* Cohn Bernard S. Representing Authority in Victorian India // The Invention of Tradition / Eds. Hobsbawm Eric and Ranger Terence. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. P. 192—207.
бильная идентичность, сохраняющая течение в официальном дискурсе, имеет значение полемическая сила метода интерпретации, чей материал — это несопоставимые, но переплетенные и взаимозависимые, а кроме всего прочего — взаимопересекаю-щиеся потоки исторического опыта.
Исключительно дерзкий пример такой силы можно найти в интерпретации арабской литературы и арабской культурной традиции ведущего арабского поэта современности Адониса (псевдоним Али Ахмед Саида). С тех пор, как в 1974—1978 годах были опубликованы три тома «Al-Thabit wa al-Mu-tahwwil», он почти в одиночку бросил вызов тому, что считает в арабо-исламском традиционном наследии окостеневшим, увязнувшим не только в прошлом как таковом, но и в жестком и авторитарном перепрочтении этого прошлого. Цель подобного пе-репрочтения, по его мнению, в том, чтобы держать арабов подальше от действительного контакта с современностью (al-hadatha). В книге по арабской поэтике Адонис сравнивает буквальное, жесткое (hard-bound) перепрочтение великой арабской поэзии с линейкой, тогда как имагинативное прочтение показывает, что в сердце классической традиции — включая и Коран — явной ортодоксии, провозглашаемой преходящими авторитетами, противостоят оппозиционные и даже диссидентские элементы. Он показывает, как норма закона в арабском обществе отделяет власть от критики и традицию от инновации, тем самым сводя историю к исчерпывающему коду бесконечно повторяющихся прецедентов. Этой системе он противопоставляет растворяющие силы критического модерна.
Власть предержащие называли каждого, кто мыслит не в соответствии с культурой халифата, «людьми инновации» («ahi al-ihdath»), исключая их подобным обвинением в ереси из круга ислама. Это объясняет, как термины ihdath (современность) и muhdath (современный, новый), используемые при характеристике поэзии, нарушавшей древние поэтические принципы, изначально пришли из религиозного лексикона. Следовательно, мы видим, что современность в поэзии воспринимается правящим истеблишментом как политические или интеллектуальные нападки на культуру режима и неприятие идеализированных стандартов древности и как тем самым, поэтическое в жизни арабов всегда было смешано с политическим и религиозным, что сохраняется и поныне.
Хотя работа Адониса и его последователей в журнале «Mawaqif» вряд ли известна за пределами арабского мира, ее можно рассматривать как часть более широкой международной конфигурации, которая включает и авторов «Field Day» в Ирландии, группу «Subaltern Studies» в Индии, большинство инакомыслящих авторов в Восточной Европе и множество карибских интеллектуалов и художников, чье наследие восходит к С. Л. Р. Джеймсу (Уилсон Харрис, Джордж Ламминг, Эрик Уильямс, Дерек Уолкотт, Эдвард Брэйтвейт и ранний В. С. Найпол (Wilson Harris, George Lamming, Eric Williams, Derek Walcott, Edward Braithwaite)). Для всех этих движений и индивидов ясно, что клише и патриотические идеализации официальной истории можно разрушить, как и наследие интеллектуальных пут и взаимных оборонительных обвинений. Как выразился Симус Дин в отношении Ирландии, «Миф об ир-ландскости, представления об ирландской нереальности, рассуждения по поводу красноречия ирландцев, — все это политические темы, за счет которых литература жирела до крайности начиная с XIX века, когда была изобретена идея национально-
* Adonis. An Introduction to Arab Poetics, trans. Catherine Cobban. London: Saqi, 1990. P. 76.
го характера».* Предстоящая культурному интеллектуалу работа, таким образом, состоит не в том, чтобы принять политику идентичности как данность, но показать, как сконструированы все репрезентации, для какой цели, кем и из каких компонентов.
Это не так просто. Оборонительность прокралась в сам официальный образ Америки, особенно в те ее репрезентации, которые связаны с прошлым нации. Всякое общество и официальная традиция защищают себя от вмешательства в священные нарративы; со временем это приобретает статус чуть ли не идеологический, с героями-основателями, лелеемыми идеями и ценностями, национальными аллегориями, оказывающими колоссальное влияние на культурную и политическую жизнь. Два из таких элементов — Америка как общество пионеров и политическая жизнь Америки как прямое отражение демократических практик — недавно стали предметом исследования, что в итоге привело к весьма примечательному фурору. В обоих случаях имеются некоторые, хотя ни в коем случае не достаточно серьезные и секулярные интеллектуальные попытки самих интеллектуалов принять критические взгляды. Выступая, скорее, как медийные фигуры, интернализирующие нормы власти, они интернализировали нормы официальной самоидентичности.
Рассмотрим выставку «Америка как Запад», прошедшую в Национальной галерее американского искусства в 1991 году. Галерея является частью Смитсонианского института и частично поддерживается федеральным правительством. Согласно этой выставке завоевание Запада и его последующее включение в состав Соединенных Штатов транс-
* Deane, Seamus. Heroic Styles: The Tradition of an Idea // Ireland's Field Day. London: Hutchinson, 1985. P. 58.
формировалось в героический мелиористский нарратив, который искажал, романтизировал или просто скрывал многостороннюю правду о реальном процессе завоевания, равно как и уничтожение коренных американцев и их среды обитания. Например, изображения индейцев в американской живописи XIX века — благородные, гордые, склонные к разышлениям — были поставлены напротив бегущего текста на той же стене, где описывалась деградация коренных американцев под властью белого человека. Подобные «деконструкции» вызвали недовольство членов Конгресса, независимо от того, видели ли они выставку или нет. Они сочли ее непатриотичной и неамериканской, а потому неприемлемой, в особенности для федерального института. Профессора, пандиты и журналисты нападали на то, что они сочли пагубной дискредитацией «уникальности» Соединенных Штатов, которая, по словам журналиста из «Washington Post», представляет собой «надежду и оптимизм основания, залог его щедрости, и неустанные усилия правительства».* Были лишь некоторые исключений из этого ряда: например, Роберт Хьюз (Robert Hughes), который охарактеризовал выставку в «Time» (May 31, 1991) как «миф основания в краске и камне».
Эта причудливая смесь домысла, истории и самолюбования по поводу истории зарождения нации, как и во все прочее, в рамках полуофициального консенсуса была расценена как то, что для Америки не годится. Парадоксальным образом в Соединен-
* Ringle Ken. The Washington Post. 1991. March 31. Карикатурные нападки на выставку получили хорошее противоядие в виде объемного и интеллектуально насыщенного каталога: Truettner William Н. ed. The West as America: Reinterpreting Images of the Frontier, 1810—1970. Washington and London: Smithsonian Institution Press, 1991. Выборка из отзывов посетителей представлена в: American Art Summer 1991. Vol. 5, N 2. P. 3—11.
ных Штатах, в обществе иммигрантов, образованном множеством культур, общественный дискурс поразительно управляем. Он стремится представить страну без единого пятнышка, он сплочен вокруг нерушимого нарратива безупречного триумфа. Эта попытка представить все простым и хорошим нарушает связи страны с другими обществами и народами, тем самым подкрепляя ее отдаленность и изолированность.
Еще один исключительный случай — это полемика вокруг весьма неудачного фильма Оливера Стоуна «Джон Ф. Кеннеди» («JFK»), вышедшего в 1991 году и построенного на предположении, что убийство Кеннеди было спланированным заговором недовольных его намерение покончить с войной во Вьетнаме. Допустим, что фильм был неровным и путаным, что главным мотивом для Стоуна был коммерческий, но почему же столь многие неофициальные органы культурной власти — массовые газеты, известные историки, политики — сочли для себя необходимым обрушиться на фильм с нападками? Неамериканца не так уж трудно убедить, будто большинство, если не все, политических убийств действительно являются результатом заговора, потому что таков мир. Но целый хор американских мудрецов изводит тонны бумаги, чтобы отрицать, что в Америке случаются заговоры — ведь «мы» представляем новый, лучший и непорочный мир. В то же время есть множество свидетельств тому, что существовали официальные американские заговоры и покушения на убийства «иностранных дьяволов» (Кастро, Каддафи, Саддама Хусейна и др.).
Из этого происходит ряд важных следствий. Если главная, наиболее официальная, мощная и принудительная идентичность — это идентичность государства с его границами, таможнями, правящими партиями и властями, официальными нарративами и образами, и если интеллектуалы считают, что эта идентичность нуждается в постоянной критике и анализе, то из этого следует, что и другие аналогично сконструированные идентичности нуждаются в таком же исследовании и критике. Образование тех из нас, кто интересуется литературой, выстроено по большей части под своего рода рубриками — креативный писатель, самодостаточное и самостоятельное творчество, национальная литература, отдельные жанры — которые приобрели почти фетишистское присутствие. Было бы безумием утверждать, будто отдельных писателей и их работ не существует, что французы, японцы и арабы — не существуют по отдельности или что Милтон, Тагор и Алехо Карпентьер — всего-навсего лишь разные вариации одной и той же темы. Равным образом я и не утверждаю, что эссе о «Больших надеждах» и реальный роман Диккенса «Большие надежды» — одно и то же. Но я утверждаю, что «идентичность» не обязательно означает онтологически данную и навсегда определенную стабильность и уникальность, неизменный характер или привилегированный статус как нечто целостное и завершенное в себе и для себя. Я предпочел бы считать роман одним из видов письменного творчества среди многих других, деятельность писателя — одним из социальных занятий среди многих других, а категории литературы — тем, что призвано служить различным мирским целям, включая и, по-видимому, даже в основном эс