На Руси и в России было принято относиться к колоколам по-особенному, почти как к живым существам. Даже названия частей колокола совпадали с названиями человеческого тела или одежды. Так, верхняя часть колокола называлась «голова» или «корона», отверстия в ней – «уши», далее шли «шейка», «плечи», «пояс», «юбка» или «рубаха» (основной объем колокола). Новорожденного ребенка крестили в храме, а только что отлитый колокол получал благословение. Существовал специальный «Чин благословления кампана», где полагалось колокол «сверху и извнутрь» окроплять святой водой с чтением молитв. Колокол воспринимался с момента благословения как духовное музыкальное орудие, которое способно своим звоном противостоять злым силам, укрощать стихии призывать благодать Бога, ограждать человека от пагубных для него сил.
Колоколам, как людям, давались собственные имена, как, например, упомянутый выше «Сысой» и т. д. Как живых, их наказывали – ссылали, секли, отбивали уши, вырывали языки. После присоединения Пскова к Москве главный колокол города был снят, на площади при стечении народа ему отбили уши и вырвали язык, после чего колокол был отправлен в Москву. Первым известным ссыльным колоколом стал колокол, возвестивший в Угличе о смерти царевича Димитрия в 1591 г. За это его сбросили с колокольни, вырвали язык, отрубили ухо, принародно на площади дали 12 плетей и отправили в ссылку в Тобольск, где он пробыл 300 лет и только после этого вернулся в Углич (сейчас он находися в «Храме на крови» в Угличе). В 1681 г. набатный колокол, который находился в Московском Кремле, сослали в Николо-Корельский монастырь за то, что он якобы разбудил своим звоном царя Федора Алексеевича.
С колоколом и колокольным звоном в народной среде было связано множество суеверий и поверий. Услышать в обычный день колокольный звон (особенно если непонятно откуда) считалось вестью о скорой кончине. Считалось, что колокольный звон отгоняет нечистую силу, а падение и гибель колокола воспринимались как знамение масштабной скорой беды. Нельзя было говорить плохие слова о колоколах, чтобы не случилась беда, а новое дело, чтобы оно имело благополучный исход, надо было начинать под звон колоколов.
Стены(Московский Кремль, Красная площадь и их символика)
ПРЕЖДЕ ЧЕМ НАЧАТЬ РАССМАТРИВАТЬ историю и символику одного из самых удивительных средневековых архитектурных ансамблей, необходимо отметить, что под Кремлем подразумевается не только крепостная стена с башнями, но и весь комплекс построек внутри стен. Разумеется, в рамках данной книги невозможно уделить внимание всем особенностям архитектуры, строительного процесса и особенно символики Московского Кремля, и поэтому ниже будет сказано лишь о самых основных чертах, без которых нельзя представить себе историю его создания и оценить то значение, которое придавалось Кремлю современниками строительства и их потомками.
После страшного пожара 1365 г., когда «погоре весь город Москва и посад и Кремль…», а огонь был так силен, что целые горящие бревна перекидывало через десять дворов, князь Дмитрий Иванович Донской «погадав с братом своим с князем с Володимером Андреевичем и с всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву». Ни при подготовке к Куликовской битве, ни при организации обороны Москвы от нашествия Тохтамыша в 1382 г., ни при выборе после смерти святителя Алексия кандидата на стол митрополии всея Руси в 1378 г. Дмитрий Иванович, насколько можно судить по древним описаниям этих важнейших событий, не советовался с князем Владимиром Андреевичем и своими старейшими боярами. Это было сделано только перед возведением каменной крепости в Москве. Предварительное обсуждение строительства было необходимо не только потому, что дело шло о создании невиданных дотоле во всей Северо-Восточной Руси оборонительных сооружений, но и потому, что средства на строительство должны были дать князь Владимир и бояре. Одной казны великого князя было недостаточно. Благословил постройку святитель Московский митрополит Алексий.
Работы начались той же зимой 1366 г. – в Москву по льду Москвы-реки на санях повезли камень (белый известняк) из района села Мячкова. Строительство Кремля потребовало напряженных усилий не только москвичей, но и жителей сел Московского княжества, а быть может, и населения всех владений князей Дмитрия и Владимира. Как известно, на строительстве стен работало каждый день до 2 тысяч человек. Летопись не сообщает, когда закончилось возведение каменных стен в Москве. Но судя по тому что, осадив Москву в конце ноября 1368 г., литовский князь Ольгерд взять ее так и не смог, к тому времени Кремль был построен. По площади он стал обширнее старого Кремля времен Ивана Калиты и лишь немного уступал Кремлю современному. Возведение в течение 1366–1368 гг. такой крепости, несомненно, оказалось возможным благодаря техническим знаниям московских строителей и их упорному труду.
До настоящего времени не удается точно установить число башен и проездных ворот белокаменного Кремля времен Дмитрия Донского. Более поздние источники XV в. свидетельствуют о существовании кремлевских Никольских ворот (первое упоминание в 1446 г.), Боровицких (1461 г.), Тимофеевских (1476 г.), Чешковых (1485 г.), Фроловских (1490 г.). По-видимому, этим количеством и ограничивалось число ворот в первоначальной московской каменной крепости. Трое ворот располагались на восточной стороне Кремля, они соединяли собственно город с посадом и Загородьем, которые находились к востоку от Кремля; одни ворота выходили к реке Москве и одни ворота – к реке Неглимне (так называлась Неглинная). Такое расположение ворот типично для русских средневековых крепостей: большинство ворот выходило на напольную часть города, которая и застраивалась вместе с крепостью.
Двое ворот получили свое название, скорее всего, по надвратным церквям, соответственно в честь Николая Мирликийского и Фрола и Лавра; одни – Боровицкие – по шумевшему некогда в юго-западном углу Кремля густому бору; еще одни ворота – по имени Тимофея Васильевича Вельяминова. Двор этого окольничего Дмитрия Донского находился поблизости от Тимофеевских ворот, но, скорее всего, свое название эти ворота получили не в связи с тем, что недалеко от них жил Т.В. Вельяминов, а потому, что он вложил свои средства в строительство шедшей от реки Москвы восточной части кремлевской стены. Впрочем, возможно и иное объяснение названия этих ворот. В Средневековье часто за определенными лицами или за жителями определенных местностей закреплялись участки крепости, которые они должны были поддерживать в боевом состоянии. Возможно, что за Т.В. Вельяминовым был закреплен такой участок кремлевской стены, который включал самые близкие к реке Москве восточные ворота. Чешковы ворота также названы по имени исторического лица. Боярин Даниил Чешко упоминается в 1425 г. в качестве посла князя Юрия Дмитриевича к великому князю Василию Васильевичу. По-видимому, отец Даниила в свое время был боярином отца Юрия Дмитрия Донского.
Все ворота были прорезаны в башнях. Башня при Тимофеевских воротах, которые с 80-х гг. XV в. получили и второе название – Константино-Еленинских (по построенной вблизи от них внутри Кремля церкви Константина и Елены), постепенно вытеснившее первое, башня при Боровицких воротах, Фроловская и Никольская башни, а также Свибловская башня упоминаются в летописании конца XV в. Обращает на себя внимание название последней башни. Свибло – прозвище видного боярина и полководца Дмитрия Донского Федора Андреевича. О дворе Ф.А. Свибло в этой части Кремля нет сведений, поэтому остается думать, что башня получила свое название или потому, что воздвигнута на средства Ф.А. Свибло, или потому, что ему было поручено поддерживать ее боевое состояние. Быть может, таково же происхождение названия Беклемишевой башни, фиксируемой источниками уже не XV в., а более позднего времени. Федор Елизарович Беклемиш жил во второй половине XIV в. и имел владения в Московском княжестве.
Вид Кремля XVII в. Гравюра из Путешествия А. Олеария. XVII в.
Большое количество ворот указывало на то, что изменилась тактика обороны города – защитники Москвы уже, очевидно, не собирались просто отсиживаться за стенами, а имели достаточно сил и были готовы нанести мощный контрудар изнутри. Кроме того, очевидно, что в Москву к этому времени были с разных сторон, из разных городов, проложены уже оживленные и хорошо накатанные торговые пути и свободный выход на них был настолько важен, что строители позволили себе ради этого даже несколько ослабить стены.
Внешне башни были мощные и приземистые, они имели лишь зубчатый верх и деревянную высокую четырехскатную кровлю. Таким образом, в XIV в. из 55 залесских городов Москва первой одевается в камень и именно с белокаменного Кремля начинается создание кольца обороны вокруг Москвы – как уже говорилось, Серпухов, Коломна, другие города обзаводятся каменными или обновленными деревянными укреплениями. Вместе с белокаменным Кремлем появляется в Москве и первый в ее истории каменный мост, который был перекинут через реку Неглинную приблизительно на том месте, где сейчас находится Троицкий мост.
Построенный в 1366–1368 гг. белокаменный Кремль просуществовал 123 года. Уже к началу 70-х гг. XV столетия от многочисленных пожаров и военных бурь его стены почти полностью развалились. При том надо сказать, что обычно стены никто не чинил, а просто если стена рушилась, то вместо новой каменной ставили деревянные щиты – «городни». Поэтому к 70-м гг. XV в. вместо красивого величественного белого кольца стен вокруг Боровицкого холма стоял невзрачный деревянный «забор», по линии которого возвышались уцелевшие каменные башни. Неудивительно, что венецианский дипломат Амброджо Контарини, бывший тогда в Москве, отмечает в своих записках, что «в Москве все строения, не исключая Кремля, деревянные». И великий князь Иван III принимает решение полностью обновить кремлевские постройки.
Однако еще до начала строительства новых стен некоторые внутрикремлевские строения подверглись значительной переделке. К началу 70-х гг. XV в. главная московская церковь – Успенский собор – не ремонтировалась уже почти 150 лет и обветшала настолько, что стены были подперты «древии толстыми», чтобы они не рухнули. Да и внешний вид церкви, превратившейся в главный храм Русской митрополии, уже не соответствовал политическому положению и престижу митрополии, с 1448 г. ставшей автокефальной. Великий князь и митрополит понимали, что Москве и всему Русскому государству необходим новый храм, и было принято решение о начале строительства нового собора. За «подряд» на выполнение строительных работ боролись два человека: известный архитектор В.Д. Ермолин и И. Голова, сын В.Г. Ховрина, казначея и боярина Ивана III. В результате В.Д. Ермолин отказался от подряда на строительство и возведением храма занялся И. Голова, которому помогал его отец, имевший опыт постройки каменных церквей.