нных кокошников: «Восемь кокошников, в том числе один объяринный на золоте, жаркий, шит золотом и серебром с каменьем, новый кокошник же алтасный, зеленый, шит золотом, ветхий кокошних же объяринный, песочный, на золоте, шит золотом и серебром, кокошник тафтяный, алый, с галуном серебряным, кокошник тафтяной голубой, с галуном серебряным, кокошник атласный, красный».
Девицы носили на головах венцы, к которым прикреплялись жемчужные или бисерные подвески (рясы) с драгоценными камнями. Девичий венец всегда оставлял открытыми волосы, что являлось символом девичества. К зиме девушкам из богатых семей шили высокие собольи или бобровые шапки (столбунцы) с шелковым верхом, из-под которого на спину спускались распущенные волосы или коса с вплетенными в нее красными лентами. Девушки из небогатых семей носили повязки, которые суживались сзади и спадали на спину длинными концами.
Женщины и девушки всех слоев населения украшали себя разнообразными серьгами – медными, серебряными, золотыми, с камнями драгоценными и полудрагоценными. Украшением для рук служили браслеты с жемчугом и камнями, а для пальцев – перстни и кольца, золотые и серебряные, с мелким жемчугом. Шейным женским украшением было монисто, состоявшее из драгоценных камней, золотых и серебряных бляшек и жемчуга. Нередко во время свадьбы или других торжеств на женщине было одето столько украшений и платьев, что она не могла стоять дольше нескольких минут и вынуждена была садиться. Известно, что на богатое свадебное платье нередко тратилось до 20 кг одного только жемчуга. Так, свадебное платье второй жены царя Алексея Михайловича Натальи Кирилловны было настолько тяжело, что после свадебных торжеств у нее долго болели ноги.
В Средневековье считалось, что быть красивой это значит быть полной женщиной, нарумяненной и накрашенной – худоба нередко считалась признаком плохого здоровья. Поэтому многие женщины, от природы не склонные к полноте, стремились любой ценой ее достичь, для чего лежали целыми днями в постели без движения, спали как можно больше, ели и пили ту еду и напитки, которые, как считали, способствуют полноте. Иностранные источники свидетельствуют, что женщины и девушки средневековой Руси имели средний рост, гармоничное сложение, были «нежны лицом» и все без исключения красились.
Путешественник Ганс Мориц Айрман писал: «А если немногим упомянуть жён и женщин московитов, то таковые с лица столь прекрасны, что превосходят многие нации. И самих их редко кто может превзойти – если только посчастливится увидеть их, ибо они столь бережно содержатся в Москве и не могут показываться так публично, как у нас. Они ходят постоянно покрытыми (платком), как, по-видимому, и дома, а поэтому солнце и воздух не могут им повредить; но, кроме того, они не удовлетворяются естественной красотой, и каждый день они красятся; и эта привычка обратилась у них в добродетель и обязанность». Обычай краситься любой женщине был настолько прочен, что, когда жена московского вельможи князя Ивана Борисовича Черкасова, красавица собой, не захотела краситься, жены других бояр убедили ее не пренебрегать обычаем родной земли и не позорить их рода.
При этом красились ярко и много – белили полностью лицо, затем накладывали яркие румяна на щеки, а брови иногда рисовали темной краской на лбу гораздо выше их естественного места. Нередко подкрашивали и кисти рук. «Они так намазывают свои лица, – писал один английский посланник, – что почти на расстоянии выстрела можно видеть налепленные на них краски». Неудивительно, что положенная таким образом косметика делала женщину, по словам одного очевидца, похожей на «раскрашенную куклу». Кроме того, для красоты было принято красить даже зубы в черный цвет, а иногда и белки глаз. Следует добавить, что косметику для себя сама женщина приобретала редко, поскольку было принято, чтобы это делали мужья. Когда жених делал невесте свой первый подарок, в его комплект непременно входила коробочка румян и белила.
У мужчин того времени было принято очень коротко стричься или даже брить голову, и волосы отращивали лишь в знак траура, потеряв кого-то из близких или попав в царскую немилость. При этом все без исключения мужчины носили бороду и никогда не подстригали ее – считалось, что чем длиннее борода, тем величественнее осанка человека, который ее носит. Поэтому было в обычае держать при себе специальный гребень для бороды и поминутно расчесывать ее. Если же у какого-то человека борода не росла, то ему не доверяли и считали способным на дурное дело. «Они больше верят одному слову человека бородатого, – писал английский посол Самуэль Коллинз, – чем клятве безбородого».
Одежда и украшения в Средневековье были большой ценностью, их (особенно богатую одежду и украшения) могли многократно передавать по наследству. Нередко части обвертавшей одежды использовались для изготовления новой. Письменные источники неоднократно упоминают вошвы – вставки из разных материалов, вшивавшиеся в одежду или спорки – название говорит само за себя. С дорогой одежды спарывались наиболее важные элементы и переносились на другую одежду.
Съедобное(Стол)
ПИЩА (ЕДА) В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ БЫТИЕ есть один из главных факторов культуры (не случайно считается, что именно за столом легче всего увидеть уровень культуры человека). Принятие пищи меняет человека (есть выражение «человек есть то, что он ест»), придает ему иные свойства и качества. С глубокой древности существуют ритуалы, связанные с едой, направленные на изменение сути человека. Характерно, что употребляют в пищу «то, что лучше», то есть вкусную пищу, способную преобразовать привычные физические состояния и ощущения человека (тело), или «полезную пищу», приводящую к изменениям внутреннего состояния (душа). Не случайно часто едят не оттого, что голодны, а для того, чтобы поднять себе настроение. В процессе еды проявляется сущность человека – пища может низвести человека до животного состояния, а может возвысить, человек в состоянии питаться как человек и в состоянии питаться как животное (жрать). На процесс принятия еды, на ее восприятие существенным образом влияет внутреннее состояние человека.
Таким образом, пища способствует преобразованию человека к лучшему, помогает установить контакт с внешним миром. При этом имеют большое значение способ потребления пищи и качество еды. Первый качественно меняет как человека, так и восприятие пищи (есть существенная и очевидная разница между принятием пищи за столом или сидя на земле с тарелкой на коленях, между едой приборами и руками и т. д.), второй важен как средство формирования самоощущения и чувства достоинства – некачественная пища десоциализирует употребляющего ее, ассоциирует с маргиналом или животным. В этом смысле уровень восприятия качества пищи напрямую зависит от уровня самооценки человека. Как точно отмечает С.А.Арутюнов, «пища – это тот элемент материальной культуры, в котором более других сохраняются традиционные черты, с ним более всего связаны представления народа о своей национальной специфике, в то время как он легче и быстрее поддается заимствованиям, вариациям, модификациям и новациям».
Принятие пищи (застолье) являлось всегда и в наши дни является не просто необходимой паузой в ритме жизни. Застолье – это центр социальной коммуникации, граница между трудом и праздностью, праздником и буднями, сакральным и профанным. Застолье требовало особого поведения, отличавшегося от поведения за пределами стола. За столом не допускались праздные разговоры, ругань в адрес кого-либо и тем более по поводу еды. «Аще ли хто хулит мяса ядущая и питье пьющая в Закон Божий… да будет проклят», – сказано в древнерусском письменном памятнике «От апостольских заповедей» XIV–XV вв. В «Домострое» подчеркивалось, что вкус еды зависит не только от мастерства повара, но и от поведения участников трапезы. Поэтому еда предварялась и заканчивалась молитвой. По наблюдениям П. Петрея, русские «привыкли часто креститься и не возьмут в рот никакого кушанья и напитка, не перекрестившись сперва, думая, что тогда кушанье и питье благословлены и охранены от всякой ворожбы».
С другой стороны, не всегда все за столом происходило культурно. Трапезы порой приобретали игровой характер, за столом начиналось соревновательное самовосхваление, сыпались ядовитые и грубые шутки по поводу еды и сотрапезников. В источниках сохранились тексты язвительных замечаний по поводу предложенных яств и напитков: «То пиво мне видит, что кони сцат», «Ты не шибаш жареных да вареных гусей через тын». Не редкостью были импровизированные соревнования по силе отрыжки или «пускания ветров». По преданию, на одном из пиров Ивана Грозного было состязание монахов по еде ложками с длинными черенками. То есть трапеза того времени (особенно знатная) не всегда предусматривала строгий порядок и благочестие.
Стол, за которым совершалась трапеза, закономерно был средоточием семьи, центром дома, местом, вносящим в домашнюю жизнь определенную успокоенность, умиротворенность, ненадолго прекращавшим житейскую суету. Поэтому стол как сакральный центр дома был началом и концом семьи – после прощальной трапезы от него отправлялись в дальний путь («скатертью дорога») и к нему же возвращались. Гроб с телом умершего члена семьи перед отшествием в последний путь устанавливался на столе.
В древности и Средневековье имело большое значение не только сама пища, но и целый ряд ограничений и запретов на место ее вкушения и время её принятия. Речь идет не только о постных днях, но и времени суток – после 12 ночи, например, есть запрещалось. Традициями, суевериями, обычаем определялось, стоит есть или не есть, каким образом есть, своя пища или чужая, сколько есть, доедать или нет, чем можно злоупотреблять или чем нельзя. Все вместе это определяло характер и тип стола, создавало из приема пищи определенный ритуал, последствия которого были исключительно важны: не случайно поверий, суеверий, обрядов, традиций, связанных с принятием пищи, существуют сотни.
В средневековом застолье имело огромное значение, как начиналось застолье и как оно заканчивалось. Было исключительно важно, с чего именно начинали застолье – с пищи или напитков, с какой именно пищи и каких напитков. Регламентировался порядок рассадки людей за столом – у стола в доме у каждого было свое место, которое никто другой занять не мог. В финале застолья подавалось особое блюдо (или чарка), обозначавшее конец трапезы.