Характер вотивов Сильвану, изображение этого италийского божества и его популярность в дунайской армии в III в. свидетельствуют о том> что здесь под именем Сильвана почиталось главное земледельческое божество иллирийских племен, о чем писал уже А. Домашевский[263]. Из Паннонии происходит множество посвящений Сильвану, едва ли не больше, чем Юпитеру Капитолийскому. Сильван на рельефах представлен бородатым мужчиной, в крестьянском платье, в тунике с длинными рукавами, подпоясанной на бедрах. Голова его непокрыта, волосы падают на плечи; иногда он в капюшоне; у его ног сидит собака, в правой руке Сильван держит кривой нож для подрезывания растений, в левой руке у него цветущая ветвь; иногда он изображен с мотыгой в правой руке и с посохом в левой[264]. Сильван редко изображался на алтарях и посвящениях вместе с другими богами. В тех случаях, когда это имело место, это была обычно Диана или его спутницы Сильваны, которые почитались вместе с ним или отдельно. Он не находится ни в какой связи с богами классического римского пантеона и еще меньше — с восточными мистериальными религиями. Это значит, что суть Сильвана оказалась не затронута религиозными верованиями и представлениями, принесенными в страну римскими колонистами. В образе Сильвана всякий раз выступало какое-то местное земледельческое божество паннонских племен, о чем свидетельствуют нелатинские наименования Сильвана — Магла, Видаз (его паредра Тана), Седат. В надписях Сильван именуется как Сильван Лесной, Травяной и особенно часто как Сильван Домашний. На некоторых крупных виллах в Паннонии существовало производство по изготовлению культовых реликвий. В ремесленных мастерских таких вилл отливались небольшие вотивные пластинки из свинца, типа амулетов, на которых были изображены богини плодородия и подательницы благ человеку: Венера, Исида, Фортуна, Сильваны, Matrones[265].
В отличие от Италии на Дунае Сильван Deus sanctus, Silvanus Augustus и посвящения ему поставлены не отпущенниками и рабами[266], но свободнорожденными, нередко людьми высокого социального и общественного положения (CIL, III, 3492, 10204). Если в Италии Сильван не имел паредры и своего святилища, то на Дунае у него эти святилища были. В Паннонии они отмечены в Карнунте и в канабе римской крепости на лимесе Нижней Паннонии, в Цирпи (совр. Дунабогдань) (CIL, III, 4426). Об этом святилище сообщает строительная надпись от 249 г., свидетельствующая, что ветеран Юлий Секундин увеличил на свои средства святилище (templum spatio minori ampliavil)[267]. Сильван, названный в этой надписи как Сильван Лесной Август, изображен стоящим прямо в доходящей до колен тунике, подпоясанной на бедрах; за его спиной виден плащ, скрепленный на правом плече круглой, характерной для III в. фибулой, его ноги босы, волосы уложены волнами, а на макушке головы — фригийский колпак. В левой руке у него кривой садовый нож, в правой — два копья; у ноги Сильвана лежит собака. Посвящение Сильвану из Карнунта II в. — также редкое по своему характеру: Silvano sacrum loco felici Victor camarius ex voto posuit. Комментируя эту надпись, P. Эгтер писал, что locus (место) — нередкое обозначение для храма; locus felix этой надписи указывает на целебный и благоприятный характер места, где был этот храм Сильвана. Алтарь поставлен лицом перегринского статуса, неким Виктором; camarius является указанием на характер его занятий: он был строителем-кровельщиком[268]. О святилище Сильвана известно и в Дакии. На сельской территории Сармизегетузы в паге Миции существовал храм Сильвана. Здесь Домашнему Сильвану было принесено в дар 10 фунтов серебра (CIL, III, 7860).
Иконография Сильвана на посвятительных стелах не всегда выдержана в деталях (даже кривой садовый нож не везде присутствует), что говорит о том, что она не была твердо установлена и что местные уроженцы Паннонии считали Сильвана близким богом и, согласно своим вкусам, меняли его иконографию[269]. Это видно из посвящения Юлия Секундина, который, как ветеран римской армии, распорядился вложить в правую руку Сильвана два копья — мотив, часто присутствующий в надгробиях легионеров III в.
Расцвет культа Сильвана в Паннонии приходится на время Септимия Севера. Распространение памятников Сильвана, в большинстве своем Домашнего Сильвана, связывают с интенсивным развитием индивидуального землевладения на Дунае[270]. Но, очевидно, в образе Сильвана слились две его сходные и близкие ипостаси: давнее земледельческое божество иллирийских племен и италийский бог — хранитель земельного участка, а потому Сильван на Дунае представлял собою в известном смысле новое образование, возникшее отчасти вследствие римской интерпретации местного культа, отчасти вследствие адаптации италийского Сильвана. Уже было замечено, что и в Паннонии, и в Далмации Сильван имеет собственную провинциальную окраску[271]. Это было новое божество, возникшее вследствие процесса романизации и развития римской религиозной жизни в провинциальных городах.
Распространение культа Сильвана говорит о возросшем в III в. значении местного сельского населения городских территорий и сел как в жизни городов, так особенно в римских войсках. В III в. получает широкое распространение почитание гениев и безымянных богов: эти боги — младшие (dii minores), «безымянные» и «остальные» (dii ceteres), т. е. не вошедшие в римский пантеон, боги отеческие, возвращающие и охраняющие (dii conservatrices, dii reduces patrii), как они именуются в надписях. К ним обращаются с мольбами о защите отдельного человека, легиона, центурии, города, а подчас и всей провинции. В подавляющем большинстве случаев такие алтари ставились военными.
К богам кельтских и иллирийских племен обращаются высшие римские офицеры и даже императоры. Септимий Север вопрошал паннонских авгуров об исходе своей битвы с Клодием Альбином в Галлии, и те предсказали ему победу. Этими авгурами были жрецы кельтских богов племени эрависков[272]. К богиням-матерям паннонских и далматских племен взывал накануне этого сражения военный трибун Первого легиона Минервы Тиберий Клавдий Помпейян, сын известного полководца и сподвижника Марка Аврелия — Тиберия Клавдия Помпея на. Этот высший офицер римской армии поставил посвящение Матронам-Ауфаниям и Матерям паннонцев и далматов (Aufanis Matronis et Matribus Pannoniorum et Delmatarum) за здоровье Септимия Севера и правящей династии (CIL, III, 1766). Сфера действия этих племенных богинь-матерей паннонцев и далматов оказывается весьма широкой, если накануне решающей битвы дунайского войска с легионами Галлии и Британии к ним обратился воинский трибун Первого легиона Минервы, стоявшего в Бонне и включенного теперь в состав экспедиционной армии Септимия Севера.
Не исключено, что на основе каких-то местных традиций религиозной жизни, а также под влиянием восточных культов на Дунае в III в. возникло и получило широкое распространение конное божество, известное в науке как «Дунайский всадник»[273]. Расцвет его культа приходится на последние годы III в. В культе «Дунайского всадника» нашли свое ярчайшее проявление суеверие и мистицизм. Раскопками не обнаружено до сих пор ни одного святилища «Дунайского всадника», ни одной надписи. Все свидетельства, представляющие собой пластинки с изображением символов культа, анэпиграфны. Суть религии «Дунайского всадника» пока неясна. Его главными почитателями были военные, и пластинки происходят главным образом из Дакии, Паннонии и Верхней Мезии. На этих пластинках из свинца или мрамора был представлен усложненный набор различных богов и символов: в центре изображалась какая-то богиня, как полагают, Кибела, по обеим сторонам от нее — конные воины, сокрушающие врага; внизу — сцена пиршества и юноша, отождествляемый с Диоскурами или Кабирами, а также мистическая сцена заклания барана. Изображалась также змея и сосуд для магических действий. Над всей этой сценой возвышалось Солнце с короной в лучах, шествующее в триумфальной процессии на колеснице с четверкой лошадей. Все изображение обрамлено аркой с колоннами.
Пластинки «Дунайского всадника» были, скорее всего, амулетами. Они принадлежат, в сущности, к той группе памятников религиозной жизни, которая открывается нам в известных «табличках проклятия». Подобные таблички происходят и из дунайских провинций и на их характеристике мы остановимся ниже. «Дунайский всадник» возник в среде паннонской армии[274]. Его широкая популярность в армии в конце III в. является свидетельством распространения в это время народных верований, которым могли быть не чужды и сами иллирийские императоры. Известно, например, что мать императора Аврелиана была жрицей храма Солнца в родном поселке императора (SHA. Aurel., 4, 2–3; 5, 5), а император Галерий, по сообщению Лактанция, всю жизнь боялся и чтил каких-то горных духов своих родных мест (Lact. De mart, persecut., И, 1–2; Aur. Vict. Epit. de Caes., XL., 15–16).
Местные верования и традиции продолжали жить и в армии, и в среде аристократии кельто-иллирийских племен вплоть до III в. Надгробные памятники второй половины I в. — первой половины II в., происходящие с территории племени эрависков, о которых уже упоминалось, содержат изображения астральных символов — звезд, Солнца, Луны[275], свидетельствующие о том, что в местной среде было распространено почитание Солнца и Луны. Недавние раскопки на территории бывшей римской Паннонии (в Салачка, комитат Толпа) обнаружили серебряные предметы, относящиеся к одежде и украшениям жрицы культа Солнца и Луны (ARP, р. 178–179). В правление Филиппа Араба, когда Нижнедунайские провинции испытывали сильное давление готов и карпов, Флавий Питиан Август, романизированный эрависк, предки которого получили римское гражданство уже в I в., посвятил алтарь кельтскому божеству Юпитеру Тевтату за здоровье и благополучие императора и правящей династии, а также на благо общины эрависков (CIL, III, 10418).