Юродство имеет необычайно сложную духовную феноменологию и есть (как это ни парадоксально), по мысли Е. Голубинского, «строго говоря, подвиг противуканонический». Действительно, согласно 60-му правилу 6-го Вселенского Константинопольского собора, юродство осуждается и запрещается: «Лицемерно беснующихся и таковый образ действий, по злости нравов, притворно на себя приемлющих, наказывати всяким образом, и подвергати их таким же суровостям и трудам, каковым подлинно беснуемые, ради освобождения от демонского действия праведно подвергаются». Однако в среде верующих людей юродивые всегда были среди наиболее чтимых святых. Уже это противоречие заставляет задуматься над гротескностью, двойственностью и бунтарской природой юродства.
В основе юродства лежит несколько явлений. Первое – это логика антиповедения, то есть обратного, перевернутого, опрокинутое поведения, поведения наоборот, которое было характерно для культуры Древней Руси. При всем разнообразии внешнего выражения оно всегда было именно «поведением наоборот», в рамках которого происходила замена регламентированных норм на их противоположность: правое менялось с левым, верх с низом, лицевая сторона с изнанкой и т. д. То есть те или иные ритуальные действия совершались не той рукой, как обычно, предметы переворачивались вверх дном, одежда выворачивалась наизнанку и далее в том же духе.
В значительной степени это было связано с тем, что антиповедение символически отражало порядок вещей в ином мире, где все наоборот, как в зеркале, где правое и левое меняются местами. Поэтому нередко одежду на покойнике застегивали «на левую сторону», выворачивали наизнанку траурные одежды, накидывали в горе на голову верхнее платье. Одежду для покойника шили иглой не к себе, как обычно, а от себя, таким же образом, не к себе, а от себя, строгали и гроб. Юродивые действовали в рамках антиповедения, но оно имело в этом случае дидактический, смысл.
Икона Василия Блаженного
Еще одна основа юродства – парадоксальное стремление к самоуничтожению себя как личности этого мира через разрыв не только всех земных корней, но отказ «от самого главного отличия человека в ряду земных существ – от обычного употребления разума, и добровольное принятие на себя вида безумного…». Юродство ставит одной из своих целей выяление противоречий между христианской правдой и поверхностным здравым смыслом. В представлении людей того времени древнерусский юродивый настолько глубоко проникал в духовные недра, настолько приближался уже при жизни к Царству Божьему, что, чувствуя этот свет, истину, он особо критически взирал на окружающую действительность, воспринимая ее как искажение этой истины, как противоречие ей, как мир антикультуры. Поэтому юродивый Василий Блаженный кидает камнями в окна богатых и благочестивых людей и плачет у домишек бедняков и пьяниц, Никола Салос (Псковский) предлагает Ивану Грозному, раз уж он так жестоко обращается со своими подданными, кусок сырого мяса в пост, Прокопий Устюжский носит три кочерги в левой руке (пародия на трикирий архиерея при богослужении) и приходит к церкви ночью.
Юродивый являлся живым напоминанием о первохристианских временах, когда все жили напряженным ожиданием грядущего Царства Христа. Он очень чутко реагировал на любое напряжение в обществе и являлся своеобразным «индикатором» апокалиптических настроений. Не случайно расцвет русского юродства приходится на XV–XVII вв., когда напряжение русского общества практически не ослабевало. Юродство было своеобразным несомненным знаком причастности к миру иному, живым укором обществу и реакция социума на юродство была симптоматична – насколько общество признавало юродство, прислушивалось к голосам блаженных, настолько оно было духовно трезво.
Юродивый был апокалиптическим вестником, и чем больше их было, тем серьезнее всем остальным следовало задуматься над вопросом: действительно ли столь благополучен и прочен этот мир, если множество людей готовы оставить все блага его ради Христа? Может, весь мир юродствует, постоянно переряживаясь и обманывая человека, а юродивый – пришелец из мира истинного? Человек, причастный миру иному, не может не юродствовать, не находиться в рамках антиповедения, ибо весь настоящий мир есть мир антикультуры.
Поэтому в поведении многих выдающихся пророков Ветхого Завета можно найти черты юродства: Осия взял в жены блудницу (Ос. 1:2), Исаия разделся и ходил нагим (Ис. 20:2), Иеремия носил на шее ярмо (Иер. 28:10), Седекия – железные рога на голове (3 Цар. 22:11). Как и юродивый, пророк жил в нищете (3 Цар. 4, 8:42), как и юродивого, его принимали за безумца (4 Цар. 9:11; Иер. 29:26; Ос. 9:7). Характерно, что внерациональные, безумные с обыденной точки зрения поступки отразились и в терминологии: древнееврейское слово «meshugga», обозначавшее пророка в этих контекстах, переводится как «сумасшедший», а греческое слово «salos», ставшее обозначением юродства, переводится как «псих». Не случайно тремя словами «похабство», «буйство» и «блаженство», в наше время имеющими совершенно разное, несовместимое значение, на Руси обозначалось юродство. Черты юродства были в поведении и многих православных святых, таких как, например, преподобный Амвросий или Нектарий Оптинские. Последний нередко расставлял перед посетителями кукол и разыгрывал спектакли, собрал целый шкаф случайного хлама и говорил: «Это мой музей».
Таким образом, юродивый ведет себя в мире так, как следовало бы вести себя в мире антикультуры. Поступки, жесты и слова юродивого гротескны как само общественное сознание Руси, смешны и страшны одновременно, они вызывают страх своей таинственной, скрытой значительностью и тем, что юродивый, в отличие от окружающих его людей, видит и слышит что-то истинное, находящееся за пределами обычной видимости и слышимости. Мир юродивого возвращается к реальности потустороннего бытия. То есть любовь в русском обществе к юродству (чего совершенно не знали на Западе) была именно любовью к Царству Божьему, стремлением к нему и к абсолютной свободе, которой уже здесь обладал юродивый.
Отвечая гротескному, не знающему полутонов складу русского общественного сознания, юродство отбрасывало «как несущественное, все что не ведет к раскрытию великой тайны человеческого предназначения. Юродство как раз и разрушало внешнюю оболочку вещей и мира в целом, давая надежду разглядеть истинную его суть». Только гротескное сознание Руси могло не просто воспринять феномен юродства, а сделать из него неотъемлемую часть одновременно как русской народной, так и церковной культуры. Юродство было порождением тревожных чувств, и, перерабатывая и переосмысливая их в себе, оно возвращало их обратно обществу в виде конкретных моделей поведения. Именно поэтому оно неотделимо от русской народной духовной культуры, и без учета этого понять такое удивительное явление, как юродство, попросту невозможно. Таким образом, странничество, нищенство и юродство во многих своих чертах были также формами проявления народной духовной культуры, находящимися в неразрывной связи с религиозной жизнью Руси.
В заключение следует сказать, что традиции антиповедения после завершения эпохи Средневековья еще долгое время сохранялись в форме «светского юродства» или чудачества. Надо указать на тот факт, что наименование «чудак» не является уничижительным. Чудак, эксцентрик в русской культуре и жизни Нового времени – это человек, который является серьезным, мыслящим человеком, часто талантливым и даже гениальным, человеком, который мыслит не словами, а творческим действием. Материалом для этого действия служит все, из чего состоит повседневность. Он своим действием превращает повседневное в оригинальное. Вяземский точно писал, что «оригинальность есть признак независимости характера, а подобная независимость есть своего рода мужество, своего рода доблесть». Среди самых знаменитых «чудаков» Нового времени можно отметить того же А. Суворова, баснописца И. Крылова, графа Ф. Толстого, странен Обломов, Чацкий – типичный чудак на том фоне, где разворачивается действие комедии.
В России Нового времени чудаки, как и юродивые Средневековья, становились маркерами неблагополучных времен конформизма, робости, раболепия, когда в политике и общественной жизни главное место занимают шаркуны и угодники, когда действительность становится с всеобщего согласия насквозь лживой и фальшивой. Именно тогда образ чудака есть единственное спасение от поглощающей мутной реальности и единственная возможность говорить правду. Он единственный реален в атмосфере сплошного вымысла. Чудачество было той формой сопротивления, что позволяла сохранить рассудок и не сойти с ума, не опошлиться вместе со всеми. При этом чудаки удивительным образом, как и юродивые, часто не попадали в жернова политических машин, ибо к ним не принято было серьезно относиться.
Чудаческое жизнетворчество, как правило, проявлялось в двух видах. Одни самовыражались в эксцентрических формах регулярно, изо дня в день, создавая собственное жизненное пространство, совершенно необходимое для такого самовыражения. Другие удивляли современников неожиданными, спонтанными проявлениями собственной неординарности, случавшимися эпизодически, вроде бы без видимых внешних причин и не требующими особых декораций, то есть устраивали чудаческий перфоманс. Чудаки открыто говорили то, что все старались скрыть, не притворялись, говорили и делали то, что не было принято делать и говорить в существующей системе социальных договоренностей.
Сакральное(Святыни и святость)
В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ на протяжении столетий огромное значение играли святыни – иконы, мощи, реликвии, связанные с теми или иными эпизодами Священной истории или со святыми. Поклониться святыне шли и ехали за сотни километров; присоединив тот или иной город или землю к Москве, правители последней вывозили в столицу главную святыню города или земли, заставляя их жителей ездить в паломничество в Москву. Можно вспомнить, что Иван Грозный, отправившись зимой 1564 г. из Москвы (с этого отъезда, по сути, началась опричнина), собрал и отвез в Кремль из московских храмов самые почитаемые иконы и прочие святыни, а затем, уезжая из Москвы, забрал их с собой вместе с казной, символически лишив, таким образом, Москву благодати.