Хмельное(Винокурение и пьянство)
ОТГОЛОСКИ ПОСТОЯННОГО УСТРЕМЛЕНИЯ ВВЫСЬ, в потустороннюю действительность можно встретить во многих, казалось бы, самых парадоксальных проявлениях русской культуры. С темой застолья на Руси всегда теснейшим образом было связано и традиционное русское пьянство, являющееся характерной чертой русского гостеприимства. Хорошо известно, что это явление – одна из наиболее рельефных, отличительных черт русской натуры и корни его необычайно глубоки. Об этом свидетельствует хотя бы известная фраза князя Владимира, отмеченная в «Повести временных лет» и сказанная послу одной из магометанских стран во время «испытания вер»: «Руси веселие есть пити, не можем без того быти». Ибн Фадлан, путешественник Х в., писал, что русы «злоупотребляя набизом (алкогольным напитком), пьют его ночью и днем, так что иной из них умрет, держа кубок в руке». Средневековые источники, былины, исторические песни свидетельствуют, что пили в равной степени и мужчины и женщины. В исторической песне «Три года Добрыня стольничал» говорится:
Неоткуль взялась тут Марина Игнатьевна,
Водилася с дитятеми княженецкими,
Она больно, Марина, упивалася,
Голова на плечах не держится.
Пьянство стало причиной трагедии русского войска на реке Пьяне в 1377 г., когда ополчение русских князей из разных городов, перепившись, было перебито небольшим отрядом татарского царевича Арапши. В летописных известиях сказано, что «князь взял с собой из Москвы купцов и других людей, которые были пьяны и везли с собой мед, чтобы еще пить». В 1612 г. небольшой отряд поляков, литовцев, украинских казаков и местных захватили Вологду, потому что в ней царило пьянство. Вологодский и великопермский архиепископ Сильвестр писал московским боярам: «На остатошном часу ночи, грехе ради наших, разорители истиные нашея православной веры и креста Христова ругатели – польские и литовские люди, и черкасы, и козаки, и русские воры пришли на Вологду безвестно, изгоном и город Вологду взяли и людей всяких посекли, и церкви Божия опоругали, и город и посады выжгли дотла… и на башнях сторожей, и на остроге и городской стене головы и сотников с стрельцами и у снаряду пушкарей и затинщиков не было, а были у ворот на карауле немногие люди – и те не слыхали, как литовские люди в город вошли. А большие ворота были не замкнуты… А все, господа, делалось хмелем: пропили город Вологду воеводы». Даже в осажденном поляками Троице-Сергиевом монастыре защитники ухитрялись найти время для выпивки. Авраамий Палицын гневно писал, что военные, защищавшие монастырь, после очередной схватки начинали пить, не слушая увещеваний братии, а потом блудить. В итоге среди осажденных начался мор.
Есть предположение, что русские застольные традиции имеют своим истоком некие языческие обряды, когда пить было не только необходимо, но и сам процесс обставлялся множеством ритуалов, следы которых сохраняются до сих пор. Так, на Западе практически неизвестен обычай перед каждой рюмкой говорить тосты, а в России за столами и сегодня говорить тосты почти обязанность, которую раскладывают на гостей, и отказ сказать тост может быть неправильно понят. За столом в России существует ритуальная последовательность тостов («Первая рюмка за … Вторая за… За женщин стоя… За покойников не чокаясь…»), как и символизм в последовательности выпиваемых рюмок: «Первая колом, вторая комом, третья соловушкой проскакивает», «Посошок, стременная, закурганная» и т. д.
Каждая рюмка обозначала определенный этап прощания и передвижения и в целом полагалось пить «на прощание» до 10 раз, при этом если на любом этапе гость ослабевал, его оставляли ночевать. При этом последовательность рюмок отражает символическую последовательность чаш в древности (последних было символическое число – семь). Считалось, что первую чашу пьешь на пиру «в жажду», вторую «в сладость», третью «во здравие», четвертую «в веселье», пятую «в пьянство», шестую «в бесовство» и последнюю «в горькую смерть». Примечательно, что традиция пить за покойников, не чокаясь, связана с представлением о том, что за столом символически собирается весь род, в том числе и ушедшие в иной мир члены семьи. Поэтому, не чокаясь с живыми, участник застолья символически чокается с покойными.
Иностранцы в своих свидетельствах неоднократно отмечали поражавшую их манеру русских пить водку не прерываясь, что высоко оценивалось как показатель силы и способность к свершению ратных дел.
И Владимир князь стольнокиевский
Наливает ему чару зелена вина,
Зеленого вина полтора ведра,
Другую наливает пива пьяного,
Третью – рюму меду сладкого,
И составили питье в одно место,
Становилося питья полпята ведра.
И принимает Василий единой рукой,
И выпивает Василий на единый здох.
После чего Василий успешно сражается с врагом:
Заскочил-то Василий на стенку городовую,
Натягивает Василий свой тугой лук,
Накладывает Василий калену стрелу,
И стреляет Василий ко Батыге во шатер.
Убил он три головки, кои лучшенькие,
Убил сына —Батыгу Батыговича,
Убил зятя —Тараканника Каранникова
И убил думного дьяка вора-выдумщика.
Не допить бокал, чашу, рюмку считалось (и считается часто сейчас) тяжкой обидой – «оставил зло в стакане». «Недопиваешь так недолюбливаешь», «Кто не выпил до дна – не пожелал добра», – говорят пословицы.
Знакомство Руси с винным спиртом произошло, как считается, в 1386 г., когда генуэзское посольство, следовавшее из Кафы (Феодосия) в Литву, привезло некий алкогольный напиток, признанный очень крепким и требующим разбавления водой. Есть мнение, что именно тогда началось на Руси винокурение. А.В. Чулков писал: «Что ж принадлежит до винокурения, то оное около четвертагонадесять столетия перенесено к нам из Италии, вопервых в Украйну, то есть в малую Россию от Генуэзцев, народа Италианскаго, при Черном море немалое время обитавшаго». Собственное винокурение на Руси возникло почти столетие спустя. Называются разные даты – 80-е гг. XV в. или первая четверть XVI в. В «Трактате о двух Сарматиях» польского географа и историка Матвея Меховского (1517 г.) он пишет, что «они часто употребляют горячительные прянности или перегоняют их в спирт, например мед и другое. Так из овса они делают жгучую жидкость или спирт и пьют, чтобы спастись от озноба и холода: иначе от холода они замерзли бы». У Иосифа Волоцкого в послании к монахам своего монастыря есть слова: «Кто к кому принесет в келию мед, или вино горячее, или пиво, или квас медвяный, или брагу и вы того не имали ни у кого, ни пили, да сказали бы есте мне, кто что к вам принесет, или келарю, или казначею…» Скорее всего, «горячее вино» – это продукт перегонки.
Говоря о горячительных напитках русского Средневековья (особенно раннего), следует отметить, что технологии их изготовления и перегонки приводили к изменению самого характера опьянения. Медом и вином напивались совершенно иначе, нежели крепкими напитками, которые позднее станут называться водкой. Если мед и вино вызывали веселье, то напитки, полученные в результате винокурения, – агрессивность и жестокость. Поэтому многие исследователи наблюдают на рубеже XV–XVI вв. ожесточение, огрубление национального характера Руси. То есть пьянство русского раннего Средневековья было нетождественно пьянству, которое начинает воцаряться с XVI в. и доходит до наших дней.
Первые кабаки в России появились в XVI в. (1533 или 1555 гг.) – до этого были корчмы. Есть легенда о том, что первый кабак в русской истории появился в Москве на Балчуге и что якобы в нем можно было только пить, а закусывать запрещалось. С этого момента кабаки начинают появляться в разных городах Как писал в 1588–1589 гг. Джильс Флетчер, «в каждом большом городе устроен кабак или питейный дом, где продается водка, называемая здесь русским вином, мед, пиво, и проч. С них царь получает оброк, простирающийся на значительную сумму: одни платят 800, другие 900, третьи 1000, а некоторые 2000 или 3000 рублей в год».
Важно понимать, что кабак был непохож на современную рюмочную или ресторан – это было целое производство. При кабаках были собственные винокурни и пивоварни, там ставился мед, рядом были погреба и ледники, где хранилась готовая продукция, овины для зерна и солода, склады инвентаря. К кабакам приписывались бани, дома для приезжих, мельницы. По соседству непременно была харчевня – еду в кабаках не продавали. Продавали напитки в специальной «питейной» избе. Если кабак был большой, то продажа шла «чарочно», «в распой» (в разлив) и «четвертно», где продавали вино четвертями и осьмушками ведра. Продажей вина занимался целовальник.
Как обычно в таких заведениях, в кабаках царили злоупотребления. Около кабака кормились торговцы пирогами, хлебом, сушеными ягодами (снедь покупали на закуску), при кабаках «работали» скоморохи, в самих кабаках шла игра в азартные игры – зернь и карты. Целовальникам разрешалось выдавать питье в долг и под заклад вещей, причем пьяницам нередко приписывали лишнее выпитое. Часто в кабаках завсегдатаями были темные люди всякого сорта («голь кабацкая»), которые избивали напившихся и обворовывали их. Пьяницы тоже попадались опытные. Какой-то Петрушка из Тотьмы «напил в долг на кабаке у стоек кабацкого питья у кабацкого целовальника Петра Архипова с товарищи в розных месяцех и числех на 6 рублев 24 алтына 4 деньги, а денег он за то питье не платил и с Тотьмы збежал». У злостных неплательщиков долги выбивали силой своеобразные «коллекторы» того времени.
Довольно быстро кабаки начинают доставлять людям проблемы. Так, в «Жалованной грамоте Новгородцам» 1598 г. царь писал: «…по нашему царскому осмотренью, в нашей отчине в великом государстве, в Великом Новегороде, были два кабака на Софейской и на Торговой стороне, и от тех кабаков Ноугородцом, гостем и лутчим и середним и всяким торговым посадцким людем, нужа и теснота и убытки и оскуденье учинилось: и мы великий государь царь и великий князь Борис Федоровичь, всеа Русии самодержец, и наша царица и великая княгиня Марья, и наши дети, пожаловали еся, нашие отчины, великого государства, Великого Новагорода, гостей и лутчих и середних и всех посадцких людей, наши царские денежные доходы с кабаков отставили и кабаком в Великом Новегороде на посаде быти не велели». За кабаками по возможности следило государство. Англичанин Энтони Дженкинсон, побывавший в Москве в 1557 г., отмечал: «В каждом хорошем городе есть кабак, называемый Корчмой, который Царь иногда отдает в аренду, иногда же жалует на год или на два какому-нибудь боярину или дворянину, в вознаграждение за его службу».