4.6.1. Образная экономико-географическая оппозиция Центр – регионы
Сложившаяся в течение 1990-х гг. в российском экономическом пространстве устойчивая оппозиция Центр – регионы является частным случаем более общей оппозиции центр – периферия[825]. Отличие в том, что в российском экономическом пространстве качественные характеристики центра и периферии были вполне очевидно гипостазированы, т. е. семантика этих пространственных отношений приобрела неустойчивый «термодинамический» характер (в духе Ивана Пригожина). Вполне «зеркальная», оппозиция Центр – регионы стала также аксиологической: Центр как пространственное сосредоточение либерально-прогрессистских тенденций, регионы как устойчиво-консервативные малоподвижные топосы. Уникальность российской ситуации – в явной образно-географической асимметричности данного противопоставления; образ Центра превращен в экономико-географическую «Джомолунгму», а образы регионов «спеклись» в аморфный «солончаковый» слой экономической плоской пустыни.
Взаимодействие экономико-географических образов Центра и регионов в российской ситуации второй половины 1990-х гг. происходило путем чрезмерного идеологического насыщения образа Центра. И прежде, в советскую эпоху, Москва была сакральным экономико-географическим центром, где размещался Госплан – географический топос экономической власти в СССР. В постсоветскую эпоху экономико-географический образ Центра, образ Москвы приобрел еще более мощную властную окраску, при этом само образно-географическое пространство экономической власти сильно сжалось, сосредоточившись в немногих реальных локусах московской топографии. Иначе говоря, не боясь тавтологии, образ Центра стал более центростремительным. Свидетельство этому – множество негативных «упаковок», оболочек образа Центра, сформированных как бы взглядом со стороны регионов.
Экономико-географические образы регионов стали в постсоветскую эпоху, по сути, производными от образа Центра. Прямая зависимость от финансовых потоков из Центра, разрушение прежних структур управления, потеря старых отраслей специализации привели к «рассыпанию» старых, зачастую «лубочных» региональных образов. Если ранее экономико-географический образ области, края, республики был основан на трансформации автохтонных элементов реального пространства (полезные ископаемые, природно-климатические условия, традиционное экономико-географическое положение), то к концу 1990-х гг. эти образы стали восприниматься как маленькие, «игрушечные» образы самого Центра, с теми же знаками и символами экономической и финансовой власти. Экономико-географическое образное пространство России оказалось организовано по принципу русских матрешек, «Russian dolls», когда один и тот же образ бесконечно воспроизводится, стираясь постепенно в результате монотонной трансляции.
Подобная образно-географическая ситуация имеет положительные стороны. Одна из них – возможность эффективного управления экономико-географическими образами как реальными факторами регионального экономического развития. Структурирование экономико-географического образа – конкретная технологическая задача, в рамках решения которой происходит выбор базового образа, его адекватная поставленной задаче репрезентация, и далее, в случае необходимости, разработка ряда интерпретаций. Например, структурирование экономико-географического образа Карелии может быть связано с выбором между экономико-географическими образами Москвы, Петербурга или соседних областей Финляндии; его репрезентация опираться на знаки и символы либо реальной (традиционной) экономики, либо информационной (новой) экономики; возможные интерпретации этого образа будут зависеть от его конкретной направленности в образно-географическом пространстве – вовне России, в сторону Москвы или на соседние российские регионы. Подобные операции вполне правомерны, поскольку образ, являясь, сам по себе, частью реальности, в то же время, в случае его целенаправленного структурирования, способен изменять эту реальность, меняясь при этом вместе с ней.
4.6.2. Процессы репрезентации и интерпретации экономико-географических образов (ЭГО) Центра и регионов
Здесь выделяются следующие основные процессы репрезентации и интерпретации ЭГО Центра и регионов: 1) процедуры репрезентации, 2) акты репрезентации и 3) структуры интерпретации. Характеристики данных процессов необходимы для выделения и описания базовых образных стратегий в региональной экономической политике современной России. Рассмотрим их по порядку.
Процедуры репрезентации экономико-географических образов (ЭГО) Центра и регионов. Процедуры репрезентации экономико-географических образов (ЭГО) Центра и регионов сводятся к следующим операциям: 1) выявление базовых символов, на основе которых возможна в первую очередь репрезентация ЭГО; 2) семиотизация (означивание) тех или иных реальных географических объектов Центра и/или регионов в контексте выявленных базовых символов и 3) символизация традиционного экономико-географического пространства Центра и регионов. Все эти операции должны проводиться параллельно, одновременно.
Первая из выделенных операций – выявление базовых символов – связана с формированием «брэндов» территории. Это, по сути дела, образно-географический «конвейер», на котором собираются, доводятся до полной готовности наиболее работоспособные и конкурентноспособные (с внешних позиций) экономико-географические представления о территории. Операция семиотизации переводит сформированные территориальные «брэнды» на метауровень, где они функционируют в рамках единого образно-географического метапространства. Здесь «брэнды» сосуществуют и максимально означиваются – с точек зрения соседнего региона, Центра или зарубежья. Операция символизации способствует созданию единого символического поля, как бы пронизывающего и скрепляющего своими «нитями» образно-географическое метапространство. Территориальные «брэнды» прочно закрепляются в образно-географическом метапространстве, при этом они получают целый «веер» образно-географических координат – в зависимости от характера и направленности процедур означивания. Однако, как уже отмечалось, все эти операции сосуществуют и могут вестись автономно, с различной скоростью, с использованием эффекта образной мультипликации. Следовательно, возможно одновременное сосуществование образно-географических метапространств со структурно различными конфигурациями на основе одного и того же традиционного экономико-географического пространства.
Акты репрезентации ЭГО Центра и регионов. Процедуры репрезентации ЭГО Центра и регионов периодически должны осмысляться как акты репрезентации, означающие их выход и усвоение в смежных полях репрезентаций. ЭГО Центра и регионов в процессах их формирования осмысляются в поле культуры (экономика есть часть культуры). Это осмысление происходит прежде всего на уровне массовой культуры, особенно рекламы. Так, телевизионная реклама производит и поставляет весьма выпуклые и рельефные «точечные» ЭГО, активизирующие акты репрезентации ЭГО на более высоком экономико-географическом уровне. Реклама пива «Балтика» с использованием образов сфинкса и Невы эффективно эксплуатирует культурно-географический образ Санкт-Петербурга, но в то же время она способствует акту репрезентации ЭГО Санкт-Петербурга и всего Северо-Запада в контексте былой имперской столичности и вторичной экономико-географической центральности. Подобные акты репрезентации могут быть закреплены также и прямой рекламой отдельных регионов. Тем не менее, акты репрезентации ЭГО Центра и регионов могут проходить латентно, в скрытых формах, опосредованно.
Структуры интерпретаций ЭГО Центра и регионов. Репрезентированные тем или иным способом ЭГО Центра и регионов могут быть также интерпретированы. Выделяются три основные структуры возможных интерпретаций.
Первая структура интерпретаций ЭГО ориентирована на «сжатие» экономического пространства[826]. Центр интерпретируется как все возможные регионы; ЭГО Центра рассматривается как эталон ЭГО региона. В подобной трактовке Центр – это «настоящий» регион, или суперрегион. Остальные регионы представляют собой tabula rasa, «чистое» пространство. В этом случае формирование ЭГО регионов напрямую связано с представленностью их в Центре, с наличием образного сектора определенного региона в ЭГО Центра. Наиболее простой путь создания такого образного сектора – это его персонификация, или олицетворение ЭГО региона – например, с помощью формирования позитивного столичного имиджа губернатора региона.
Вторая структура интерпретаций ЭГО направлена на «расширение» экономического пространства. Производится своего рода централизация, или даже «центрирование» регионов. Всякий экономико-географически значимый символ воспринимается как центр; практически любой регион в этом случае является Центром. Регион автоматически интерпретируется как его собственный, неотъемлемый от него ЭГО; территория есть имманентный ей образ, в широком смысле geography is image. Само наличие экономико-географической информации о регионе дает при проведении операций «центрирования» его ЭГО. Самый легкий способ здесь – это «этнографический» показ, создание «стильных» образных упаковок для архаичных регионально-экономических структур. Условия для подобного «этнографического» показа могут приходить извне, формироваться спонтанно – например, в пределе, неожиданный интерес за рубежом к неконкурентноспособной в традиционном смысле продукции региона (случай с фотоаппаратами ЛОМО-компакт, появление в Австрии общества «ломографии» и резкое увеличение заказов на эту технологически давно устаревшую продукцию).
Третья структура интерпретации ЭГО – целенаправленная виртуализация, «возгонка» ЭГО Центра и регионов. Они фактические уравниваются в образном «осмосе», возникающем в результате развития фондового рынка и рыночных стратегий крупных компаний. Наличие гигантских инфраструктурных компаний-монополистов типа Газпрома и РАО «ЕЭС России»[827] и формирование устойчивого кластера «голубых фишек» на фондовом рынке способствует этому процессу. Образно-экономико-географический рельеф становится автономным; символы территорий «работают» самостоятельно, как бы отрываясь от реальных экономико-географических объектов, которые они означивают и интерпретируют.
4.6.3. Образные стратегии в региональной экономической политике современной России
В рамках каждой из выделенных структур интерпретаций ЭГО Центра и регионов возможны определенные образные стратегии. Структура «сжатия» экономического пространства связаны со следующими стратегиями.
Стратегия паллиатива: регион выступает как «маленький», или вторичный Центр, дублируя с известным лагом большинство политико-экономических процессов, происходящих в Центре. Так, вторичная столичность ЭГО Санкт-Петербурга потверждается Петербургским экономическим форумом под эгидой Межпарламентской ассамблеи СНГ[828], в этом же ряду проведение в 1998 г. Всемирной шахматной олимпиады в Элисте[829], визиты президента Белоруссии А. Лукашенко в различные российские регионы и подписание с ними договоров о социально-экономическом сотрудничестве[830], а также обращение Мурманской области за помощью к странам региона Баренцева моря в связи с нехваткой продовольствия в 1998 г.[831] В этой стратегии происходит перевод образа Центра в ментально-географическую категорию «Другого» («другого пространства»), с одной стороны, а, с другой – как бы присвоение его образа. Совершается своего рода образно-географический «прыжок»; развитие международной активности регионов в данном случае – его «упаковка», или оболочка.
Стратегия «опускания» образа Центра: образ Центра по-прежнему недостижимый идеал, но его можно снизить, как бы приблизить «к земле», к образам регионов. Данная стратегия, по сути, противоположна предыдущей стратегии. Внешне подобная стратегия может проявляться как стремление регионов непосредственно воздействовать на политику Центра: например, встреча в 1998 г. губернаторов Алтайского края, Новосибирской и Томской областей с разработкой предложений по курсу и составу нового правительства[832], или предложение губернатора Свердловской области Э. Росселя от имени ассоциации «Большой Урал» о введении «золотого рубля» и прекращении хождения доллара[833]. Возможен также и другой вариант этой стратегии: образ Центра как бы игнорируется и замещается аналогичными структурными элементами в образах регионов: например, коллизия открытого соперничества власти и олигархов[834], также договоры о социально-экономическом сотрудничестве регионов» соседей[835].
Стратегия образной стратификации регионов: означает образное расслоение, «размежевание» регионов как бы в присутствии образа Центра (= образ Большого Брата в романе Дж. Оруэлла «1984»). Это стратегия «материализма», или образно-географического детерминизма. ЭГО регионов находятся в прямой зависимости от социально-экономического положения Центра и страны в целом: например, единое до того образно-географическое поле регионов может как бы растрескиваться, раскалываться в связи с исчезновением единого пространства жизнедеятельности населения в рамках государственной территории России[836]. Кроме этого, ЭГО регионов вполне могут прямо «укладываться» в ячейки создаваемых при анализе социально-экономического положения страны и регионов типологий, таких, например, как зоны повышенной опасности[837], а выделяемые элементы динамики геостатического профиля промышленного производства России[838] могут рассматриваться как «несущие конструкции» при формировании ЭГО регионов.
Теперь рассмотрим стратегии, связанные со структурой «расширения» экономического пространства. Топографическая стратегия: ЭГО регионов «центрируются» с помощью специфической экономической деятельности, максимально эффективно использующей топографические, или локальные брэнды. Так, в России к подобной деятельности, очевидно, относится водочное производство. Постсоветская Россия продемонстрировала в 1990-е гг. небывалый взрыв «водочного регионализма», водка выступила как индикатор быстрого роста регионального самосознания, а «водконимика», в которой явно доминировала географическая составляющая[839], была одной из главных движущих сил «раскручиваемых» территориальных имиджей.
Стратегия обратного образно-географического «дисконта»: ЭГО регионов «центрируются» как бы в исторической ретроспективе, которая проецируется в будущее. Это стратегия архаизации образов, плотного насыщения их историко-географической информацией, определенный образно-географический «пассеизм». Таковы, например, особенности формирования в 1990-е гг. ЭГО Оренбургской области[840]. Региональная оренбургская мифология основывается на представлениях о дореволюционной Оренбургской губернии как одной из наиболее развитых в промышленном отношении губерний Европейской части России, очень масштабной в территориально-таксономическом отношении (выдвигается даже понятие оренбургско-казахстанского региона с богатой историей его формирования) и структурно обладавшей «почти центральным» образом «южной Пальмиры» (в противовес Петербургу как «северной Пальмире», хотя реальная историческая Пальмира находилась гораздо южнее Оренбурга)[841].
Стратегия внешнего контекста: «центрирование» ЭГО регионов достигается максимальным расширением образно-географических региональных контекстов и окружением ими собственно ядра ЭГО. Здесь возможна контекстная экспансия в международном, политическом, институциональном, идеологическом планах. Создание подобных контекстов может опираться на представление о регионализации как естественной составной части более широких процессов (например, регионализация как неотъемлемая часть демократизации России, или международное сотрудничество как средство выживания российских регионов[842]). Важный элемент этой стратегии – концептуальный рост ядра ЭГО региона вместе, или параллельно наращиванию контекстов. Так, в данной связи, могут оцениваться процессы политической самоидентификации регионов, неразвитость институционального дизайна международных контактов регионов, несогласованность федеральной (общенациональной) и региональной внешних политик[843]. Сама стратегия при этом приобретает в значительной степени аксиологический «окрас»: например, территория, закрытая для внешнего мира (Нижегородская область до 1991 г.)[844] явно имеет плохие стартовые позиции в «центрировании» своего ЭГО.
Теперь рассмотрим стратегии, связанные со структурой виртуализации ЭГО Центра и регионов. Стратегия многомерности ЭГО Центра и регионов: признается множественность ЭГО одного и того же региона или Центра. Создается «бриколаж», веер, своего рода образно-географический пасьянс региона/Центра. Это обеспечивает объемность, пространственность восприятия ЭГО Центра и регионов, способствует формированию ясного рельефа поля ЭГО. На практике подобная рельефность может достигаться институционально, когда один и тот же регион входит в различные межрегиональные ассоциации – например, вхождение Новгородской и Смоленской областей в ассоциацию «Черноземье», наряду с их членством в ассоциации «Центральная Россия»[845]. Увеличение количества регионов, входящих сразу в две ассоциации[846], говорит в целом о все более четкой выраженности образно-географического рельефа экономического пространства. Максимальные пересечения различных межрегиональных ассоциаций («Центральная Россия» с «Черноземьем» и «Сибирское соглашение» с «Дальним Востоком»[847]) фиксируют узловые точки (пункты) этого рельефа. Очевидная связь образного экономико-географического пространства с традиционным географическим (экономико-географическим) пространством (учет реального экономико-географического положения Центра и регионов) сосуществует с явной структурной автономностью уже возникшего и развивающегося теперь имманентно поля ЭГО. Различия между ЭГО Центра и регионов здесь практически стираются.
Стратегия образно-экономико-географических циклов: ЭГО Центра и регионов представляются как фрактальные образования, постоянно «борющиеся» между собой. При этом и каждый отдельный ЭГО формирует свой собственный рельеф, имеющий определенные стадии развития. Поле ЭГО развивается циклически, создает собственную ритмику. Попытки региональных администраций усилить свое влияние на фондовом рынке, увеличить свою долю в структуре акционерного капитала районообразующих предприятий (например, передача в 1998 г. государственного пакета акций угольных предприятий в управление администрации Кемеровской области[848]) катализируют процесс образно-экономико-географической циклизации с внешней стороны, экзогенным способом. Эндогенный способ катализирования подобного процесса – столкновения между региональными администрациями и структурами местного самоуправления (в этой связи весьма характерно, например, чрезвычайное собрание Ассоциации городов Сибири и Дальнего Востока в 1998 г., выступившее против «местного тоталитаризма» губернаторов[849]).
Итак, выделенные стратегии структурных интерпретаций ЭГО Центра и регионов должны способствовать образно-географическому насыщению, уплотнению экономического пространства. В отличие от обычных образов, знаков, символов, ЭГО максимально используют естественную геопространственность, географизм экономической деятельности; в этом смысле они более эффективны в целях создания геоэкономики[850]. Соединенные и взаимосвязанные, воспринимаемые как единый образно-экономико-географический рельеф, ЭГО Центра и регионов есть «зеркальные отражения» друг друга. Позиционирование ЭГО в рамках выделенных стратегий обеспечивает пространственность самих представлений об экономическом пространстве. В этом смысле экономика сама по себе – специфический и очень мощный географический образ. Операциональность, необходимая трансформируемость ЭГО достигается выведением их в политическое пространство, в котором региональная политика, понимаемая как «политика сплочения» (cohesion policy)[851], формирует их динамические траектории.