ной из высших добродетелей. «Нищелюбие есть больше молитвы, поста и иных спасительных и Богоугодных действий, выше самого девства, его же ничто же выше», – говорится в Прологе. Дмитрий Прилуцкий внушал, что рабов и сирот надо почитать прежде, чем иноков. Любовь к странникам и нищим проповедовал и Евфимий Суздальский.
Сама же милостыня всегда была делом сугубо личным, действием, направленным к обретению духовного спасения, свидетельством пребывания в постоянной готовности встретить Христа грядущего, а не средством борьбы с социальным недугом. «Древнерусский благотворитель, «христолюбец», менее помышлял о том, чтобы добрым делом поднять уровень общественного благосостояния, чем о том, чтобы возвысить уровень собственного духовного совершенствования».
«Без нищих нельзя себе представить народную Русь и русскую народную культуру в прошлом», – пишет А. Синявский. И это не случайно, поскольку проникнутое эсхатологией общественное сознание всегда воспринимало нищего как пришельца из иного мира (как и юродивого или странника), то есть «Божьего человека». Не случайно понятия «нищий» и «убогий», то есть человек, живущий под покровительством Бога, у Бога, всегда были тождественны. Это подтверждают пословицы и поговорки: «Кого Бог полюбит – нищетою взыщет», «Гол да наг – перед Богом прав», «Нищего не обидь!», «Богатый бедному дивится, чем он живится? Ан Бог дал». В народной поэзии нищий предстает человеком, которому покровительствует сам Иисус Христос, а сам нищий подражает Христу:
Тебе, Христе, подражаю,
Нищ и бос хощу быти,
Да с тобою могу жити.
В духовном стихе «Про Христа милостива» нищие за Христом на «высокую превознесенную гору», откуда Он должен вознестись на небеса с плачем:
Уж и кто же нас учить будет,
Учить будет словам Божиим ?
Уж и кто нас приютит в ночи,
Пропоит, прокормит во дни светлые ? —
Христос отвечает:
Вы не плачьте – как, вся нища братия, – Я воздам – то вам гору золотую, и создам – то я вам реку медовую.
А когда нищие отказываются, говоря, что богатые все равно отнимут и «гору золотую» и «реку медовую», то Христос благословляет их куском черного хлеба и своим именем, навсегда принимая их под защиту:
Благословил тут Христос нищу братию:
Моим именем Иисус Христовыем
Святую милостыню подаянную.
Во век веков будет она вам помощница,
Мое имя свято будет вам кормилищем!
Такой же мотив встречается и в стихе «Вознесение Христа». Поэтому молитва нищего в ответ на поданную милостыню была остро необходима для спасения подающего и была даже своеобразной обязанностью нищего:
А мы, нищая братия,
Мы убогие люди
Должны Христа молити,
У Христа милости просити
За поящих за кормящих,
Кто нас поит и кормит,
Обувает-одевает,
Христу славу отсылает…
Странствующий по всей земле нищий мог донести имя своего благотворителя-нищелюбца до любого святого места и в этом месте возносить за него молитву. То есть в образе нищего-странника можно было не только обрести ходатая перед Богом, но и как бы совершить «заочное» паломничество, передав вместе с ним деньги или записку о поминовении в то или иное святое место. Поэтому, по словам В.О. Ключевского, «нищий был для благотворителя лучший богомолец, молитвенный ходатай, душевный благодетель. «В рай входят святой милостыней, – говорили в старину, – нищий богатым питается, а богатый молитвой нищего спасается». Благотворителю нужно было воочию видеть людскую нужду, которую он облегчал, чтобы получить душевную пользу. Нуждающийся должен был видеть своего милостивца, чтобы знать, за кого молиться». Поэтому же нищие считались «красою церковною», «Христовою братиею», «церковными людьми», «богомольцами за мир». Среди верных средств открыть для себя Царство Божие, искупить грехи всегда была милостыня:
Я поеду в дом свой, побываю,
И много у меня в дому житья-бытья,
Много злата и серебра:
Я расточу свою казну
По церквам, по монастырям,
И по нищее братие.
Хочу своей душе пользы получити
На втором суду, по прошествии.
В другом стихе:
Да тихомирная милостыня,
Введет в Царствие Небесное,
В житье вековечное.
Поэтому становится понятным, почему милостыня просилась «Христа ради», подавалась во имя Христа и благодарность нищего выражалась словами: «Спаси тебя Христос».
Теперь становится очевидным, почему представители всех слоев общества считали для себя необходимым не просто давать милостыню, но вручать ее лично, и даже царь безукоризненно подчинялся этому правилу. В Неделю мясопустную в XVI–XVII вв. «рано утром, еще за три часа до света царь… тайно обходил все тюрьмы, приказы и богадельни. Все узники и колодники… удостоивались счастия лицезреть его светлые царские очи. Царь всем им жаловал милостыню, собственноручно раздавал деньги, а многих и отпускал на свободу… После обедни в этот же день в царском дворце, в Золотой или Столовой палате, накрывался огромный стол для нищей братии. Царь сам обедал за этим многолюдным столом и с торжественными обрядами угощал нищих, как самых высоких своих гостей. После обеда он из своих рук раздавал им денежную милостыню».
Точно так же поступал и предстоятель Русской церкви. Архидиакон Павел Алеппский оставил яркое описание трапезы у патриарха Никона в Вербное воскресенье, после хождения на осляти: «В столовую привели нищих, слепых, увечных, безногих и поставили для них стол близ патриарха. Он поздравлял каждого из них, кормил и поил с полным уважением… Наконец патриарх поднялся, ему поднесли таз и кувшин и он обошел нищих, умывая, вытирая и лобызая их ноги, всех по порядку, причем раздавал им милостыню до последнего». Именно поэтому не существовало заочной милостыни, ибо утрачивалась указанная выше взаимосвязь между подающим милостыню и принимающим ее.
Для нищенства была характерна и безличность, прослеживаемая, как указывалось выше, и в странничестве. Подавая милостыню, важно было видеть просто обездоленного человека и стремиться помочь ему остаться живым и здоровым, не допытываясь о том, не являются ли пороки самого нищего главной причиной нужды и куда затем пойдет поданная ему милостыня. «Почему надо «подавать» всякому нищему, не входя в рассмотрение его достоинств, и даже если знаешь, что он недостойный человек, – писал священник Александр Ельчанинов, – кроме того, что дающий обогащает себя духовно, а запирающий свое сердце и кошелек – грабит самого себя, – кроме этого, отказывая в милостыне, особенно у самых врат церковных, мы наносим тяжкий вред просящему, поселяем в нем злобу, убиваем веру, возбуждаем ненависть к богатым, сытым, религиозным… Не подают милостыни потому, что, мол, пропьют и т. д. Если и пропьет, то это меньший грех, чем то озлобление, которое мы в нем возбуждаем нашим отказом и та черствость и осуждение, которое мы в себе культивируем».
Нищий был постоянным живым напоминанием о страданиях и невзгодах, наполняющих этот мир, и в его лице сам «Царь небесный», бродящий по Русской земле, постоянно испытывал человеческую душу, будя в ней бескорыстие, доброту, кротость, любовь. Известно предание о том, как нищий, посланный от Бога, искушал московского князя Ивана Калиту. Дважды подойдя за милостыней, он получал ее, а когда подошел в третий раз, князь раздраженно вручил подаяние со словами: «На, возьми, несытые зенки». «Сам ты несытые зенки, – отвечал нищий на это, – и здесь царствуешь, и на том свете царствовать хочешь». Таким образом, заключает предание, стало известно, что «по Бозе дело его (князя Б.Я.) еже творит». Таким образом, сознание того, что под образом нищего может оказаться сам Бог, уравнивало всех нищих, создавало из них, по словам А. Синявского, «образ русского Христа».
Подавая милостыню нищему-страннику, подавали ее самому Богу: «В окно подать – Богу подать», «Просит убогий, а подаешь Богу». Поданные нищему деньги были равнозначны жертве на храм или монастырь, а сами жертвователи в своем нищелюбии стремились породниться с Христом. Как монах имел (по христианскому учению) образ ангельский, так и нищий, член братии (отсюда «нищая братия») огромного монастыря – всей Святой Руси, давал возможность созидания и укрепления этого монастыря через милостыню любому человеку. Подавая милостыню нищему – посреднику между небом и землей, в своей нищете уже словно шагнувшему из этого мира в вечность, подающий получал также право обретения небесной отчизны, Царства Божия. Так, старинное сказание первой половины XV в. повествует об некоей инокине, обмиравшей во время мора. Очнувшись, она рассказала, что видела в раю московского князя Ивана Калиту, заслужившего Царство Небесное именно благодаря своему нищелюбию.
Конечно же, нищенство (так же как и странничество) отнюдь не всегда было столь «христианским» занятием. Наряду с подлинными странниками и нищими, стремившимися к высшей реальности, теми, для кого эти формы существования были лишь путями к Царству Небесному, всегда существовало огромное количество бродяг и нищих, не одержимых никакими возвышенными идеями, кроме одной – набрать денег, не гнушаясь никакими средствами. Это порождало естественную реакцию: «нищих везде гоняют или кротким образом, как, например, «Бог подаст!» или же: «Ступай, ступай отселева с Богом! Много вас таскается, всех не накормишь!» «Проваливай, – говорит баба нищему, – мне не нужно твоей болтовни, и ты ничего не получишь». Поэтому, безусловно, эти очень сложные и противоречивые явления русской народной жизни нельзя рассматривать лишь под одним углом зрения.
Еще одним проявлением постоянного напряженного стремления от «дольнего к горнему» является русское юродство. Его корни уходят в Грецию, но на Руси это явление приобретает «национальный русский характер».