Даже оппозиционные мыслители, такие как Маркс и Энгельс, равно как и французские и английские правительственные деятели, позволяли себе подобные заявления. Оба политических лагеря полагались на колониальные документы, которые целиком и полностью основывались на коде ориентализма, например, точка зрения Гегеля по поводу Востока и Африки как статичных и склонных к деспотии регионах, выпадающих из хода мировой истории. Когда 17 сентября 1857 года Энгельс называет алжирских мавров «робкой расой», поскольку они, хоть и были усмирены, но тем не менее «сохранили свою жестокость и мстительность, находясь при этом в моральном отношении на очень низком уровне»,** он всего лишь вторит французской колониальной доктрине. Точно так же, как Конрад использовал колониальные отчеты о ленивых туземцах, Маркс и Энгельс мусолили теории о невежестве и предрассудках восточных людей и африканцев.
* Thapar Romila. Ideology and the Interpretation of Early Indian History // Review. Winter 1982. Vol. 5, N 3. P. 390.
** Marx Karl and Engels Friedrich. On Colonialism, Articles from the New York Tribune and Other Writings. New York: International, 1972. P. 156.
В этом заключается второй аспект бессловесного имперского желания, поскольку, если грубоматериальные туземцы превратились из подчиненных существ в людей второго сорта, то колонизаторы аналогичным образом трансформировались в невидимых писцов, чьи труды сообщают о Другом и одновременно настаивают на своей научной беспристрастности, а также (как отмечает Кэтрин Джордж*) неуклонном улучшении условий, характера и обычаев примитивных обществ в результате их
w v w AA
контакта с европейской цивилизацией.
В кульминационной точке развития высокого империализма в начале этого века мы имеем конъюнктурное слияние между, с одной стороны, исто-ризирующими кодами дискурсивного письма в Европе, полагающими мир универсально доступным для транснационального безличного исследования, и, с другой — в массовом порядке колонизированный мир. Объект подобного консолидированного видения всегда оказывается либо жертвой, либо связанным по рукам и ногам персонажем, которому постоянно грозит суровое наказание, несмотря на его/ее многочисленные добродетели, заслуги или достижения. Онтологически он исключен, поскольку в малой степени обладает достоинствами покоряющего его, исследующего и цивилизующего аутсайдера, человека со стороны. Колонизатору приходится постоянно поддерживать инкорпорирующий
* George Katherine. The Civilized West Looks at Africa: 1400—1800. A Study in Ethnocentrism // March 1958. Isis 49, N 155. P. 66, 69—70.
**Определение «примитивности» на основе этих методов см.: Torgovnick. Gone Primitive. P. 3—41. См. Более разработанную версию теории четырех стадий, основанную на европейской философии и культурологической мысли: Afees Ronald L. Social Science and the Ignoble Savage. Cambridge: Cambridge University Press, 1976.
аппарат в рабочем состоянии. Для жертвы империализм предлагает такую альтернативу: служи или сгинь.
VII. Камю и имперский опыт Франции
Однако не все империи одинаковы. Французская империя, согласно мнению одного из наиболее известных ее историков, хоть и в неменьшей степени, чем Британская, была заинтересована в выгоде, плантациях и рабах, все же руководствовалась также и соображениями «престижа».* Ее разнообразные владения, приобретенные (а подчас и утраченные) за три с лишним столетия, контролировал несущий свет «гений», который сам в свою очередь является функцией французского vocation supérieure,82 по словам Делавиньи и Шарля Андре Жюлье-на, составителей чрезвычайно интересной работы «Строители заморской Франции».** Ряд упоминаемых ими персонажей начинается с Шамплейна83 и Ришелье и включает таких грозных губернаторов колоний, как покоритель Алжира Бюго, основатель Французского Конго Бразза,84 усмиритель Мадагаскара Галлиени, Лиоте, величайший наряду с Кромером европейский правитель арабов-мусульман. Это меньше всего напоминает «ведомственный взгляд» британцев и в значительно большей степени походит на сугубо французский стиль в этом громадном ассимиляционистском предприятии.
* Brunschwig. French Colonialism. P. 14.
** Delavigne Robert and Julien Charles André. Les Constructeurs de la France d'outre-mer. Paris: Corea, 1946. P. 16. Еще одна интересная книга, оперирующая теми же цифрами: African Pro-consuls: European Governors in Africa / Eds L. H. Gann and Peter Duignan. New York: Free Press, 1978. См. также: Rosenblum Mort. Mission to Civilize: The French Way. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1986.
Пусть даже так воспринимают себя исключительно сами французы, не столь важно, поскольку до, во время и после этих событий движущей силой в оправдании территориальных приобретений были плотность и регулярность призыва. Когда Сили (его знаменитая книга была переведена на французский язык в 1885 году и вызвала всеобщее восхищение, получив множество комментариев) говорил о Британской империи, что та возникла по недоразумению, он всего лишь описывал подход, весьма отличавшийся от подхода к империи французских авторов того времени.
Как показывает Агнесс Мерфи, франко-прусская война 1870 года непосредственно стимулировала рост французских географических обществ.* Географическое знание и исследования были тем самым привязаны к дискурсу (и приобретениям) империи, а по популярности таких людей, как Эжен Этьен (Eugene Etienne) (основатель Groupe Coloniale в 1892 году) можно проследить рост имперской теории во Франции до ранга почти точной науки. После 1872 года впервые, согласно Жирарде (Girardet), верхушка французского государства развивала вразумительную политическую доктрину колониальной экспансии. Между 1880 и 1895 годами французские колониальные владения расширились с 1.0 до 9.5 миллиона квадратных километров, а численность населения — с 5 до 50 миллионов туземного населения.** На Втором международном конгрессе по географическим наукам в 1875 году, на котором при-
* Murphy Agnes. The Ideology of French Imperialism, 1817—1881. Washington: Catholic University of America Press, 1968. P. 46 and passim.
** Girardet Raoul. L'Idée coloniale en France, 1871—1962. Paris: La Table Ronde, 1972. P. 44—45. См. также: Persell Stuart Michael. The French Colonial Lobby. Stanford: Hoover Institution Press, 1983.
сутствовали президент республики, губернатор Парижа, президент Ассамблеи, адмирал Ла Русьер (La Roucière Le Noury), открывая заседание, обозначил господствующий на собрании подход: «Господа, Провидение диктует нам обязательства познать землю и завоевать ее. Это высшее предназначение является одной из властных обязанностей, запечатленных в наших умах и нашей деятельности. География, наука, которая вдохновляет подобную восхитительную преданность и во чье имя были принесены
столь значительные жертвы, стала философией зем-*
ли».
В следующие за 1880 годом десятилетия процветали социология (вдохновляемая Ле Боном), психология (учрежденная Леопольдом де Соссюром), история и, конечно же, антропология. Кульминацией многих дисциплин стали Международные колониальные конгрессы (1889, 1894 годов и т. д.) или специфические группы (например, Международный конгресс колониальной социологии 1890 года или Конгресс этнографических наук в Париже в 1902 году). Целые регионы мира стали объектами научного колониального внимания. Реймонд Беттс упоминает, что Revue internationale de sociologie посвятило ежегодные исследования в 1900 году Мадагаскару, в 1908 году — Лаосу и Камбодже.** Идеологическая теория колониальной ассимиляции, расцветшая при Революции, пришла в упадок, а стратегию Французской империи определяли теории расовых типов — примитивные, низшие, промежуточные и высшие расы Констава Ле Бона,85 философия чистой силы Эрнеста Сейера (Ernest Seillere), систематика колониальной практики Аль-
*Цит. по: Murphy. Ideology of French Imperialism. P. 15.
** Betts Raymond F. Assimilation and Association in French Colonial Theory, 1840—1914. New York: Columbia University Press, 1961. P. 88.
бера Саррота и Поля Леруа-Белью (Albert Sarraut and Paul Leroy-Beaulieu), принципы господства Жюля Арманда (Jules Harmand).* К туземцам и их землям следовало относиться не как к сущностям, которые можно было сделать французскими, но как к владениям, непреложные характеристики которых требовали разделения и подчинения, пусть даже это не соответствует mission civilisatrice. Влияние Фулье, Клозеля и Тирана (Fouillée, Clozel, and Giran) превратило подобные идеи в язык и уже в самих имперских областях в практику, которая весьма напоминала науку, — науку управления низшими (расами), за чьи ресурсы, земли и судьбы Франция была ответственна. В лучшем случае отношения Франции с Алжиром, Сенегалом, Мавританией, Индокитаем носило характер ассоциации через «иерархическое партнерство», как утверждает Рене Маньер (René Maunier) в своей книге «Социология колоний».** Но Беттс справедливо отмечает, что тем не менее теория «империализма осуществлялась не путем уговоров, а через силу, и в итоге, учитывая все благородные доктрины, оказалась единственно
успешной, коль скоро этот ultima ratio86 был бесспо-***
рен».
Сравнивать дискуссию об империи у французов и для французов с реалиями имперского завоевания — означает столкнуться с большим количеством несоответствий и ироничных ситуаций. Прагматические соображения всегда позволяли людям вроде Лейти, Галлиени, Фейдербе, Бюго (Lyautey, Gallieni,
*Я рассматриваю данный материал с учетом тех теорий национальной идентичности, которые вошли в оборот в империализме конца XIX века в работе: Nationalism, Human Rights, and Interpretation // Freedom and Interpretation. / Ed. Barbara Johnson. New York: Basic Books, 1992.