•JU4*
тов».
Притом, что американский экспансионизм прежде всего носит экономический характер, он все же в высокой степени зависит и сопровождается бесконечными обсуждениями на публичном уровне культурных идей и идеологий в отношении самой Америки. «Экономическая система, — справедливо напоминает нам Кирнан, — подобно нации или
*См.: Dash J. Michael. Haiti and the United States: National Stereotypes and the Literary Imagination. London: Macmillan, 1988. P. 9, 22—25 and passim.
** Kiernan. America. P. 206.
религии, живет не хлебом единым, но также верою, взглядами, грезами, и если они ошибочны — это может не в меньшей степени оказаться губительным».* Есть своего рода однообразие в регулярности порождаемых сменяющими друг друга поколениями схем, фраз и теорий, призванных оправдать обоснованность глобальных притязаний Америки. Современная американская гуманитарная наука рисует нам унылую картину того, как большинство порожденных ею подходов и стратегий было основано фактически на грубых ошибках и невежестве, питаемых одной только жаждой власти и господства, притом что сама она отмечена печатью исключительности Америки. Взаимоотношения между Америкой и ее тихоокеанскими или дальневосточными партнерами — Китаем, Японией, Кореей, Индокитаем — основаны на расовых предрассудках, внезапных и сравнительно слабо подготовленных сдвигах внимания, за которыми следует мощнейшее давление на территории, находящиеся за тысячи миль, географически и интеллектуально далекие от жизни большинства американцев. Принимая во внимание научные откровения Акири Ирийе, Macao Миёши, Джона Даувера и Мэрилин Янг, мы видим, что существует значительное недопонимание США со стороны этих азиатских стран, но, за весьма непростым исключением Японии, никто из них реально не проник на американский континент.
С появлением в США дискурса (и политики) развития и модернизации, можно наблюдать исключительную асимметрию в полном ее цвету, что отражено в романе Грэма Грина «Тихий американец» и с чуть меньшим мастерством в книге Ледерера и Бёрдика «Безобразный американец» (Lederer and Burdick's. «The Ugly American»), По миру распро-
* Ibid. P. 114.
странился поистине поразительный концептуальный арсенал — теории экономических фаз, социальных типов, традиционных обществ, переноса систем, умиротворения, социальной мобилизации и т. д. Университеты и научные центры получили огромные правительственные субсидии на развитие этих идей, многие из которых заинтересовали разработчиков стратегического планирования и политических экспертов в правительстве США (или близких к ним кругах). Однако до проявления широкого общественного беспокойства, вызванного вьетнамской войной, критически мыслящие ученые не уделяли этому достаточного внимания. Но затем, чуть ли не впервые, критике была подвергнута не только политика США в Индокитае, но и все империалистические предпосылки политики США в Азии. Убедительный отчет о дискурсе развития и модернизации, использующем для этих целей антивоенную критику, дает нам работа Ирен Гендциер «Управление политически изменениями: обществоведы и третий мир».* Она показывает, как недостаточно продуманное стремление к мировым притязаниям на деле привело к деполитизации, снижению целостности, а подчас и распаду заморских обществ, которые, как казалось, нуждаются в модернизации и в том, что Уолт Уитмен Ростоу назвал «экономическим взлетом».
Хотя эти характеристики и не являются исчерпывающими, они, по моему мнению, точно описывают общую политику с учетом ее социального авторитета, которая породила то, что Д. С. М. Платт (D. С. М. Platt) назвал в британском контексте «ведомственным взглядом». Ведущие академические фигуры, которые анализирует Гендциер — Хантинг-
* Gendzier Irene. Managing Political Change: Social Scientists and the Third World. Boulder and London: Westview Press, 1985. В особенности p. 40—41, 127—147.
тон, Пай, Верба, Лернер, Лассуэлл (Huntington, Pye, Verba, Lerner, Lasswell) — определили интеллектуальную повестку дня и перспективы влиятельных секторов правительства и академической науки. Ниспровержения, радикальный национализм, аргументы туземцев в пользу независимости, — все эти феномены деколонизации и последствия классического империализма можно проследить в генеральном курсе холодной войны. Их нужно было либо отвергнуть, либо использовать. В случае Кореи, Китая и Вьетнама это требовало ориентации вновь на дорогостоящие военные кампании. Явным вызовом американскому авторитету в практически смехотворном случае послебатистовской Кубы было то, что на кону стояла не столько безопасность, сколько ощущение, что в пределах определенной для себя области США не потерпят никаких посягательств или долговременных идеологических вызовов тому, что они считают «свободой».
Подобная связь власти и легитимности, когда одна сила действует в сфере непосредственного доминирования, а другая — в сфере культуры, является характерной для классической имперской гегемонии. Век Америки отличается прежде всего квантовым скачком в масштабах культурного влияния благодаря в значительной степени беспрецедентному росту аппарата распространения и контроля над информацией. Как мы увидим позже, СМИ играют центральную роль в отечественной культуре. Если в прошлом веке европейская культура ассоциировалась с присутствием белого человека, даже с его непосредственно властным (и потому допускающим сопротивление) физическим присутствием, теперь мы имеем вдобавок международное присутствие СМИ, которое исподволь, подчас даже на бессознательном уровне, охватывает фантастически широкий диапазон. Выражение «культурный империализм», которое пошло в обращение и даже стало модным с легкой руки Жака Ланга (Jacques Lang), лишается части своего смысла, если применять его к телесериалам вроде «Династии» и «Далласа» где-нибудь, скажем, во Франции или Японии, но вновь становится вполне уместным, если мы рассматриваем его в глобальной перспективе.
Ближайшая к такой перспективе позиция была предложена в докладе Международной комиссии по изучению коммуникационных проблем (Commission for the Study of Communication Problems), созванной под эгидой ЮНЕСКО и возглавляемой Шоном Макбрайдом, — «Много голосов, один мир» (1980).* В докладе мы видим нагромождение по большей части не относящихся к делу слов по поводу анализа злобы и агрессии, большая их часть исходила от американских журналистов и готовых рассуждать на любую тему мудрецов, которые обвиняли «коммунистов» и «третий мир» в попытках ограничить демократию прессы, свободный обмен идеями и рыночные силы, формирующие телекоммуникации, издательскую и компьютерную индустрии. Но даже самого беглого взгляда на доклад Макбрайда достаточно, чтобы заметить, что помимо таких немудреных решений, как цензура, у большинства членов комиссии были сомнения, можно ли сделать что-то серьезное, дабы уравновесить и уравнять анархический мировой информационный порядок. Даже такие не вполне благожелательные авторы, как Энтони Смит в книге «Геополитика информации», признают серьезность этих вопросов.
Угроза независимости в конце XX века со стороны новой электроники может быть даже больше, чем в свое время со стороны колониализма. Мы начинаем понимать, что деколонизация и рост супранацио-
*Many Voices, One World. Paris: UNESCO, 1980.
нализма не были окончанием имперских отношений, но всего лишь расширением геополитической паутины, разворачивающейся с эпохи Возрождения. Новые СМИ обладают способностью проникать более глубоко в «воспринимающую» культуру, чем какие бы то ни было прежние проявления западной технологии. Результатом может быть еще более широкое опустошение и рост социальных противоречий в развивающихся обществах.*
Никто не ставит под сомнение, что обладателем наивысшей власти в этой конфигурации являются США, будь то благодаря горстке американских транснациональных корпораций, контролирующих производство, распределение и — помимо всего прочего — отбор новостей, на которые ориентируется большая часть мира (даже сам Саддам Хусейн, по-видимому, в отношении новостей полагается на CNN), или по причине не встречающего действенного сопротивления распространения различных форм культурного контроля, исходящих от США. Последние породили новый механизм инкорпорации и зависимости, при помощи которого контролируют не только внутреннюю американскую среду, но также и более слабые и меньшие культуры. Часть работы в этом отношении, проделанная сторонниками критической теории — в особенности концепцией одномерного общества Герберта Маркузе, индустрии сознания (consciousness industry) Адорно и Энценсбергера — прояснили природу этой смеси репрессии и толерантности, используемой в западных обществах в качестве средства социального умиротворения (поколением ранее эти вопросы обсуждали Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли
* Smith Anthony. The Geopolitics of Information: How Western Culture Dominates the World. New York: Oxford University Press, 1980. P. 176.
и Джеймс Бёрнхэм). Влияние западного и в особенности американского империализма СМИ на остальной мир подкрепляет выводы Комиссии Макбрайда, как и весьма важные выводы Герберта Шиллера и Арманда Маттеларта по поводу собственности на средства производства и обращения образов, новостей и репрезентаций.*
Однако прежде, чем медиа, так сказать, выходят за рубеж, они проявляют себя перед внутренней аудиторией в репрезентации чужих и пугающих иностранных культур, с еще большим успехом вызывая вражду и насилие против этих культурных «Других», чем в ходе кризиса и Войны в Заливе в 1990—1991 годах. В XIX веке Британия и Франция обычно посылали экспедиционные войска, чтобы бомбить туземцев. «Видимо, — говорит Марлоу у Конрада, попав в Африку, — в этих краях французы вели одну из своих войн... Вокруг не было ничего, кроме земли, неба и воды, однако загадочное судно [французское военное судно] обстреливало континент. Бум!., грохнуло одно из шестидюймовых орудий». Сегодня так поступают Соединенные Штаты. Подумайте теперь, как можно было сделать приемлемой Войну в Заливе: в середине декабря 1990 года прошли незначительные дебаты на страницах