* Нагоип Ali. La 7е Wilaya: La Guerre de FLN en France, 1954—1962. Paris: Seuil, 1986.
«разделяй и властвуй» стираются и появляются поразительные новые конфигурации.
Все четыре текста, которые я собираюсь обсудить здесь, принадлежат каждое конкретному историческому моменту: первые два — «Черные якобинцы» С. Л. Р. Джеймса — опубликованы в 1938 году, и примерно в это же время вышла книга «Арабское пробуждение» Джорджа Антониуса.133 Первая работа посвящена восстанию чернокожих карибцев в конце XVIII века, а вторая — недавнему восстанию арабов. Обе работы имеют дело с событиями прошлого, в чьих схемах, протагонистах и антагонистах писатели намереваются раскрыть туземную или колониальную реальность, которую игнорировала или предала Европа. Оба автора — великолепные стилисты и замечательные люди (а Джеймс — еще и спортсмен), чье предшествующее образование, полученное в британских колониальных школах, привило им высокую оценку английской культуры, равно как и серьезные разногласия с ней. Обе книги сегодня кажутся исключительно провидческими: Джеймс предсказывает историю агонизирующей и все еще глубоко неустановившейся жизни на Карибах, Антониус удивительно точно предвидит сегодняшние истории с первых полос и шокирующие телевизионные сцены с Ближнего Востока, такие как удручающая палестино-израильская ситуация, которая уже пошла по неблагоприятному для арабов пути с образованием Израиля в 1948 году. Эту возможность Антониус с тяжелым сердцем предсказал еще за 10 лет до того.
Если книги Джеймса и Антониуса замыслива-лись как серьезные научные исследования и защита, обращенная изнутри национального движения за независимость к широкой аудитории, другие две работы — «Право собственности в Бенгалии: очерк об идее постоянного поселения» Ранаджита Гухи (1963) (Ranajit Guha's. «A Rule of Property for Bengal: An Essay on the Idea of Permanent Settlement») и «Миф о ленивом туземце: исследование образа малайцев, филиппинцев и японцев в XVI—XX веках и его функций в идеологии колониального капитализма» С. Г. Алатаса (1977) (S. H. Alatas's. «The Myth of the Lazy Native: A Study of the Image of the Malays, Filipinos, and Javanese from the 16th to the 20th Century and Its Function in the Ideology of Colonial Capitalism») — это специализированные постколониальные исследования, адресованные узкой аудитории и касающиеся более частных вопросов. Обе эти книги (автор первой из них — бенгальский политэкономист, а второй — малазийский мусульманин, историк и социолог) демонстрируют усердные архивные штудии авторов и включают в себя скрупулезную современную документацию, аргументацию и обобщения.
Книга Гухи написана в постстуктуралистской манере археологического и деконструктивного исследования соотношения Акта о постоянном поселении в Бенгалии 1826 года, в соответствии с которым англичане с исключительной точностью регулировали ренту и доходы, появившегося на сложном фоне физиократической и идеологической мысли в Европе, которым воспользовался в Бенгалии в конце XVIII века Филип Фрэнсис (Philip Francis). В книге Алатаса по-своему оригинальной, как и работа Гухи, подробно исследуется, как европейский колониализм создавал объект — в данном случае «ленивого туземца», — который играет решающую роль в расчетах и защите того, что Алатас называет колониальным колониализмом. От этого туземца, опутанного жесткими правилами и обременительной дисциплиной, по словам Синбальдо де Маса (Sin-baldo de Mas), испанского чиновника, которому в 1843 году было доверено попечение над испанской колонией на Филиппинах, ожидали, что он будет пребывать в таком «интеллектуальном и моральном состоянии, что, несмотря на численное превосходство, его политический вес будет меньше, чем у слитка золота».* О таком туземце говорили, его анализировали, ругали и с ним работали, его дурно кормили и снабжали опиумом, отделяли от его/ее естественной среды, опутывали дискурсом, который призван был поддерживать в нем трудолюбие и держать в подчинении. Таким образом, говорит Алатас, «игра, опиум, бесчеловечные условия труда, однобокое правосудие, присвоение прав аренды, принадлежащих народу, подневольный труд, — были так или иначе вплетены в ткань колониальной идеологии и им была придана аура респектабельности. Всех, кто не был с этим согласен, подвергали осмеянию».** Различие между Джеймсом и Антониусом, с одной стороны, и Гухой и Алатасом — с другой, не только в том, что первые в большей степени были непосредственно вовлечены в современную им политику, тогда как последние два по большей части ориентировались на научные дискуссии в постколониальной Индии и Малайзии, но и в том, что постколониальная история изменила характер, даже саму природу аргументации. Для Джеймса и Анто-ниуса мир дискурса, вбиравший в себя карибских туземцев и арабский Восток, в 1930-х годах вполне достойным образом зависел от Запада. Туссен Лу-вертюр (Toussaint L'Ouverture), говорит Джеймс, не мог бы говорить так, как говорил, если бы не аббат Рейналь, остальные энциклопедисты и сама Великая революция:
В час опасности Туссен без всякой подготовки смог воспользоваться языком Дидро, Руссо и Рейна-
*Alatas. Myth of the Lazy Native. P. 56.
** Ibid. P. 96.
ля, Мирабо, Робеспьера и Дантона. Но в одном отношении он превосходил их всех. Ведь даже мастера устного и письменного слова, подверженные классовым сложностям своего общества, слишком часто были вынуждены брать паузу, колебаться, оговариваться. Туссен же мог защищать свободу черных без оглядки, и это придавало его выступлениям силу и решимость, редкие в великих документах того времени. Французская буржуазия не смогла понять, что, несмотря на возвышенный тон, его речь была не напыщенной и не риторической, но исполненной простой и рассудительной истины.
В этом замечательном описании человека, полностью вобравшем в себя буквальную истину универсалистских настроений европейского Просвещения, Джеймс показывает искренность Туссена, а также скрытые его недостатки, желание верить декларациям европейцев, видеть в них в большей степени буквальные намерения, нежели классово и исторически обусловленное проявление интересов и групп.
Антониус в значительной мере развивает ту же тему. Его хроника пробуждения арабов, взращенного Британией в начале нашего века, фокусируется на том, как арабы после освобождения от оттоманов в 1917 и 1918 году восприняли посулы британцев по поводу независимости арабов за чистую монету. Сообщение Антониуса о переписке шерифа Хуссейна с сэром Генри МакМахоном, где британский чиновник обещал его народу независимость и суверенитет, соответствует описанию Джеймсом восприятия ситуации Туссеном и его действий в соответствии с Декларацией прав человека. Однако для Антониуса, который принимает сторону и арабов, и англичан — классический случай взаимозависимости — все это преднамеренная уловка, относимая им не за счет
* James. Black Jacobins. P. 198.
классов или истории, а за счет бесчестья, что для него равнозначно катастрофе.
Нет сомнений, что вердикт истории в значительной мере подтверждает взгляд арабов. Чтобы там ни говорили о решениях Сан-Ремо [весной 1920 года, где объявлялось, что «весь арабский прямоугольник, лежащий между Средиземноморьем и Персидской границей, должен был быть поставлен под власть закона»], они нарушили провозглашенные общие принципы и конкретные обещания, данные союзниками и конкретно Великобританией. Суть данных в тайне посулов ныне ясна: каковы бы ни были публичные заверения, исследователь обладает теперь всем необходимым материалом для вынесения суждения. Именно полагаясь на эти обещания, арабы вступили в войну, внесли свой вклад и понесли потери; и уже одного этого достаточно, чтобы превратить соответствующие обязательства в долг чести. Конференция в Сан-Ремо по сути игнорировала долг и пришла к решениям, которые по всем важнейшим пунктам шли вразрез с желаниями вовлеченных народов.*
Было бы неверно недооценивать различия между Джеймсом и Антониусом, которых разделяют не только раса и идеология, но также темперамент и образование. Однако сходная печать, разочарование и нереализованные надежды чувствуются в их прозе, оба эти человека принадлежат политике деколонизации и сформированы ею. Джеймс принадлежит к низшему слою среднего класса в Тринидаде. Он самоучка, атлет и, как я понял это, когда посетил его в Брикстоне в июне 1987 года (ему было тогда 86 лет), всегда был толковым учеником, обладал революционным интересом к истории, политике и теории, был внимателен к идеям и противоречиям
* Antonius George. The Arab Awakening: The Story of the Arab National Movement. 1938; rprt. Beirut: Librairie du Liban, 1969. P. 305—306.
и отличался почти спортивной авантюрностью в хорошей литературе, музыке и беседе. Антониус, как его удачно описал Альберт Хурани,* принадлежал к старому, более приземленному (worldly) классу левантийских сирийцев, проживавших некоторое время в Египте (он посещал там колледж Виктории, — тот же, где учился и я сам). Он окончил Кембриджский университет. Во время работы над книгой «Арабское пробуждение» Антониусу было около сорока (он умер в 1941 году в возрасте пятидесяти лет). Джеймс был на добрый десяток лет его младше. Если Антониус сделал неплохую карьеру в качестве конфидента высших британских чиновников, как советник главных арабских лидеров и элит от Хусейна и Фейсала до Париса Нимра и Хадж Амин ал-Хусейни (Hussein and Faysal to Paris Nimr and Haj Amin al-Husayni), как продолжатель десятилетий мысли и деятельности арабских националистов, и был мирским человеком, обращающимся к другим мирским людям во власти, Джеймс, недавно прибывший в Англию, работал крикетным корреспондентом. Он был чернокожим, марксистом, великим оратором и организатором. Кроме того, он был революционером, погруженным в африканский, ка-рибский и черный национализм. Работа «Черные якобинцы» первоначально была представлена не как книга, а как действующее средство передвижения для Поля Робсона в Лондоне. Во время представления пьесы Робсон и Джеймс в очередь играли роли Туссена и Дессалина.**