Природа Исландии первозданна и грандиозна[2]. Ледники, водопады, извержения вулканов, гейзеры, лавовые поля, все — самое большое в мире или по меньшей мере, в Европе. Исландия в два с лишком раза больше своей бывшей метрополии — Дании, в три раза больше Голландии, значительно больше Ирландии или Венгрии. Резкий контраст к масштабам страны образуют размеры исландского народа. В Исландии живет всего около ста девяноста тысяч человек, из них почти половина — в Рейкьявике. Исландское общество так мало, что в нем не только все намного меньше, чем в других странах, но и все иначе, чем в других странах: количество переходит в качество.
Исландцев настолько мало, что они до сих пор обходятся без фамилий и даже в самом официальном обращении называют друг друга по имени, в третьем лице — для точности также с прибавлением имени отца, вроде как бы по имени-отчеству. Фамилии есть только у очень немногих исландцев: в 1925 г. брать себе фамилии было запрещено специальным законом. То, что иностранцы принимают за исландские фамилии (Эйнарссон, Ауртнасон или Эйнарсдоухтир, Ауртнадоухтир и т. д.), на самом деле отчества, и поэтому они разные у отца и сына или отца и дочери («сон» значит «сын», «доухтир» — «дочь»). Таким образом, сын знатного или знаменитого отца не наследует его знатности или славы. Кичиться своей фамилией — вещь невозможная в Исландии. Все принадлежат как бы к одной большой семье, члены которой различаются только по имени или имени и отчеству.
В малочисленном народе одному человеку приходится выполнять несколько дел, которые в большом народе обычно выполняют разные люди. Исландскому эстрадному автору нередко приходится не только выступать на концерте в качестве конферансье, но и самому расставлять стулья для исполнителей. В Исландии ученый — часто также и поэт, а политический деятель — часто также и ученый. Йоун Сигурдссон, самый знаменитый из исландских политических деятелей, в течение многих лет руководивший борьбой исландцев за национальное освобождение, был выдающимся историком. Ханнес Хафстейн, первым возглавивший исландское самоуправление в качестве министра Исландии, был выдающимся поэтом. В. маленьком народе ответственность отдельного человека за общенародное дело и его участие в нем особенно ощутима. В исландских газетах принято печатать обстоятельные некрологи о людях, оставивших по себе добрую память, — моряках, фермерах, печатниках, агрономах, врачах, учителях и т. д., — хотя бы они не занимали никакого видного положения. В маленьком народе отдельный человек не теряется в массе. Даже события его частной жизни имеют известный резонанс: в исландских газетах публикуются, например, сообщения о всех заключенных в стране браках, и тут же помещается фотография жениха с цветком в петлице и невесты с букетом цветов в руках. Расстояние между людьми разного положения в маленьком народе короче, чем в большом. В Исландии знаменитый писатель ничем не выделяется из простых смертных: все его постоянно видят и поэтому не обращают на него особого внимания. Рядовой исландец и знаменитость сплошь и рядом между собой на ты — они, возможно, товарищи по школе или соседи. Иногда даже лидер политической партии, обвиняя своего парламентского противника, обращается к нему на ты — может быть, они еще в детстве сражались и притом отнюдь не по парламентскому кодексу.
В стране, где все друг друга знают, можно не бояться воров. Если хочешь зайти в кафе на центральной улице Рейкьявика, можно оставить свой портфель на улице, прислонив его к стене: его никто не возьмет. К любому хутору в Исландии можно подходить, не боясь собаки: исландские собаки не кусаются, их лай — только приветствие пришельцу. Патриархальность нравов, характерная для маленького народа, сказывается и в том, что Исландия — это, наверно, единственная в мире страна, где совсем не приняты чаевые. Само собой разумеется, что в стране, где нет и двухсот тысяч людей, нет почвы для бюрократизма. О размерах государственного аппарата в Исландии можно судить по тому, что правительство и министерство иностранных дел помещаются в маленьком одноэтажном доме с мезонином. В стране всего несколько десятков полицейских. Нигде нет никакой вооруженной охраны: ни в важнейших учреждениях иди на электростанциях, ни в порту. Нигде не нужны никакие пропуска. Иностранцы принимают исландских полицейских — они в черной форме с серебряными пуговицами и в фуражке с белым верхом — за морских офицеров, а шоферов автобусов — они в форме цвета хаки и такого же цвета фуражках — за сухопутных офицеров. Но офицеров в Исландии вообще нет, так как нет армии и никогда не было. И это, пожалуй, самое странное в Исландии.
В продолжение почти одиннадцати веков — с тех пор, как в Исландии появились первопоселенцы, — жители ее только понаслышке знают, что такое войско и война. Правда, исландские первопоселенцы были детьми воинственной эпохи викингов. Применять оружие они считали делом законным и почетным. Многие из них сами принимали участие в викингских походах. Но переселение в Исландию не сопровождалось завоеванием: страна была тогда совершенно необитаема, если не считать нескольких ирландских монахов отшельников — они искали уединения на затерявшемся среди океана необитаемом острове. Никакие нападения извне не угрожали исландскому обществу и в первые века его самостоятельного существования. Поэтому в Исландии с самого ее заселения не было нужды ни в военном вожде, ни в войске.
После трех с половиной веков самостоятельного существования, в продолжение которых воинственность населения находила выход только в родовых распрях, исландское общество не могло противопоставить норвежскому королю никакой военной силы, и страна была присоединена к Норвегии, а еще через полтора века она вместе с Норвегией стала датским владением. В XVI в. у исландцев было отнято право носить оружие. Через семь веков после заселения страны некогда воинственный народ стал настолько беззащитным, что, когда в 1627 г. к исландским берегам пристало несколько кораблей алжирских пиратов, пораженное ужасом население не могло оказать пришельцам никакого сопротивления: пираты грабили сколько хотели и убивали или уводили в рабство кого хотели. Борьбу с датским государством за национальную независимость исландцы вели упорно и мужественно, но никогда не применяли оружия. И вот, как раз когда после семи веков иноземного гнета Исландия наконец снова стала независимой и полностью освободилась от своей метрополии — Дании, в Исландии впервые в ее истории появилось иноземное войско. Кончились времена, когда отдаленное положение среди океана могло спасти страну от вторжения иноземного войска.
Исландия была провозглашена независимой республикой 17 июня 1944 г., но еще в 1940 г. на ее территории расположились британские войска, а в 1941 г. их сменили американские войска и вопреки торжественному обещанию не ушли после окончания второй мировой войны. Демонстрации, забастовки, митинги протеста, кампании в прессе, продолжающиеся до сих пор, не подействовали на тех, кто осуществляет эту военную оккупацию или способствует ей.[3]
Исландцы ни с каким народом никогда не воевали и не соперничали. Отсюда, конечно, характерное для исландцев одинаково доброжелательное отношение ко всем иноземцам и отсутствие и тени какого бы то ни было предубеждения против них, а возможно и вообще исландское простодушие, гостеприимство и дружелюбное отношение к людям. Но отсюда же, конечно, и характерное для исландцев отвращение к войне и всему, что в их представлении с ней связано, в частности — к военным. Отвращение это настолько сильно, что американские военные вынуждены с ним считаться и, как правило, не показываются в военной форме на улицах Рейкьявика.
Семь веков, в продолжение которых Исландия принадлежала сначала Норвегии, а потом Дании, были эпохой застоя и упадка. Население не только не увеличивалось, но одно время даже уменьшалось. В хозяйственной жизни страны не происходило существенных изменений. Основой исландского хозяйства издавна было овцеводство, и в силу этого селились не деревнями, а на хуторах, далеко отстоящих друг от друга. Городов вообще не было. Первый город — Рейкьявик — возник только в конце XVIII в., но и он до начала XX в. походил скорее на поселок, чем на город. Стихийные бедствия много раз разоряли страну. Чума и другие эпидемии свирепствовали, превращая в пустыни целые районы. Сильные извержения вулканов, сопровождаемые дождем пепла и землетрясениями, уничтожали пастбища и вызывали падеж скота и голод. Полярные льды блокировали побережье, в результате чего летом не росла трава. Ледники наступали на заселенные районы. Особенно суровыми были климатические условия в XVII–XVIII вв. В эти века страна стала фактически непригодна для крестьянского хозяйства. В довершение всех бед датские купцы, обладая монополией торговли, продавали втридорога насущные для народа товары и покупали за бесценок продукцию и без того нищего крестьянского хозяйства, а если исландский крестьянин осмеливался торговать не с датским купцом, а, например, с голландским, то его сажали в тюрьму как преступника.
На своих хуторах, затерявшихся среди пустынной страны, исландцы влачили нищенское существование, голодали и вымирали. Старый исландский хутор — ряд домиков со стенами из дерновых кирпичиков, дерновыми крышами и дощатыми фасадами — можно еще увидеть кое-где в Исландии. Но в них уже не живут. Такой хутор похож скорее на кучку землянок, чем на усадьбу. В тесном жилом помещении — так называемой «бадстове» — потолок был в форме двускатной крыши. По обе стороны от срединного прохода стояли нары. Тут проводили зимние дни и вечера обитатели хутора за работой при тусклом свете фитиля, обмакнутого в ворвань. Сидя на нарах, чесали шерсть, пряли или вязали. Закоптелые покатые потолки протекали, и приходилось подставлять корыта под течи. Древесного топлива не было. Приходилось топить рыбьими костями, обмакнутыми в ворвань, трупами чаек и тому подобным. Чтобы сохранить тепло, окошко не открывалось. В помещении было всегда сыро и холодно. Удушливо пахло ворванью и мочой — в старой моче стирали белье и мылись, так как мыло было неизвестно. В этом же помещении находились овцы и собаки, а часто и больные, например, прокаженные — проказа была обычным явлением.