В домах знатных и богатых людей драгоценные серебряные и позолоченные сосуды ставились в качестве украшения в специальные шкафы-поставцы, занимавшие середину парадной комнаты и служившие ее украшением. Внутри и снаружи таких сосудов обычно делались надписи. Известен сосуд, по ободу которого имеется надпись: «Чарка добра человеку, пить из нея на здравие, хваля Бога, про государево многолетнее здоровье», внутри: «Не злись, смирись, человече, желаешь славы земные, зато не наследишь небесные», а по бокам: «Зри, смотри, не люби и не проси». Бывали на сосудах и назидания: «Человече! Что на мя зриши? Не проглотить ли мя хочеши? Аз есмь бражник, воззри, человече, на дно братины сия, открыеши тайну свою». Нередко надписи заключали в себе изречения из священных текстов, сообщения о хозяине сосуда или посвящение тому, кому сосуд подносился в качестве подарка, например: «Ударила челом боярыня Ульяна Федоровна Романова».
Гостеприимное(Гостеприимство)
В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ постоянно прослеживается стремление разделить существующий мир – как духовный, так и материальный – на две противопоставленные друг другу части, одна из которых обладает положительным, а другая – отрицательным духовно-нравственным потенциалом. Весь мир представлялся русскому человеку как постоянное и напряженное противостояние мира дьявольского, греховного (так называемой «кривды») – и мира горнего, Божественного («правды»). Любой поступок, действие, слово имело либо духовно положительный, либо духовно отрицательный смысл.
Поэтому постоянное ощущение рядом с собою нечистого мира тьмы порождало стремление к постоянному «огораживанию», защите, обусловливало пребывание в непрерывной тревоге, а также в стремлении всегда видеть перед собой идеал – Бога, его святых, иконы, храмы, монастыри. Отсюда замечательно храмоздательство, яркие описания потустороннего мира в литературных памятниках, мотивы разнообразнейших «огораживаний» в народных обрядах и стремление к сакрализации окружающего пространства, наполнению его священными и защитительными символами.
Эта двойственность хорошо видна в известном всем обычае гостеприимства, которое с древности было одной из наиболее характерных черт русского народного быта и которое в Средневековье было выражено более, нежели сегодня. Уже в «Поучении» Владимира Мономаха предписывалось всякому князю всегда быть готовым к приему гостей и чтить их «брашном и питием». Любой человек, странствовавший из одного места в другое и не имевший ночлега, всегда мог рассчитывать на кров и стол почти в любом доме. При этом, по замечанию М. Забылина, «со случайного прохожего за хлеб-соль денег не брали», так же как и за ночлег. Внешне прием гостя выглядел следующим образом. По принятым правилам вежливости лица высшего звания, направляясь в гости, подъезжали к самому крыльцу дома; менее знатные, чем хозяин дома, могли въезжать только во двор и до крыльца шли пешком; те же, которые по своему положению считались еще ниже, оставляли лошадь у ворот и пешком шли через весь двор, но и в этом случае оставалось различие: одни шли в шапках, другие – с непокрытой головой. Люди более старшего чина вообще никогда не ездили в гости к людям чином помладше. Хозяин оказывал знаки уважения гостям в зависимости от их сословного достоинства: знатных встречал у крыльца, менее знатных – в сенях, прочих – только на пороге комнаты. Свой посох гость должен был оставлять в сенях; начать разговор, держа посох в руках, а тем более опираясь на него, значило бы прослыть невежей.
Входя в комнату, полагалось снять шапку и держать ее в руках вместе с положенным в нее платком. Вошедший крестился на образа, произносил «Господи, помилуй» и только затем обращался к хозяину дома с приветственными словами: «Дай Бог здоровья». Хозяин и гость пожимали другу руки, обменивались поцелуем и несколько раз низко раскланивались. Смотря по достоинству человека, и поклоны были разные: перед одним достаточно было только наклонить голову, другим кланялись в пояс, знатным же людям делали глубокий поклон, касаясь пальцами пола. После взаимных приветствий хозяин приглашал гостя садиться.
Уважаемого гостя именовали по отчеству, а себя называли уменьшительным именем. В качестве угощения подавались водка и разные напитки, съестное, сласти, фрукты. Приличие требовало от гостя, чтобы он воздерживался от кашля и не сморкался. Расставаясь с хозяином, гость выходил на середину комнаты и, обратившись лицом к иконам, снова троекратно крестился и после прощания уходил. Хозяин провожал до лестницы, а важного гостя еще дальше.
Как и многие другие явления народной жизни, гостеприимство также имело свою духовную основу, выражающуюся в определенной символике. Гость, приходящий в дом из иного, внешнего пространства, воспринимался всегда исключительно гротескно – как и во всех проявлениях русской народной культуры. Являясь из мира внешнего, вторгаясь из него в замкнутый мир дома, он был либо порождением уличного, негативного пространства – и тогда он нес собой беду и несчастье, либо он являлся образом Божьего посланника, пришедшего из светлого, небесного, мира и поэтому обладающего особыми качествами: «гость немного гостит, да много видит». Не случайно в русском фольклоре существовали противоположные по значению пословицы о гостях – с одной стороны: «Гость в дом, и Бог в доме», «Гостю почет, хозяину честь», с другой – «Гость на двор – и беда на двор». В данном случае следует обратить внимание на интересный образ гостя как самого Бога.
Духовной основой гостеприимства на Руси всегда было сознание того, что в облике гостя может прийти сам Христос. Принятие Иисуса Христа в образе странника, по его собственным словам, было одним из залогов жизни вечной в Царствии Божием: «Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я и вы дали мне есть, жаждал, и вы напоили Меня, был странником, и вы приняли Меня» (Мф. 25: 34–35). В народе бытовало убеждение, что Христос может находиться в постоянном странствии, сходя с небес (и при этом не переставая быть Пантократором), посещая любой приглянувшийся дом и вновь пускаясь в путь. «Раз как-то принял на себя Христос вид странника-нищего и шел через деревню с двумя апостолами» – так начинается одна из русских легенд, раскрывающая это представление. В храме Успения на Волотовом поле есть фреска, изображающая Христа в облике убогого нищего, пришедшего к воротам монастыря, но не принятого игуменом.
Об этом же свидетельствует и народная вера в то, что Христос в ночь с 5 на 6 января – ночь Богоявления – крестится во всех иорданях Руси (на это указывала колышущаяся в полночь в иордани вода), то есть ходит по земле. Также Он воскресает именно на Руси (потому что Русь – единственное православное царство) на Пасху и до Вознесения ходит по стране, поэтому и земля, словно Эдемский сад, так зеленеет и расцветает в это время, а к Вознесению зацветают весенние цветы, провожая Христа на небеса. Поэтому в некоторых селениях после молебнов, проводимых в поле между Пасхой и Вознесением, в поле оставляли столы и скамьи до самого Вознесения, веруя, что Христос приходит на поля, сидит и беседует на этих скамьях. А в дни пасхальных торжеств запрещалось выбрасывать (или выплевывать) скорлупу от крашеных яиц за окно, потому что можно попасть в глаза самому Христу и апостолам, ходящим мимо домов и этим совершить святотатство. Таким образом, любой гость может оказаться угодником Божиим или самим Христом, заходящим в храмы-дома, и принимать поэтому его следует по «самому высшему разряду». В одной белорусской колядке поется:
Засцiлай сталы, кладзi пiраги,
Засцiлай сталы уся цясовыя,
Кладзi пiраги усе пшаничныя,
Во придуць к табе госцi любыя,
Госцi любыя – сам Гасподзь з неба…
Именно поэтому гостя сажали в красный угол, не скупясь кормили лучшим из того, что есть («Все, что есть в печи, – на стол мечи», – говорит пословица), понимая, что Господь (по Его собственным словам) не забудет гостеприимства. Кроме того, таким образом стремились хоть ненадолго создать для гостя обстановку иного мира, небесного, из которого он прибыл, мира, в котором все изобильно, светло и радостно. Поэтому, как правило, за столом, где находился гость, не принято было говорить о своих проблемах и все внимание принадлежало гостю. К его словам всегда с интересом и уважением прислушивались, поскольку гость был нередко единственной нитью, связывавшей данный дом, населенный пункт со всем остальным миром. То есть гость сообщал хозяевам, что делается на свете, толковал эти события, описывал посещенные им достопримечательности. Страннический дух гостя ненадолго превращал самих хозяев в странников, соучастников путешествий пришельца, словно раскрывал для хозяев весь мир, собирая его под крышу дома, подчеркивая символику дома как образа мира.
Кроме того, само застолье, устраиваемое в честь гостя, создавало, как уже говорилось выше, паузу в обычном ритме жизни и собирало за столом всех домашних, объединяя, таким образом, вокруг гостя, как Бога, семью – «малую Церковь». А если учесть, что за гостевым столом, как правило, было принято (и остается до наших дней) поминать и умерших членов семьи, поднимая за них отдельный бокал, то таким образом время как бы раздвигалось и за столом собирались все члены «малой Церкви» – семьи – как живые, так и мертвые. Так же как вокруг престола в храме собирается вся Церковь – и живые (стоящие в самом храме), и ушедшие (поминаемые за литургией), ибо «у Бога все живы».
То есть получалось, что хозяева сами, в связи с появлением гостя, оказывались в том мире, откуда гость пришел, «подтягивались» к его уровню, ненадолго переносились в иную, высшую реальность. Если в дом вошел сам Христос (гость), то его нужно посадить за стол и сделать так, чтобы он ни в чем не терпел нужды. Когда же наутро или в тот же день Господь (гость) уходит, нужно оставить все («Оставь все, возьми крест свой и следуй за мной») и уйти за ним. Символика этой готовности следования за Христом, ухода за ним из мира-дома прослеживается в обычае провожания гостя. Гостя провожали до калитки или даже до околицы (до заставы), символически уходя за ним в путь, деля ненадолго с пришельцем страннический удел. Таким образом, традиционное гостеприимство оживотворяло многие духовные символы дома, о которых шла речь выше, и акцентировало их.