли на Дунай в надежде разбогатеть и занялись здесь торговой и финансовой деятельностью или стали жрецами культа Юпитера Долихена[256]. Но, как писал А. Мочи, причины массовой иммиграции из восточных областей на Дунай еще не ясны, хотя они, несомненно, коренятся в исторических условиях как дунайских провинций, так и восточных. По его мнению, иммиграция не была вызвана каким-то правительственным актом и не являлась следствием опустошительных Маркоманнских войн, так как переселенцы с Востока селились в крупных и процветавших городах, а не в городах, пострадавших от войны, и совсем не селились в маленьких поселениях во внутренних областях дунайских провинций. Эпиграфические свидетельства и археологические данные показывают, что они обосновались в городах и жили изолированно, не вступая в семейные связи с местным населением. Разрушение святилищ Юпитера Долихена, по мнению А. Мочи, носило политический характер и было, скорее всего, реакцией со стороны иллирийского войска, недовольного засильем сирийских элементов и в высшем командовании армии, и в правительстве, в то время как практическое значение иллирийского войска как в войнах, так и в качестве материальной опоры императорской власти всегда было огромным и особенно сказалось во время Маркоманнских войн и гражданских междоусобиц, последовавших после гибели императора Пертинакса, а также в период кризиса III в.[257]
Мистериальная религия Юпитера Долихена, которой Северами был придан государственный характер, несомненно, оставила равнодушной большую часть населения дунайских городов. Популярности этого культа не способствовала и навязчивая идея о превосходстве этого нового бога над старыми греко-римскими и италийскими богами, а также магические ритуалы и действия, связанные с культом Юпитера Долихена. В посвятительных текстах Юпитеру Долихену наличествует иногда латинский алфавит с магическим и сакральным значением букв. Из Карнунта происходит посвящение Юпитеру Долихену, поставленное Гаем Спурием Сильваном, центурионом X Сдвоенного (X Gemina) лешона, стоявшего в Виндобоне (CIL, III, 11134). В тексте посвящения после имени дедиканта стояли прописные буквы латинского алфавита: ABCMNHIKLTVXYZ и ниже — «вследствие видения» (ex visu) (CIL, III, 11186). Использование алфавита в музыке и в магических текстах было характерно для античной культуры. Сама идея мистического значения буквы и письменности вообще восходит к глубокой древности, когда письменность находилась в руках немногих, обычно жрецов, оставаясь таинственной и непонятной для подавляющего большинства населения.
К такой группе памятников со скрытым в них магическим содержанием принадлежат так называемые надписи с буквами латинского алфавита — памятники ABC, как они именуются в литературе. Эти памятники, довольно долго считавшиеся образцами школьных упражнений учеников или каменотесов, высекавших надписи, раскрывают еще одну сторону религиозного сознания древних. Алфавит мог быть воспроизведен полностью или частично, с удвоением каких-то одних букв и пропуском других. В Карнунте на большой кровельной черепице (54X42 см) с клеймом XIV Сдвоенного легиона по мягкой глине до обжига был прочерчен весь алфавит от А до Ζ (CIL, III, 11453). На черепице из Дакии буквы алфавита были написаны трижды и только во второй строке полностью. На черепице из Паннонии в четырех строках одна под другой был воспроизведен весь алфавит от А до Ζ (CIL, III, XXVII, 1). Подобные памятники представляют собой обращения к божеству, но сами просьбы и желания зашифрованы для других, но не для самого божества: предполагается, что, поскольку алфавит содержит элементы всех слов и, соответственно, желаний, божество возьмет из него то, что сочтет нужным[258]. Из дунайских городов известны и некоторые другие памятники I–III вв., содержащие магический текст или заключенные в нем отдельные магические слова и знаки.
Портрет Траяна (?) II в.
Москва. ГМИИ им. А. С. Пушкина.
Эта многосторонность религиозной жизни римского провинциального города, отражающая отчасти многоэтничность его населения, не могла не воздействовать на коренное население дунайских провинций. Оно не было задето греческим влиянием до римского завоевания, поэтому процесс романизации мог проходить здесь в наиболее римских формах в сфере как социально-экономической жизни, так и культурно-идеологической.
Местное население дунайских провинций — кельтские, фракийские и иллирийские племена — были вовлечены в последовательный процесс романизации. Распространение римского гражданства, а также многолетняя служба в римских войсках способствовали тому, что римский образ жизни, римская идеология и культура, латинский язык, бывший единственным языком, который делал возможным общение разноэтничного населения западных провинций, в том числе и рабов, — все это формировало местное римское общество. Его представляли городские магистраты, члены ремесленных и культовых коллегий, лица, исполнявшие жреческие обязанности при отправлении культа императора и различных богов римского пантеона. В самых разных надписях мы сталкиваемся с этим романизированным населением, носившим родовые императорские имена Юлиев, Клавдиев, Флавиев, Элиев, Аврелиев и Септимиев.
Процесс романизации позволил обнаружиться и местным традициям, религиозным верованиям и представлениям, которые продолжали существовать в римский период в среде романизированных слоев, воспринявших римскую религию и этические нормы. Это особенно очевидно для племенных общин бойев и эрависков, сельские территории которых были отнесены к городам (Карнунту и Аквинку) в связи с предоставлением им статуса муниципиев. Местные культы, верования и традиции, которые дошли до нас обычно в римской интерпретации вследствие усвоения самого обычая постановки посвятительных стел, алтарей или надгробий, в начальный период римской истории провинций были связаны с прежней аристократией племен. Ее представителям принадлежит большинство соответствующих памятников, преимущественно эпитафий, особенно многочисленных начиная со второй половины I в. и до середины II в.
В этой среде долго удерживаются местные имена и местные традиции в женской одежде, а также в системе религиозных представлений. Надгробные стелы содержат изображения умерших бойев и эрависков (нередко имевших право римского гражданства) в местной одежде. Так, Флавия Узайу, дочь Таттуна, из племени эрависков, родившаяся в правление Тиберия и умершая 80 лет, изображена в местной одежде, скрепленной на плечах большими «крылатыми» фибулами, известными в литературе как фибулы паннонско-норического типа. На ее шее цепь, признак знатного происхождения, на руках широкие браслеты, в руках — зеркало и веретено; на голове Флавии Узайу надет платок в виде тюрбана, поверх которого на плечи спускается покрывало. В нижней части надгробия изображена крытая повозка, запряженная двумя лошадьми с кучером на козлах и слугой сзади, символизирующая путешествие умершей в загробный мир[259]. Семья этой Флавии Узайу получила римское гражданство от императоров из династии Флавиев; надгробие поставил ее сын Квинт Флавий Титук. Римский городской магистрат, декурион в муниципии Горсии — Публий Элий Респект, который получил римское гражданство от Адриана при возведении Горсия в статус муниципия, распорядился изобразить умерших — свою жену и десятилетнюю дочь — в местной одежде эрависских женщин. Жена, Ульпия Амасия, и дочь, Элия Материона, представлены в платьях, скрепленных фибулами на плечах, в головных уборах типа тюрбана, с шейной цепью и медальонами на груди. В эпитафии стоит типичная римская формула: hic sita est и ob pietatem memoriae posuit, датирующая памятник первыми десятилетиями II в. Надгробие было сделано из италийского мрамора и обнаруживает влияние скульптурных мастерских Норика[260]. Некая Брогиомара, дочь Даллона, умершая 25 лет, и ее двухлетняя дочь Янтуна изображены в местной одежде, с шейной цепью, с двойными браслетами, с широким поясом на платье и фибулами, скрепляющими его на плечах (CIL, IIIr 3594). Подобные примеры не единственные.
Очевидно, существовали и другие традиции, пока еще нам неизвестные, которые продолжали удерживаться в быту, в обрядах и обычаях. Одежда здесь только внешний показатель того, что прежний образ жизни не был забыт. Немногие эпитафии III в. по-прежнему представляют жену в головном уборе типа тюрбана, с шейной цепью, подвесками или медальонами на груди, мужа — в римской тоге, со свитком магистрата в руках или в военной одежде легионера. Так, в надгробии Аврелия Януария, конника I Вспомогательного легиона, стоявшего в Бригеционе, его жены Ульпии Яну арии и их детей — Авр