В роли предвестника современной полемики о превосходстве западной цивилизации, высшей ценности чисто западного гуманизма, как это превозносят консервативные философы вроде Аллана Блума (Bloom),14 и принципиальной ущербности (а потому опасности) не-западных народов, как это утверждают непримиримые противники японцев, идеологические ориенталисты и критики деградации «туземцев» в Африке и Азии, — откровения Арманда выглядят пророческими.
Еще важнее, чем прошлое как таковое, отношение к культурным позициям в настоящем. По причинам, которые отчасти коренятся в имперском опыте, прежнее деление на колонизованных и колонизаторов воспроизводится и в часто упоминаемом
*Цит. по: Curtin Philip D., ed. Imperialism. New York: Walker, 1971. P. 294—295.
противостоянии Севера—Юга. Это в свою очередь влечет за собой оборонительную позицию, различного рода риторические и идеологические битвы, вяло текущую враждебность, что вполне может послужить спусковым механизмом для опустошительных войн (а в некоторых случаях это уже произошло). Можем ли мы каким-либо образом освоить имперский опыт в иных, не столь разделяющих нас терминах, так, чтобы изменить отношение к прошлому и настоящему, с одной стороны, и к будущему — с другой?
Следует начать с характеристики наиболее распространенных способов обращения с запутанным и многоаспектным наследием империализма. Причем это касается не только тех, кто покинул колонии, но и тех, кто был там с самого начала и оставался до конца, — туземцев. Многие в Англии чувствовали угрызения совести по поводу того, что их нация сотворила с индейцами. Было, однако, много и таких, кто с тоской вспоминает добрые старые времена, несмотря даже на цену, которую пришлось заплатить, причины, по которым эти времена закончились, а также их собственное отношение к национализму туземцев, — все это еще больные и далеко не решенные вопросы. В особенности это касается тех проблем, где затрагиваются расовые отношения, как, например, во время кризиса, связанного с публикацией «Сатанинских стихов» Салмана Рушди и последовавшей за этим фетвой аятоллы Хомейни, призывавшей убить Рушди.
Но равным образом и в странах третьего мира дебаты по поводу практики колониализма и лежавшей в ее основе идеологии империализма все еще весьма разнообразны и остры. Многие считают, что, несмотря на горечь и унижение от порабощения, в этом были все же и определенные преимущества, а именно: либеральные идеи, национальное самосознание и технические блага, — со временем все это позволяет хотя бы отчасти примириться с империализмом. Другие ретроспективно размышляют о колониализме в постколониальном веке, чтобы тем лучше понять трудности настоящего во вновь обретших независимость странах. Реальность проблем становления демократии, развития и судьбы подтверждается преследованием со стороны государства тех интеллектуалов, которые сохранили отвагу мысли и публичного действия — Экбаля Ахмада и Фаиза Ахмада Фаиза в Пакистане, Нгуги ва Тионго в Кении или Абдельрахмана эль Мунифа в арабском мире, — выдающихся мыслителей и художников, чьи невзгоды не притупили остроту их мысли и не смягчили жестокости преследователей.
Муниф, Нгуги, Фаиз, как и любой другой из этого ряда, испытывали безграничную ненависть к пришедшему на их землю колониализму и поддерживавшего его империализму. По иронии судьбы их слушали, но лишь в пол-уха, будь то западные интеллектуалы, или же правящие силы в их собственных обществах. Для многих западных интеллектуалов они были чем-то вроде Иеремии, обличающего пороки уже ушедшего в прошлое колониализма, а с другой стороны, правительства их собственных стран в Саудовской Аравии, Кении, Пакистане видели в них агентов внешних сил, которых следует либо посадить в тюрьму, либо изгнать из страны. Трагизм этих, как и многих других форм постколониального опыта, идет от ограниченности попыток работать с поляризованными, предельно неуравновешенными отношениями, которые по-разному остались в памяти у разных групп населения. Сферы, узловые точки, задачи и действующие лица истории в метрополиях и в бывших колониях перекрываются лишь отчасти. Сравнительно небольшая общая территория, которая воспринимается одинаково, порождает лишь то, что можно называть риторикой вины.
Прежде всего я хотел бы исследовать как общее, так и отличное в интеллектуальных пространствах постимперского общественного дискурса, обращая при этом особое внимание на то, что в них подкрепляет и взращивает риторику и политику вины. Затем, используя приемы и методы того, что можно было бы назвать компаративной литературой империализма, я постараюсь исследовать те способы, при помощи которых переосмысленные и пересмотренные представления о том, при помощи каких интеллектуальных ходов в постимперском дискурсе может расширить имеющееся у метрополии и бывших колоний общее пространство. Шаг за шагом исследуя различия в опыте, т. е. создавая то, что я называю переплетающимися или перекрывающимися историями, я попытаюсь сформулировать альтернативу как политике вины, так и гораздо более деструктивной политике конфронтации и враждебности. В результате подобных действий может появиться гораздо более интересный и плодотворный тип секулярной интерпретации, нежели осуждение прошлого или сетования по поводу того, что оно закончилось, или чем еще более бесплодная из-за связи с насилием, но и гораздо более легкая и привлекательная, ведущая к кризису враждебность между западной и не-западными культурами. Мир слишком тесен и слишком взаимозависим, чтобы смотреть на это сложа руки.
III. Два взгляда в «Сердце тьмы»
Господство и неравенство в распределении власти и богатства — извечные факты человеческого общества. Но в современном мировом порядке они могут быть поняты также и как следствия империализма, его истории и новых его форм. Нации современной Азии, Латинской Америки и Африки в политическом плане независимы, но во многих отношениях они все еще являются объектом доминирования и столь же зависимы, как и во времена непосредственного владычества европейских держав. С одной стороны, это следствие нанесенных самим же себе ран, как имеют обыкновение говорить критики вроде В. С. Найпола: это их (всем известно, что «они» означает цветных, желтых, ниггеров) нужно винить в том, что с «ними» произошло, и нет больше смысла талдычить о том, что это наследие империализма. С другой стороны, огульно винить европейцев во всех бедах настоящего — не слишком удачная альтернатива. Нам нужно смотреть на эти вопросы как на сеть взаимозависимых историй, которые неверно и бессмысленно подавлять, а, напротив, было бы полезно и интересно попытаться понять.
Моя позиция в данном случае не так уж сложна. Если, посиживая себе где-нибудь в Оксфорде, Париже или Нью-Йорке, вы говорите арабам, что они принадлежат к больной или деградировавшей культуре, то вряд ли все это прозвучит для них в достаточной мере убедительно. Даже если вы занимаете господствующие позиции, вряд ли они признают за вами сущностное превосходство и право ими управлять, невзирая на всю вашу очевидную мощь и богатство. История подобного тупикового противостояния отчетливо проступает повсюду в колониях, где белые господа поначалу не встретили отпора, но в конце концов были вынуждены уйти. И наоборот, победившие туземцы довольно скоро убеждаются, что Запад им необходим и что идея полной независимости — это не более чем националистическая фикция, адресованная в основном тем, кого Фанон называет «националистической буржуазией» и кто подчас управляет новыми странами с такой же чудовищной тиранией, как и изгнанные господа.
Итак, в конце XX века имперский цикл прошлого века некоторым образом повторяется вновь, пусть даже сегодня и нет больших участков незанятого пространства, нет расширяющегося фронтира и захватывающих воображение новых поселений. Мы живем в едином глобальном пространстве со множеством экологических, экономических, социальных и политических сил, раздирающих его лишь смутно воспринимаемую, по сути еще неизученную и непонятую ткань. Каждый, кто имеет хоть смутное представление о целом, испытывает тревогу от того, как бессовестно эгоистичные и узкие интересы — патриотизм, шовинизм, этническая, религиозная и расовая ненависть — могут действительно привести к массовым разрушениям. Мир просто не может больше себе этого позволить.
Нельзя сказать, что модель гармоничного мира уже существует, как было бы неискренним полагать, будто идеи мира и добрососедства обладали большой силой, если бы их движущими силами выступали агрессивно понятые «жизненные интересы нации» или неограниченного суверенитета. Столкновение Соединенных Штатов с Ираком15 и иракская агрессия против Кувейта замешаны на нефти, это очевидно. Удивительно другое — почему такое сравнительно наивное мышление все еще превалирует, беспрепятственно процветает и неуклонно воспроизводится поколение за поколением в системе образования. Всех нас учат почитать собственные нации и восхищаться своими традициями, нас учат, что нужно жестко и невзирая на другие общества следовать собственным интересам. Новый и, на мой взгляд, отвратительный трайбализм фрагментирует общества, разделяет народы, потакает жадности, кровавым конфликтам и маловразумительным рассуждениям по поводу малых этнических групп и групповой специфики. Недостаточное внимание уделяется не столько «изучению других культур» — весьма туманная и малосодержательная фраза, — сколько исследованию карты взаимодействий, реального и зачастую продуктивного потока, день за днем и даже минута за минутой идущего между государствами, группами и идентичностями.
Ни один человек не в состоянии удержать в голове всю такую карту целиком, а потому географию империи и многообразный имперский опыт, породивший основную ее ткань, следует рассматривать преимущественно в терминах отдельных ярких конфигураций. Прежде всего, оглядываясь на XIX век, мы отмечаем, что имперский импульс, в сущности, поставил большую часть Земли под власть горстки держав. Дабы хоть отчасти понять, что это означает, я предлагаю взглянуть на ряд красноречивых культурных документов, в которых взаимодействие между Европой или Америкой, с одной стороны, и преображенным империями миром — с другой, представлено как опыт, принадлежащий обеим сторонам. Хотя прежде, чем проделать это исторически и систематически, полезно было бы в качестве подготовки обратить внимание на то, каким образом империализм все еще присутствует в современных дискуссиях. Это рудименты насыщенной и инт