Не менее ярким и характерным символом Царства Небесного, рая являлось дерево (древо), произраставшее в Эдемском саду (познания добра и зла). В разделе о символике сада говорилось о том, что это дерево было символом райских садов. Символика Мирового древа в целом необыкновенно сложна и многочастна, однако в ней можно выделить несколько важных для понимания рассматриваемой темы элементов.
Мировое древо всегда трехчленно по вертикали (корни, ствол, крона) и четырехчленно по горизонтали, и это членение отражает строение вселенной как материальной, так и духовной. Вместе трех– и четырехчленное деление образует семь – образ синтеза статического и динамического аспектов вселенной. Древо мировое «отделяет мир космического от мира хаотического, вводя в первый из них меру, организацию… Это образ некоего абсолютного совершенства, любого динамического процесса, предполагающего возникновение, развитие и завершение». Являясь, таким образом, символом рая и мира (вселенной), древо в своей идее отражалось в образе дома, конкретизируя и трехчастную вертикальную его структуру как вселенной, и раскрытие его на четыре стороны света как храма. Как древо являлось образом высшего миропорядка, объединяющего и организующего начала, противостоящего хаосу, так и дом в целом, со всем укладом жизни в самой системе строгого распределения домашних обязанностей, выделения главы семьи и т. д., также воплощал эту идею высшей организации, являющейся залогом благополучия и процветания.
В самом доме идея Мирового древа воплощалась следующим образом. Известно, что, начиная строительство дома, часто одновременно с закладкой фундамента втыкали березу или рябину в центре будущего двора или сажали их. На существование похожего (или того же самого, но в другой интерпретации) обряда указывает и Б. Рыбаков, говоря, что «во время сооружения бревенчатого сруба внутри его должно было находиться молодое деревцо с иконкой на нем. Когда воздвигали стропила, то деревцо укрепляли на щипце кровли, на месте будущего конька». Однако данный образ древа не был настолько самостоятелен и так четко очерчен в символической структуре, как, например, образ храма. Символика Мирового древа расплывается в духовном образе дома и зачастую служит лишь связующей нитью между двумя обладающими более мощным духовным потенциалом образами – например, дома и храма.
Выше показывалось, как образ Мирового древа отражался в общей символической схеме дома. Он также явно различим и в некоторых обрядах, связанных с закладкой храмов. «Крестьяне деревни Владимирской долго спорили, где ставить церковь… наконец появился созревший на этот случай план: запрячь молодого неезженного жеребца в сани, отправиться в лес, вырубить там строевое дерево, положить дерево на сани и пустить жеребца на свободе: где он остановится – на том месте и быть церкви». По другому свидетельству, «выбирали место для церкви, лес рубили… А первое бревно отпустили. Где бревно остановится, на этом месте будем строить церковь…»
Известны неоднократные случаи построения храмов и даже основание монастырей на месте деревьев, на которых были явлены иконы (выше указывалось на основание дома на месте дерева с иконкой). Наиболее яркий пример – Николо-Угрешский монастырь под Москвой, основанный на месте явленной на дереве (сосне?) Дмитрию Донскому иконы святителя Николая. Известна молитва китежских паломников светлоярской березе: «Ой, березка, матушка! На церковной главе выросла. Помилуй нас!» Из этой молитвы становится ясным, что береза, выросшая на таинственной главе скрытого по грехам человеческим в земле китежского храма, совершенно явно воспринимает всю его святость и становится благодаря этому в народном сознании объектом молитвы, заменителем храма.
Таким образом, дом, наряду с целым рядом других символических структур, уподоблялся одновременно и Мировому древу, образ которого нес совершенно определенную символическую нагрузку (символ рая). Сочетаясь с другими духовными схемами дома как мира и как храма, образ Мирового древа существенно дополнял сложную и многоплановую символику дома, превращая его в икону Царства Небесного, рая.
Теперь от внешнего вида дома и общих композиционных особенностей необходимо перейти к внутреннему убранству. Пол в комнатах покрывался обычно рогожей или войлоком, а в богатых домах – коврами или дорожками. Поскольку полы не красились, а только мылись, грязь в незащищенное краской дерево въедалась быстро, и потом ее невозможно было оттереть. Кроме того, в холодное время года по холодным непокрытым полам было неприятно ходить. Для этого и сущестовали покрытия для пола. Перед дверью с улицы обязательно, как и в наши дни, лежал половик (часто из войлока) для вытирания ног. Вдоль стен, наглухо прислонные к ним, стояли деревянные лавки, обитые плетеной рогожкой или материей; в зажиточных домах лавки сверху устилались суконными или шелковыми «полавочниками», которые свешивались до самого пола и менялись: в праздники клались получше, в будни – похуже.
Комнатную мебель дополняли особые широкие лавки, имевшие на одном конце возвышение (приголовник), чтобы можно было с большим удобством отдыхать на лавках после обеда. Для сидения служили четырехугольные табуреты (столбцы), в середине которого делалось продолговатое отверстие для того, чтобы его удобнее было брать одной рукой. Кресла и стулья со спинками были настолько редки, что считались предметом непозволительной роскоши, и имелись только в царском дворце и палатах ближайших к нему бояр. Стоявшие перед лавками длинные узкие столы, сделанные чаще всего из дуба в три доски, нередко украшались художественной резьбой и расписывались сценами из Священного Писания (о символике стола говорилось выше); встречались в богатых помещениях и маленькие столики, украшенные каменной мозаикой. В богатых домах были даже отдельные столы для игры в тавлеи (шашки). Обычай требовал, чтобы столы накрывались подскатертниками, на которые во время еды клали еще скатерти: суконные или бархатные, расшитые золотом и серебром. «Черные» посадские люди употребляли грубые полотняные скатерти или вовсе обходились без них. Оставить стол непокрытым считалось неприличным, мало того, для обеда на одну повседневную скатерть стелили другую, на которую уже выставляли тарелки с едой.
Неотъемлемой принадлежностью каждой комнаты были божницы – висевшие в переднем красном углу полки с иконами. Среди изображенных на иконах святых чаще всего можно было встретить Богоматерь и Николая Чудотворца, необыкновенно почитавшегося в народе. Для защиты от пыли и грязи иконы часто завешивались тканью, носившей название «застенок». Один из образов всегда считался наиболее чтимым и ставился в центре. Обычно это был образ, с которым были связаны семейные истории, предания, заслуги, – образ мог быть благословением царя, патриарха, митрополита, близкого человека. В символической структуре дома красный угол, как упоминалось, был равнозначен алтарю. Как храм ориентирован обычно алтарем на восток, так и красный угол старались устраивать либо в южном, либо в восточном углу.
Подобно тому как в храме всегда крестились и молились в сторону алтаря, где невидимо присутствует Бог, так и в доме в сторону красного угла всегда обращались с молитвой. Место за столом в красном углу всегда считалось наиболее почетным и предназначалось для хозяина дома, священника или почетного гостя. При рассаживании гостей престижность места убывала в зависимости от удаления от красного угла.
Стенные зеркала даже в богатых хоромах являлись тогда большой редкостью. Однако маленькие зеркальца, привозившиеся из-за границы, были широко распространены и составляли неотъемлемую часть женского туалета. Стоили они недешево, и поэтому люди победнее, которые не в состоянии были их купить, пользовались вместо зеркала ковшиком с водой. Что касается настенных картин, гравюр, то, хотя их можно было приобрести, их старались не иметь, поскольку повесить на стену обычную картинку значило оскорбить иконы, бывшие в доме. И даже когда к концу XVII в. они входят в Москве в широкое употребление, москвичи все равно стремились покупать гравюры, изображавшие сцены из Библии и тем самым перекликавшиеся с иконными сюжетами. Иногда комнаты украшали оружием – саблями, шлемами, щитами, кольчугами, рогатинами, ножами.
Кроватей до XVII в. на Руси и в России не знали и поэтому в качестве кровати пользовались стоявшей у стены лавкой, к которой придвигали другую, широкую, и расстилали постель, состоявшую в богатых домах из перин, набитых чижовым или лебяжьим пухом, изголовья, подушек в нарядных наволочках, полотняных или шелковых простынь и атласного одеяла, подбитого дорогим мехом. Впрочем, роскошно отделанные постели были только в домах знати и богачей. У населения победнее постелью служил войлок, а самые бедные спали на печи, полатях, деревянных лавках, подложив под голову шубу и укрывшись собственной одеждой.
Рядом с постелью помещалась обычно и висячая детская колыбель, часто закрепленная на конце длинного изогнутого коромысла, посередине вделанного в потолок. К другому концу коромысла привязывалась веревочная петля, и мать могла качать ребенка, держась за нее и не вставая с кровати. Колыбель была широкая и длинная, чтобы ребенок мог свободно расти, внутри привешивались иконы, крестики, и изготавливалась она из разных пород дерева: для девочки – из липы, а для мальчика – из дуба. Считалось, что липа – мягкое и податливое дерево – должна передать свои свойства лежащей в ней девочке, сделав ее характер мягким и уступчивым. Дубовая же колыбелька, напротив, должна была сообщить характеру мальчика твердость, крепость и мужественность.
Домашние вещи хранились в сундуках и скрынях, то есть комодах с выдвижными ящиками. Дорогие женские украшения сберегались в художественно украшенных ларцах и переходили вместе с ларцами по наследству как фамильные драгоценности. В богатых домах для украшения было принято раскладывать и расставлять везде различные изящные безделушки: серебряных мужичков, позолоченных петухов, миниатюрные модели городов, вырезанные из кости, а также крохотные предметы домашней утвари из золота и серебра – ведерки, бочечки, подсвечники, тарелки и пр.